Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя

Кроме зарплаты иногда получал крупные премии: за работы по кораблю «Восток», за полет на «Восходе», Ленинскую и Государственную премии.

А тогда, будучи студентом, жил в общежитии в Лефортово. Постепенно сложилась дружная компания. На последнем курсе мы переехали в общежитие в Бригадирском переулке (прямо рядом с МВТУ) и поселились в одной комнате. Одного из пятерых, правда, уже нет: Ванюшка Косовцев, ставший вскоре после окончания МВТУ главным конструктором Воронежского экскаваторного завода, умер молодым. Сын его тоже закончил МВТУ Володя Ануфриев был единственным из нас комсомольским активистом, а занялся он этим неблаговидным делом из-за Вали Баклановой, входившей в состав факультетского комитета комсомола. Леня Бондарчук (тогда — «толстый Ленечка» — он был не такой тощий, как остальные) пользовался популярностью у девушек, через много лет стал шишкой чуть ли не министерского ранга в Госплане. Боря Павлов — самый положительный из нас (и недаром) — стал потом начальником главка в Минхиммаше. На заводах, в КБ и в разных НИИ его главка работало несколько сот тысяч человек.

После первого курса я обратился к ректору: так, мол, и так, хочу специализироваться по ракетам — отпустите в МАИ. Тогда только с согласия ректора можно было перейти в другой институт. Хочу туда, где авиация и откуда до ракет рукой подать. А он мне в ответ: никуда переходить не надо, а что касается ракет, то у нас две кафедры ведут разработки, весьма близкие, к интересующей тебя тематике. Пошел сначала на кафедру Ю. А. Победоносцева «Пороховые ракеты». Нет, не то: военное это дело, мне оно ни к чему. На другой кафедре, где В. В. Уваров был в то время не только заведующим, но и главным конструктором КБ газовых турбин и воздушно-реактивных двигателей, должны были читать курс по жидкостным ракетным двигателям. Понял, действительно никуда переходить не надо: ракетные двигатели — это же сердце ракеты! А вскоре вообще пришел к утешительному заключению, что самое важное для инженера — общетехническая подготовка, и лучшей, чем в МВТУ, нигде не получишь. Уже превратился в патриота МВТУ!

При распределении тем дипломных проектов на нас пятерых, занимавшихся на кафедре Уварова, выпали две темы по жидкостным ракетным двигателям, но обе достались нашим девушкам. Потом одна из них отказалась, явно в мою пользу. Но я жертву не принял, хотя было очень соблазнительно: тема вела прямо к цели. Решил еще потерпеть.

Делал проект воздушно-реактивного двигателя с осевым компрессором. В дипломе несколько необычным был расчет осевого компрессора, в котором я использовал новые экспериментальные данные, о чем вспоминал потом с некоторым тщеславием.

13 июня 1949 года состоялась защита диплома. Распределение меня не порадовало. Девушка, за которой ухаживал, оставалась в Москве. К тому времени уже возникли крупные предприятия в ракетной технике в Москве и в Подмосковье. А направили меня очень далеко от них, в только что созданное конструкторское бюро на Урале, в поселок Новый Златоуст, который находился километрах в десяти от Златоуста. Дело там обещали перспективное, однако к выбранной цели оно не вело. Очень не хотелось уезжать из Москвы. Но все же, отдохнув дома, в Воронеже, два месяца вместо одного, поехал. Кстати, направили нас с курса туда человек пятнадцать-двадцать, а приехали вместе со мной лишь трое. И только совсем недавно узнал, что все не приехавшие ухитрились перераспределиться. Но вот что меня поразило: многие начальственные должности среднего уровня уже занимали молодые специалисты из МАИ того же, сорок девятого года выпуска. Преимущество их заключалось лишь в том, что эти прагматики знали об организации нового КБ и приехали туда на два-три месяца раньше, сразу после того как защитились. А я на целый месяц опоздал с защитой (разгильдяй!), да еще два месяца бездельничал. Не сразу разобравшись в ситуации, я в первое время всерьез воспринимал этих «руководителей среднего звена».

