Возвращение домой (ЛП)

Кроме «Студенческого крестового похода в поисках Христа».

Местный представитель «Крестового похода» систематически выступал во всех братствах кампуса, в том числе и в нашем. Шел 1959 год и председатель нашего братства, римо–католик, в течение Великого поста приглашал вечером по понедельникам различных религиозных ораторов–проповедников для того чтобы поднять уровень духовной жизни в братстве. Команда «Крестового похода» была частью этой программы.

Новый обет

Когда я услышал как эти люди выходили и без смущения рассказывали о том, что значил для них Христос, их слова задели меня за живое. Моя подруга, Мерилин, за месяц до этого уже приняла твердое решение посвятить свою жизнь Христу, и я знал, что должен буду сделать то же самое. Я помог руководителю «Крестового похода» начать еженедельные занятия по изучению Библии в братстве. И спустя три или четыре недели, после вечернего изучения Библии, когда все ушли спать, я во время молитвы дал обет посвятить себя Христу. Я знал, что собираюсь действительно следовать за Ним, чего бы это ни стоило.

Вскоре, я даже не могу вспомнить было ли это до или после моего обета, я взял руководителя «Крестового похода» с собой в лютеранскую церковь, а он меня в свою независимую баптистскую церковь. Он заставил меня рассказать о моем недавнем обращении перед огромной группой учащихся воскресной школы. Еще более запоминающимся было утро, когда я уговорил его пойти со мной. Мы пошли в лютеранскую церковь в деловой части Миннеаполиса и прослушали, как мне казалось, прекрасную проповедь о жизни ради Христа. Когда мы выходили, он повернулся ко мне и сказал:

— Ну, а теперь в самый раз пойти домой и поесть.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Библия — это истинная пища для души и я до смерти проголодался, — ответил он.

— Ты хочешь сказать, что тебе не понравилась служба? — уточнил я.

— Просто в ней не было серьезной основы, никакого точного разбора Библейского текста, — сказал он, нахмурившись.

— Но ты слышал, что было сказано о Христе, — возразил я. — Мне это понравилось.

— Твоя интуиция усилится, когда лучше узнаешь Господа, — сказал он. — Мы должны обучать глубокому знанию Библии для того, чтобы возрасти в нашей вере.

Что я мог на это возразить? Я начал усердно постигать Новый Завет.

За несколько последующих месяцев усилилась моя любовь к Христу, и уменьшились симпатии к организованной Церкви. Хотя не каждый в «Крестовом походе» верил так, как наш руководитель, под его влиянием я пришел к отрицанию причастия и крещения как таинств, через которые мы получаем Божию благодать, и воспринял более личную веру в Бога.

Надо сказать, что год спустя я по моей собственной просьбе был перекрещен баптистским священником в Далласе. Я был уверен, что мое крещение в младенчестве не было «действительным».

Предпочтя сердечность, интимность и энтузиазм собраний в «Крестовом походе» сухости воскресных богослужений, я оказался на пути от моего прежнего опыта церкви без Христа к прямо противоположному: Христа без церкви. Только позднее мне было суждено обнаружить, что ни то, ни другое не способно довести до цели.

Тем летом я участвовал в конференции «Крестового похода» на окраине Твин Ситиз. Именно там я встретил несколько человек, с которыми мне предстояло служить Богу всю последующую жизнь. Дик Бэлью и его жена Сильвия прибыли на день позже из–за того, что их автомобиль сломался где–то между Техасом и Миннеаполисом. Он выступил и рассказал как ему удалось обратить гаражного механика ко Христу — прямо на месте. «Вот оно, — подумал я про себя. — Это как раз то, чему я хочу научиться».

