На дальних воздушных дорогах

— Нужда научит калачи есть, — нашел я подходящий ответ.

Моряки содрали со зверя шкуру и разделали тушу. Мясо отдали коку.

Закончив свою смену, мы отправились на корабль. Пар поднимался от больших блюд с медвежатиной — на выбор: жареной и вареной. Это был замечательный пир! И шуток на наш счет было много!

…После ухода «Русанова» на берегу снова началась напряженная работа. Наконец весь груз был перенесен на склады. Начали монтаж доставленной нам электростанции.

Приближалась осень. Солнце уже не стояло днями и ночами на горизонте, а садилось за ледяные глыбы — сначала в полночь, а затем уже в более ранние часы. Установился обычный ритм чередования дня и ночи.

В одну такую ночь нас разбудил сильный лай собак.

— Что это они там опять расшумелись! — возмутился штурман Лев Рубинштейн, любивший поспать.

— Наверное, медведи бродят, — предположил я, вылезая из теплого спального мешка.

— Что, если посмотреть? — заинтересовался и Орлов. Мы быстро оделись, схватили ружья, фотоаппараты и помчались на улицу. Собаки, которых держали на полярной станции для езды в упряжках и перевозки грузов, в большом волнении прыгали и лаяли, рвались с цепи…

На западной стороне неба стояла полная луна, на востоке уже начало светать, ветер стих.

Не успели мы спустить собак с цепи, как они сразу же помчались прямо в сторону бухты Теплица.

Снег был довольно плотный, и по нему могли свободно передвигаться не только собаки, но и люди. Поэтому вместе с присоединившимся к нам Петениным мы помчались за собаками, не надев лыж. Многоголосый лай отдалился, но становился все более яростным. Пробежав километра два, мы увидели необычное зрелище: собаки образовали круг и отчаянно лаяли на кого-то, кто находился в его центре. Приблизившись, мы увидели главных виновников этой суматохи. Окруженная собаками, топталась большая белая медведица, за которую пытался спрятаться маленький, двух-трехмесячный медвежонок.

Стало уже довольно светло. Я выхватил из-за пазухи фотоаппарат. К сожалению, успел сделать лишь один снимок, когда раздался выстрел и медведица рухнула на снег.

— Надо же тебе было так поторопиться, — ругал я Петенина. — Можно было сделать еще несколько хороших снимков…

Делать было нечего. Медведица лежала на снегу, а малыш бойко стоял за себя.

— Давайте поймаем маленького и воспитаем, — предложил Степанов, только что вместе с Чернышевым прибывший к месту происшествия.

Пока Петенин ходил за сеткой и санями, мне удалось сделать еще несколько снимков. Потом мы завернули медвежонка, который был ростом с хорошую овчарку я оказывал упорное сопротивление, в сетку и на санях повезли к нашему жилищу.

Чернышев и Петенин остались снимать шкуру с медведицы. Мы с Орловым смастерили широкий ошейник и посадили малыша на цепь, прикрепленную к большому камню недалеко от дверей.

Маша (так мы назвали медвежонка) чувствовала себя вначале довольно скверно. Особенно досаждали ей собаки, которые нахально пытались утащить принесенную для медвежонка еду. Пока Маша бранилась с одной из них, другая успевала съесть ее пищу. Нам не оставалось ничего другого, как построить Маше из досок будку, открытую только спереди.

Вскоре Маша привыкла к людям и ее можно было освободить от цепи. Большую симпатию она испытывала к тем, кто ей чаще приносил еду, особенно сгущенное молоко, ее любимое лакомство. Уже издали заметив в руках человека банку, она облизывалась и садилась. Получив первую порцию, она закрывала от наслаждения глаза и с умильным видом ожидала следующей.

Маша быстро привыкла к своему имени и сразу же прибегала на зов. Когда ее чесали за ухом, она мурлыкала от удовольствия, положив свою голову человеку на колени. Как каждый детеныш, Маша любила возиться и шалить, а особенно увлекалась борьбой. Она вставала на задние лапы, обхватывала противника за пояс и старалась повалить его. Если после долгой возни ей удавалось положить противника на лопатки, она с чрезвычайно гордым видом клала переднюю лапу побежденному на грудь и лизала своим шероховатым языком лицо и руки лежащего. Однако если побежденный оставался некоторое время неподвижным, Маша начинала скулить и пыталась «воскресить» его, тыча носом в бок или катая лапой, чтобы снова затеять борьбу.