Назначили меня сначала инженером КБ, потом механиком цеха, а вскоре «начальником пролета», в котором готовилась к пуску нитка сварочных станков-полуавтоматов для изготовления хвостового отсека ракеты Р1. Что сразу понравилось, так это полная самостоятельность. Никто (и я, естественно, тоже) в этом деле ничего не понимал. Технологической документации практически не было. То какой-то сварочный полуавтомат капризничал, то подвижная сварочная головка не хотела работать нормально, то во время точечной сварки прожигали стальные листы. В причинах разбирался сам. Седлал сварочную головку и ездил на ней во время выполнения автоматической сварки, пытаясь понять, в чем дело. Подбирал материал для электродов, режимы сварки. Несколько раз разбирал и собирал вывезенный вместе с остальным оборудованием из Германии старый компрессор, не дававший нужного давления, пока не понял, что перепутаны местами всасывающий и выпускной клапаны. Был ужасно доволен. Детектив!

Конечно, в Златоусте кроме работы был и отдых, и развлечения. Самым любимым занятием в свободное время стала охота на тетеревов и рябчиков. Как правило, в лес ходил весной или осенью с приятелями Колей Даниловым и Сашей Ялышевым, а чаще один.

Одному интереснее: поговаривали, что в тамошней тайге обитают рыси и даже медведи. Отправлялся в ночь на воскресенье в горы. Нравился сам процесс: сборы, подготовка снаряжения, ружья, патронов, запаса еды, устройство ночлега. Уже в темноте надо было найти большой, более-менее плоский камень, разжечь на нем костер, чтобы нагреть его — ночи-то холодные, — затем смести с камня угли и пепел, накрыть лапником, улечься спать и не проспать! Затемно успеть добраться до выбранного места засады и ждать начала токования. А к вечеру опять многочасовой путь через тайгу и болота — домой. Добычи, как правило, не было. Вороны задолго до моего приближения поднимались и улетали куда подальше! Это огорчало, но к следующей вылазке уже прочно забывалось. Зимой по воскресеньям (если не было аврала) — лыжи. Горы-то небольшие и некрутые, но опыта лыжника не было, падал на каком-нибудь спуске и тут же возвращался назад, чтобы повторить попытку. Иногда на одном спуске застревал на целый день.

И когда перешел в НИИ-4, увлечение охотой сохранилось: иногда, поздней осенью, ездил охотиться на уток на Рыбинское водохранилище. Бывало, возвращался с крупной добычей, оправдывавшей и долгую дорогу, и многочасовое сиденье в засаде на холодном ветру в ледяной воде: подбитых уток приходилось доставать самому, иначе их мог угнать ветер! Зимой ездил на зайцев, исполняя одновременно и роль стрелка, и роль охотничьей собаки, чаще без успеха.

Охота долгое время оставалась едва ли не самым любимым (но очень редким) моим развлечением. Но как-то, уже много лет спустя, после очередной вылазки, вдруг ощутил: не хочу убивать. Что мотивировал самыми благородными соображениями — это противно природе цивилизованного человека. Хищники имеют на это право, а я — нет. Но может быть, просто сказался возраст, а благородная мотивировка была лицемерием перед самим собой?

Работа в Уральском КБ велась аврально, с восьми утра до позднего вечера. Впрочем, как это часто бывает, в аврал вовлекались немногие, только непосредственно отвечающие за пуск линии, сборку и сварку. А остальные, непричастные, наблюдали. Приходилось работать за троих. И конструктором, и снабженцем, и слесарем. И пилил, и точил, и варил.

В начале января 1950 года линия станков-полуавтоматов заработала. Начальник докладывал телеграммой Устинову (нужны не слова, а документ!): «Феоктистов начал варить хвостовые отсеки». Судя по всему, на заводе мне была уготована долгая славная жизнь, которая меня никак не соблазняла, но судьба, наконец, повернулась ко мне лицом.

В январе 1950 года в составе группы молодых инженеров нашего КБ меня направили на стажировку (на целых полгода!). И не куда-нибудь, а в королёвское КБ. Главный конструктор, однако, не обратил внимания на молодого провинциального инженера, и, главное, сам он мне очень не понравился. Все оказалось намного сложнее и произошло не так скоро. Да и космические корабли для Королева были тогда еще где-то далеко за горизонтом. После стажировки вернулся и стал работать проектантом в КБ.