Годы подготовки

К последнему году моего пребывания в колледже я решил посвятить свою жизнь священству, возможно даже в институциональной Церкви. В одно утро я переехал через реку в Сант–Паул и посетил кампус соседней конфессиональной семинарии. Там был старый профессор, известный своей высокой духовностью. Я пришел к нему и рассказал ему свою историю возрастания в Церкви, отпадения от нее и затем возвращения к вере во Христа в университете. «Я чувствую, что Бог призывает меня к священству и думаю прийти сюда для выполнения дипломной работы», — высказал я пожелание, закончив свой рассказ. Его глаза наполнились слезами. «Я молюсь о том, чтобы молодые подобные вам приходили сюда, — сказал он. — Но не приходите. Пойдите куда–нибудь еще. Здесь вас отвратят от всего, во что вы поверили». Я не знал тогда, что так называемый «протестантский либерализм», с которым мне пришлось впоследствии столкнуться, был в то время в расцвете во многих конфессиональных семинариях. Я поступил в Далласкую Богословскую Семинарию в Далласе, штат Техас, и, смею вас заверить, она не была либеральной!

Во время пребывания в Далласе я окончательно разрешил для себя вопрос о богодухновенности Библии. Мы узнали, почему именно она богодухновенна, что само Священное Писание говорит о себе, и как важно читать Писание и верить в его истинность. Во время этого первого года в семинарии Мерилин (теперь моя невеста) и я жили через улицу от Южного методистского университета, где она училась на первом курсе. Я стал проводить в этом университете программу «Крестового похода».

На следующий год мне предложили подумать о переезде в Чикаго с тем, чтобы начать «Крестовый поход» в Северо–западном университете в Эванстоне усовершенствовать управление чикагским регионом и набрать штат в Витон колледже. Я попросил секретаря Даллаской семинарии — ныне ее президента — Дональда Кэмпбела перевести меня в аспирантуру Витона чтобы оправдать уход из семинарии после одного года обучения. Он дал мне свое благословение, и летом 1961 года мы переехали в Виндл Сити, чтобы приступить к нашей работе.

Находясь в Витоне, я стал вновь разочаровываться в Церкви. Образование, полученное как в «Крестовом походе» так и в Даллаской семинарии настроило меня против всего, что имело сакраментальный или литургический оттенок. В Витоне было несколько «чудаков» или «бунтарей», которые носили очки в проволочной оправе, твидовое пальто спортивного покроя и отдавали предпочтение епископальной церкви. Большинство остальных склонялись к «Церкви Библии», все более распространявшейся в Америке. Меня в ней больше всего привлекала проповедническая деятельность и толкование Библии. И пение было, по крайней мере, энергичным и живым. Временами и Мерилин, и мне хотелось немного больше достоинства, может быть даже величия, в воскресных службах, но отказ от более выразительных и наполненных смыслом богослужений был платой за проповедование Библии.

Один из членов братства, перед тем как я покинул колледж, обвинил меня в «христианском консерватизме». Я испугался, когда он сказал это, так как почувствовал, что он мог быть прав. Но какова была альтернатива? Чем больше я узнавал о «либерализме» в церквях основных вероисповеданий, тем больше я опасался когда–либо променять проповедование Библии на красоту богослужения.

Время от времени мы с Мерилин посещали церкви различных конфессий, таких как евангелическая, лютеранская или пресвитерианская, и возвращались к мысли о более серьезном богослужении. Но мы воздерживались от соединения с ними, поскольку через восемь или десять кварталов оказывалась другая церковь той же конфессии, где пастор подвергал сомнению воскресение Христа или Его непорочное зачатие или другие фундаментальные основы христианской веры. Мы достаточно сильно познали реальность совместного пути с Христом, радость веры и любовь к Писанию, чтобы желать быть частью чего–либо неверующего, мертвого или скучного. Было захватывающе интересно осознавать себя идейным преданным христианином, и я решил, что ничто не должно мне в этом мешать. Проведя год в Витоне, мы переехали в Эванстон, чтобы целиком посвятить себя кампусу Северо–западного Университета в течении следующих шести лет. Мы встретили сильное сопротивление со стороны религиозной общины кампуса, которая восприняла нас как угрозу для сложившихся конфессиональных студенческих групп. Ни наши евангелические убеждения, ни наша внецерковная принадлежность не приветствовались. Тем не менее, к середине шестидесятых мы в конце концов преуспели в учреждении «Крестового похода» как признанной группы в кампусе Северо–западного.