Началось в Республике Шкид

Внимание автора больше всего сосредоточено на отце Алеши. Он появляется в момент необычайного возбуждения сына, потрясенного встречей с раненным мальчиком-офицером. Мало того, что на мальчишке светло-серого сукна офицерская шинель. «… Самое удивительное, даже почти волшебное: на груди у мальчика повис и слегка покачивается — офицерский Георгиевский крест на черно-оранжевой георгиевской ленточке». Чувствуя себя ничтожеством в коротеньких штанишках и в синей матросской курточке, с трепетом смотрит Алеша на героя, стоящего на костылях у стены Гостиного двора, в то время как окружающие его и умиленные до слез барыньки бросают и бросают ему деньги в уже наполненную до краев фуражку.

Восторженное повествование Алеши о маленьком герое встречает насмешливо-ироническую реакцию отца. На ошеломленного Алешу обрушиваются страшные слова: «Стрелок он, а не герой, этот твой подпоручик». И чтобы окончательно рассеять иллюзии сына, который хватается за эти слова: «Ведь все-таки, значит, он стгелял?» — отец без всякого снисхождения объясняет: «Да. Стрелял. Только не из ружья.

<…>

Стрелками называют мазуриков, обманщиков. Это нищие, которые притворяются калеками, чтобы разжалобить баб». Вынести такое Алеше не под силу: какой-то идеал, какая-то мечта рушатся в его сердце.

Знаменателен последующий разговор отца и сына. Им обоим неловко: отцу — от того, что он готов из жалости к сыну сделать вид, будто поверил в его героя, Алеше — от сознания того, каким нелепым он был в своем отчаянном, яростном споре с отцом. Эта неловкость проявляется и в той кривоватой усмешке, какой обмениваются они друг с другом, и в том, как, разговаривая, отец смотрит куда-то в сторону, а Алеша, опустив голову, старательно выковыривает ногтем канцелярскую кнопку из сукна на столе.

Неожиданно возникает серьезный, значительный разговор. Несколько вопросов и ответов — и отец с повеселевшими, заблестевшими глазами говорит сыну о самом главном, о том, что отличает настоящего человека чести он «христарадничать не станет. Даже если ему и очень худо придется». и хотя отец не произносит здесь слов «достоинство», «порядочность», «совесть», эти высокие понятия незримо присутствуют в том, какими мерками он учит сына поверять жизнь и людей.

В памяти и в сердце Алеши останется не только урок, полученный от отца. Навсегда сохранится воспоминание о той душевной близости, о том большом чувстве, какие объединили их тогда — взрослого и маленького, отца и сына.

Четыре рассказа описывают реально существовавших людей в их реальных взаимоотношениях. Изображенный мир ограничен кругом одной небольшой семьи. Замечательны эти произведения тем, что жизненный материал предстает в формах высокого по мастерству художественного обобщения. Из рассказов «Дом у Египетского моста» возникает много существенных, значимых представлений об атмосфере семейной и общественной жизни кануна и начала первой мировой войны.

…Была у Алеши Еремеева с самого раннего детства настоящая страсть, за которую брат и сестра дали ему прозвище Книжный шкаф. Вообще все, что имело хоть какое-нибудь отношение к чтению, письму — даже тетрадки, карандаши, линейки, резинки, перья, — вызывало жадный интерес.

Особенно любил, когда попадалась очень старая книга. Его буквально охватывала дрожь, холодело сердце, когда брал в руки такую книгу. Вместе с двоюродной сестрой Ирой зачитывался журналом «Золотое детство». Мать выписывала популярный в те годы журнал «Задушевное слово» с приложениями. Даже запах этого журнала, как и старой отцовской «Книги для чтения», запомнился навсегда.

Читал, конечно, сказки, любил Андерсена. Потом произошел резкий скачок, когда он открыл для себя собрания сочинений Марка Твена, Диккенса, романы Конан Дойла. Все это богатство хранилось в книжном шкафу отца, а проникал Алеша в его кабинет тайно. Вслед за этими книгами он стал потихоньку читать то, что читала мать, далеко не всегда подходящее по возрасту: Достоевского, Толстого, Леонида Андреева, Писемского. До сих пор помнит, как читал, забывая все на свете, жадно пожирая страницу за страницей, половины не понимая или понимая по-своему; как замирал от ужаса и восторга, глотая слезы, всем существом своим растворяясь в этом созданном чужой фантазией мире.

