На преступнике – свастика

Судебные медики: заведующий кафедрой судебной медицины Львовского медицинского института Владимир Михайлович Зеленгуров, заслуженный врач республики Клавдия Ивановна Тищенко и Владимир Николаевич Нартиков — подолгу внимательно исследовали каждую кость, сопоставляли, определяли принадлежность ее к определенному скелету. Трудная задача. Как-никак, тридцать пять лет прошло.

Мне довелось видеть сотни погибших на фронте, быть очевидцем многих злодеяний, чинившихся фашистами на оккупированной советской земле. Но увиденное и пережитое тогда, при эксгумации в Подгородцах, передать очень тяжело.

Владимир Михайлович показал мне окаменевший мозг, принадлежавший молодому человеку: мыслившему, строившему планы на будущее, мечтавшему и… зверски убитому по приказу Питера Ментена. Этот знаток искусств, кичившийся принадлежностью к европейской культуре, сам хладнокровно командовал расстрелом. Эстет-палач?!

— Неужели такое могли сделать люди? — воскликнул кто-то рядом со мной. — Это же не люди — звери!

— Нет, не звери, — ответил один из экспертов. — Сытый зверь не тронет…

На полиэтиленовой пленке-дорожке были разложены скелеты, части трупов, отдельные кости. Прокурор-криминалист Юрий Седов и молодой техник-криминалист Валерий Макаренко все записывали в протокол и фотографировали; последний очень волновался: он впервые видел такое варварство. В могильных ямах были найдены останки мужчин, женщин и детей, расстрелянных и даже закопанных еще живыми по приказу Питера Ментена.

Десять дней детально, с чувством ответственности перед историей, нынешним поколением людей специалисты собирали доказательства расправы, учиненной фашистскими оккупантами над мирными жителями карпатского села.

Обратимся к судебно-медицинскому заключению по обнаруженным останкам трупов при эксгумации.

«Останки эксгумированных трупов принадлежат двадцати девяти женщинам и двадцати трем мужчинам. В десяти случаях пол не установлен, так как останки принадлежали детям и подросткам от двух до восемнадцати лет, а также вследствие нехватки соответствующих частей скелетов эксгумированных трупов.

На основании исследований останков эксгумированных трупов следует полагать, что они принадлежали людям в возрасте от двух до шестидесяти и более лет.

Судя по состоянию останков, а также учитывая данные материалов дела, следует полагать, что от момента смерти до момента исследования эксгумированных трупов прошло около тридцати пяти лет.

В пятидесяти четырех случаях при исследовании эксгумированных трупов были выявлены многоосколочные переломы костей черепов, а в одиннадцати — на костях черепов были выявлены дырчатые переломы, представлявшие собой огнестрельные повреждения. Учитывая их локализацию и характер, следует считать, что причиной смерти пятидесяти четырех человек явилась травма головы, в том числе в одиннадцати случаях вследствие огнестрельных пулевых ранений. Многоосколочные переломы костей черепа могли возникнуть также и от огнестрельных ранений, однако из-за дефекта костей черепа выявить их не было возможности. В восьми случаях определить характер и локализацию повреждений не удалось из-за отсутствия всех частей скелетов, были найдены лишь отдельные их части, сопоставить которые невозможно.

Как отмечено выше, в пятидесяти четырех случаях были выявлены крупные переломы костей черепа, из них в одиннадцати случаях — входные огнестрельные повреждения в затылочной и теменной костях, а также и выходные — в лобовой кости. На основании этих данных следует полагать, что выстрелы в погибших производились в тот момент, когда они были повернуты спиной к тому, кто стрелял.

Формы и размеры огнестрельных повреждений костей дают основание полагать, что все они были пулевые, а в двух случаях смерть наступила вследствие травмы головы».

Таковы объективные доказательства расстрела людей.

Как же происходила эта расправа? Кто именно чинил ее? Об этом свидетельствуют живые — немногие уцелевшие.