…Прошла зима. Маша стала сильной и рослой. Соревнованиям по борьбе пришлось положить конец — Машины объятия становились опасными для наших ребер. С цепи отпускать ее уже было нельзя. Собаки держались от нее на почтительном расстоянии. Беда была тому псу, который забывал об осторожности, — с разорванным боком отлетал в снег с одного взмаха лапы.

Однажды утром, когда мы, накануне устав на расчистке снега, спали дольше обычного, нас разбудил повар Василии Иванович.

— Маша убежала! — взволнованно крикнул он с порога.

Выскочив на крыльцо в нижнем белье, мы убедились, что это действительно так. Мороз загнал нас обратно в теплую избу.

— Значит, железная цепь оказалась такой хрупкой, что Маша смогла ее разорвать, — удивлялся Орлов, одеваясь. — Всего лишь несколько дней назад я смотрел — цепь была целой и прочной.

Тепло одевшись, мы вышли и внимательно осмотрели жилище беглянки. Мы заметили, что крайнее звено цепи сломалось в том месте, где было как бы перетерто.

— Ну да, разве вы не замечали, что Маша в последнее время часто вертела головой и шеей?! — воскликнул Орлов.

Теперь и я припомнил, что наша медведица подобно тому, как это делают медведи в зоопарке за железной решеткой, часами поворачивала голову слева направо и справа налево. Так постоянным трением ей удалось ослабить путы. Внимательно осмотрев цепь, мы заметили еще несколько слабых звеньев.

Мы спустили собак, обшарили берег и ледяные холмы — нигде никаких следов Маши. Она исчезла как в воду канула.

У меня была привычка бродить в свободное время по острову с фотоаппаратом- и ружьем. Мне было очень интересно наблюдать и фотографировать явления суровой жизни Арктики. Иногда я часами лежал на высоком берегу между каменными глыбами, рассматривая в бинокль море — необъятную ледяную пустыню. Как только после темной зимы с метелями вновь стало появляться солнце, природа начала пробуждаться ото сна. То тут, то там, у самого берега и подальше, появлялась чистая вода. На льду около таких мест, если присмотреться внимательно, можно было заметить стада тюленей, гревшихся на солнце. В стаде всегда были один-два старых зверя, которые, вытянув шеи, бдительно следили за окрестностями и при малейшей опасности поднимали тревогу.

Опасность для тюленей исходила от хозяина ледяных полей — белого медведя. Он осторожно передвигался между ледяными глыбами, время от времени принюхиваясь и внимательно прислушиваясь. Когда до добычи оставалось с полкилометра, медведь ложился на брюхо и начинал ползти. Работая всеми конечностями, как при плавании, он потихоньку продвигался вперед. Подобравшись ближе, он начинал ползти уже на трех лапах, прикрывая четвертой черный кончик носа, чтобы глазастый тюлень его не заметил. Последние и решающие метры, отделявшие его от ближайшего тюленя, медведь преодолевал резким рывком. Но не тут-то было! Тюлень грелся, как и остальные, на самом краю льда. Мгновение — и он уже скрылся вместе с другими под водой. Снова медведю пришлось залезть на ледяную глыбу и, принюхиваясь, выбрать направление новой охоты…

На этот раз я не дал этому зрелищу увлечь себя. Меня интересовала только Маша. Где же она?

Единственным темным пятном, попавшимся мне на глаза, была груда бочек на берегу. Когда-то, несколько лет назад, на остров привезли бочки с моржовым мясом на корм собакам. Из-за нехватки складских помещений эти бочки оставили на высоком берегу, примерно на расстоянии километра от лагеря, и доставляли их туда по мере надобности. Теперь я заметил вдруг, что одна бочка упала с берегового обрыва и разбилась вдребезги.

Странно! Что за сила смогла вытащить почти полутонную громадину из груды и швырнуть вниз?