Клан Кеннеди

О том, что слова Джона были не вполне справедливы, свидетельствуют воспоминания его братьев и сестер, в частности Юнис, которая говорила о матери: «Она находилась с нами всё время» ^{161}. Да и собственный дневник Розы Кеннеди отнюдь не свидетельствует об отсутствии внимания к детям. В дневник заносились малейшие подробности их жизни, достижений, успехов, неудач, причем Роза реагировала на эти события эмоционально, не вынося чувства на широкое обозрение, а доверяя их именно дневнику ^{162}.

Характер Розы Кеннеди, ее католическое воспитание, религиозные убеждения диктовали ей сдержанность, которая не всегда должным образом оценивалась детьми, да и другими окружающими воспринималась как душевная черствость. Забегая вперед отметим, что, когда ей сообщили о гибели сына-президента 22 ноября 1963 года, она, почти не изменив выражения лица, произнесла: «Мы выдержим и это», а затем спустилась к океану и несколько часов в одиночестве бродила по берегу ^{163}.

Джон рано стал присматриваться к девочкам, ухаживал за ними, не проявляя, впрочем, серьезных симпатий к конкретным очаровательным юным особам. О его детских романах в огромной мемуарной литературе нет упоминаний. Но что такое физическая близость, юноша узнал рано — в семнадцатилетнем возрасте, причем не с какой-либо подругой, а в публичном доме Гарлема, который славился развратом и проституцией. Летом 1934 года вместе со своим школьным товарищем Лемом Биллингсом Джон отправился в авантюрное «путешествие» по Гарлему. Скорее из любопытства, чтобы узнать «про это», они забрели в публичный дом. Там им показали некий порнографический фильм, после чего одна из обитательниц забрала Джона в свою комнату (Лем отправился к другой) и обучила его нехитрому ремеслу. Хотя в борделе преобладали негритянки, юноши выбрали белых партнерш. Оказавшись на улице, мальчишки пришли в ужас, что могли заразиться дурной болезнью. Пришлось обратиться к венерологу, который успокоил юных пациентов ^{164}.

После первого опыта, оказавшегося удачным, Джон расхрабрился. Трудно сказать, насколько правдивыми были его письма тому же Л ему Биллингсу, написанные осенью 1934 года, но, видимо, доля правды в них всё же содержалась. А Джон здесь буквально хвастал своими новыми успехами на любовном фронте, рассказывал, с какой готовностью идут молодые дамы на кратковременную, подчас разовую, сексуальную связь с ним. Биллингсу сообщалось также, что в общем-то расходы на «очаровательных блондинок» не очень велики ^{165}.

Джозеф-младший окончил школу Чоэйт в 1933-м, а его брат в 1935 году. Последние годы, проведенные в школе, показали, что Джон стал более серьезным, значительно больше внимания уделял изучаемым предметам и выполнял задания на максимально высоком уровне. В результате он добился того, что казалось недостижимым, — почти догнал своего брата, который считался образцовым учеником. Средний финальный балл Джо составлял 75, а Джона 73.

В своем заключительном докладе об успехах и поведении Кеннеди-младшего в Чоэйте его наставник Джон Махер писал, что Джон стал пунктуальным, аккуратным (впрочем, с оговоркой, «насколько позволяет его природа») и, главное, «утратил чувство, будто все учителя являются его противниками, которых следует перехитрить любым способом» ^{166}.

За два года до этого предполагалось, что старший сын по окончании школы поступит в Гарвардский университет. Однако, посоветовавшись с профессором этого университета юристом Феликсом Франкфуртером, считавшимся одним из мудрых людей современной Америки, Джозеф-старший изменил решение. Франкфуртер сказал: «Если бы это были мои дети, я знаю, как бы поступил. Я послал бы их в Лондон, чтобы они провели год с Гарольдом Ласки, которого я считаю величайшим учителем во всем мире» ^{167}. Мнение это было спорным, но авторитет Франкфуртера был настолько высок, что Джозеф-старший беспрекословно последовал совету.

В результате сразу после окончания школы в 1933 году Джо отправился в Лондон на годичное обучение в Школе экономики, которой руководил видный деятель Лейбористской партии и известный ученый-социолог Гарольд Ласки. Со стороны отца семейства это было экстраординарное решение, ибо Джозеф отнюдь не собирался превращать сына в социалиста. Свое решение, с которым согласился сын, Джозеф-старший объяснял так (не упоминая, впрочем, о совете Франкфуртера): «Я не был согласен ни с чем, что он (Ласки. — Л. Д., Г. Ч.) писал. Мы были на противоположных полюсах. Но я никогда не учил мальчиков осуждать кого-то только потому, что он мне не нравился. Они узнали от меня довольно много, и я решил, что им должна быть предоставлена возможность познакомиться с чем-то умным и живым на другой стороне» ^{168}. Из этого заявления вытекало, что не исключалась и отправка в Лондон Джона, когда он окончит школу.

Школа экономики Ласки была избрана не только потому, что ее руководитель являлся блестящим педагогом и незаурядным исследователем, но и потому, что дети Кеннеди могли получить здесь разносторонние знания и самостоятельно научиться анализировать экономическую и социально-политическую действительность. Это была не конкретно-экономическая школа, а школа политической экономии и экономической политики.

Конечно же, политические позиции капиталиста и биржевого дельца Джозефа Кеннеди были противоположны взглядам левого социалиста Гарольда Ласки. Но дело состояло не только в том, чтобы сыновья услышали противоположное мнение, и даже не в том, чтобы дать им возможность научиться мыслить самостоятельно. Это была слишком высокая цена, чтобы потратить драгоценный карьерный год.

Став к этому времени членом команды Рузвельта и сторонником «Нового курса», убеждаясь в необходимости отказа от «чистых» либертарианских догматов о полном невмешательстве государства в экономику, осознавая необходимость введения административного регулирования хозяйственной жизни, Кеннеди-старший полагал, что некие рецепты государственного управления могут быть заимствованы из социалистического арсенала, что знания и методы анализа, почерпнутые у Ласки, пригодятся сыну (или сыновьям) в будущей государственной деятельности.

Именитому профессору понравился восемнадцатилетний Джозеф. Его еженедельные рефераты, выступления на семинарах были наивными. Но иного ожидать было невозможно, и Ласки это отлично понимал. Работы Джо несли на себе следы аналитической деятельности начинающего исследователя, свидетельствовали, по воспоминаниям Ласки, о первых шагах «в открытии очарования мысли». «Он был настроен на политическую карьеру, — продолжал профессор. — Он часто сидел в моем кабинете и отвечал магической улыбкой, которой просто невозможно было противостоять, на разные поддразнивания по поводу его решимости стать не кем иным, как президентом Соединенных Штатов» ^{169}.

Летом 1934 года профессор взял Джозефа с собой в СССР, который он посетил и для ознакомления с советской действительностью, и для проверки собственных представлений о «реальном социализме». В нашем распоряжении нет сведений, какое впечатление произвела на Джозефа Москва, в какой степени он смог составить собственное представление о системе зрелого тоталитаризма, уже построенного в СССР взамен обещанного социалистического рая. По всей видимости, его взгляды формировались под влиянием концепций учителя.

В своей книге «Грамматика политики» (1925) и других трудах 1920-х — начала 1930-х годов Ласки проявил себя как крупнейший теоретик демократического социализма. Он рассматривал социализм не только как цель, но и как постепенно развивавшийся прогресс, полагал, что преобразование общества будет происходить через нравственное совершенствование человека и примирение классов в ходе постепенных реформ. Ласки защищал право индивидуума на свободу мысли и слова ^{170}.