7 июля 1941 года. Вершина лета. По народной традиции ее отмечает праздник Ивана Купалы. В канун праздника жгут на лугу костры, в чаще леса ищут сказочный цветок папоротника, у реки девушки плетут и бросают в воду веночки — гадают о счастье, о суженых…

В том году, первом из тяжких лет оккупации, было, разумеется, не до папоротникового цвета. Но древняя традиция напоминает о себе всякий год, а в тяжелый — даже сильнее. Молодежь не собралась веселой толпой за селом водить хороводы, и старые и малые сидели по домам. Кое-кто решился пойти в церковь, приодевшись в праздничное, не зная, что день Ивана Купалы станет для подгородцев страшным днем.

Неожиданно на улицах села появились полицаи. Они стучали в ворота, в двери хат, приказывали тотчас же собираться всем у пистенеровского дома. Кто не шел — выволакивали на улицу и под дулами карабинов гнали на пригорок, к месту сбора.

Гонимые шли целыми семьями — отцы, матери, дети. Мужчины в киптариках — карпатских безрукавках — и вышитых сорочках, женщины в нарядных платьях, в наброшенных на плечи веселых цветастых платках. Но на лицах у всех было недоумение и страх. Предчувствовали недоброе. Некоторые женщины плакали. Кто-то о чем-то предупреждал, кто-то советовал, но в голосах звучала растерянность.

— Куда ведут, Володя? Зачем? — кричала вдогонку пожилая женщина, мать комсомольца Владимира Пистоляка.

— Не знаю, ничего не знаю, мама!

Конвоируемую толпу обогнала военная машина с фашистами — солдатами и двумя офицерами. Она остановилась у дома Пистенера.

Согнанные туда люди узнали в одном из прибывших офицеров-эсэсовцев бывшего здешнего лесопромышленника Питера Ментена. Солдаты в гитлеровской форме с автоматами наперевес стояли поодаль. На пригорке сгрудившаяся толпа селян оказалась окруженной цепью полицаев с карабинами. Комендант полиции Филипп Миллер, предатель из числа местных жителей, юлил возле офицеров.

Ментен не спеша обвел толпу своими бесцветными глазами. И взгляд его словно говорил — Теперь вы узнаете, кто я такой.

Эти мысленно произнесенные Ментеном слова — не домысел автора. Сам Ментен впоследствии рассказывал своему шоферу об «акции» в Подгородцах, трактуя расправу как героическое деяние арийца. Он нисколько не сомневался, что вправе покарать мученической смертью тех, кто, как он говорил, участвовал в распределении его земли между крестьянами после воссоединения западных украинских земель с Советской Украиной, казнить тех, кто протестовал против незаконных штрафов, налагавшихся паном лесопромышленником, тех, кто отстаивал честь и достоинство человека.

Знакомясь с происшедшим в Подгородцах, я вспомнил эпизод, которому был свидетелем в детстве. В 1918 году в моем родном селе Каплуновке, расположенном на стыке Харьковской, Полтавской и Сумской областей, немецкие солдаты и пресмыкавшийся перед ними гетманец также согнали селян и объявили, что за разгром в 1917 году помещичьей усадьбы Харитоненко налагается контрибуция на каплуновских крестьян в сумме трех миллионов рублей золотом. Ни более, ни менее!

Гетманец, будущий оуновец, переводил рявканье кайзеровского фельдфебеля, будущего фашиста:

— Его благородие господин германский офицер говорит, чтобы вы к исходу пятого часа вечера сего дня внесли три миллиона рублей золотом. Если не внесете — висеть вам всем на столбах, как тряпкам. Понятно?

Селяне разошлись по домам молча. Дед мой Филипп Сергеевич сидел мрачный: откуда же в селе насобирать такую сказочную сумму, да еще золотом?!

К счастью, Красная Армия выбила оккупантов как раз перед истечением срока фельдфебельского ультиматума.

Для крестьян-подгородцев все это повторилось, но кончилось самым страшным. День освобождения был еще не близко.

Очевидцы рассказывают, что яма, в которую падали убитые, была примерно пяти метров в длину и двух с половиной — в ширину. Возле нее прохаживался с тростью в руке Ментен. По данному им знаку к яме, через которую была переброшена доска, подведен был Владимир Пистоляк. Полицай подталкивал его карабином. Юноша встал лицом к убийцам, гордо подняв голову. Старушка-мать Пистоляка бросилась к ногам Ментена, моля не убивать сына. Владимир молчал.