Книги заменяли в то время друзей. Книги выручали морально, когда приходилось трудно, и позже: уже подростком (жизнь которого никак не складывалась) долгими часами мог простаивать он в букинистических лавках, оставляя торговцам немало рублей и копеек, сбереженных от небольших заработков.

Еще в раннем детстве начал Алеша писать и сам. Сочинял стихи, пьесу, приключенческие рассказы, взялся даже за большой авантюрный роман под таинственным названием «Кинжал спасения», в котором действовали разбойники, контрабандисты, сыщики. Лет восьми-девяти составил небольшой трактат под названием «Что такое любовь?», где говорил о любви материнской и приводил примеры из Достоевского, Тургенева, Толстого.

В 1916 году Алеша поступил во 2-е Петроградское реальное училище, но успел проучиться там всего один год. На этом, кажется, его систематическое образование и кончилось. Не один раз делал он попытку снова учиться. По его собственному подсчету, всего он учился в тринадцати или четырнадцати учебных заведениях, среди которых числились и приготовительные училища, и бывшая частная гимназия, и сельскохозяйственная школа, и профтехшкола, и рабфак, и военное училище, и курсы киноактеров, и еще многие другие. Но так складывались обстоятельства, что ни одного из них не пришлось ему кончить…

Революция полностью перевернула привычный и установившийся уклад жизни родительского дома, со всеми его традициями, с гувернантками, боннами, горничными.

Весной 1918 года Александра Васильевна увезла детей из Питера в деревню Ченцово Ярославской губернии подкормиться. Уезжая, семья была уверена, что к осени вернется обратно.

Не успели они обосноваться в деревне, как Алеша заболел дифтеритом, и мать повезла его к врачу в Ярославль. Как раз в это время в городе вспыхнул эсеровский мятеж. Под ружейным и артиллерийским огнем Александра Васильевна и Алеша бежали из объятого огнем города.

До осени 1919 года Александра Васильевна с детьми и приехавшая туда семья ее сестры жили в Ченцове, а потом в поисках более хлебных мест перебрались в город Мензелинск километрах в десяти то Камы. Жизнь там тоже оказалась трудной и голодной. И все-таки Александра Васильевна получила работу: она стала заведовать детским садом, давала уроки музыки, играла на рояле на киносеансах в городском клубе. В Мензелинске Алеша снова стал учиться — сначала в бывшем реальном училище, потом в профтехшколе. (История того, как он взялся, ни разу не держав в руках рубанок и пилу, сделать табуретку и что из этого получилось, замечательно описана в повести «Ленька Пантелеев».) Пробовал он продолжать литературные занятия: писал стихи, сочинил пьесу, которая разыгрывалась в помещении общественной столовой.

Все это оборвалось с отъездом матери в Петроград. Она должна была скоро вернуться, но долгое время от нее не было никаких известий. Жить стало не на что, младший брат Вася ушел учиться на ферму. Следом за ним тетка отправила туда же Алешу…

С этой фермы, где ребята должны были добывать себе пропитание сами, и начался мучительный путь Алеши: первые уроки воровства, побег с фермы; потом он попал в детский дом, расположенный в бывшем монастыре, и участвовал в общем налете на припрятанные там кем-то вещи. Так закрутилась, пошла зигзагами то вверх, то круто вниз его жизнь.

В общем, Алеша растерял семью, несколько лет скитался по России, побывал за это время и у белых, и у красных, попадал в детские дома и колонии. Не раз сидел он и за решеткой, не однажды приходилось ему «иметь дело с законом», что считал он «справедливым воздаянием за содеянное». В этом смысле он разделил участь многих тысяч ребят: время империалистической войны, революции войны гражданской, голода, разрухи породило целые армии беспризорников, вынужденных добывать себе пропитание и кров самыми изощренными способами.