Походные письма 1877 года

Александр III, благоволивший к Игнатьеву, вернул его на государственную службу, назначив сначала министром государственных имуществ, а затем министром внутренних дел. Однако на последней должности Игнатьев пробыл недолго: император не одобрил его план созыва совещательного Земского собора.

С 1882 г. Игнатьев хотя и занимал почетную должность члена Государственного совета, но фактически был отстранен от государственной службы. Он отдался общественной деятельности, среди которой следует отметить его пребывание на посту председателя Петербургского славянского благотворительного общества. Он много работал над своими воспоминаниями, большая часть которых увидела свет уже после его смерти в 1908 г.* Период пребывания Игнатьева на посту посла в Константинополе и его деятельность во время Восточного кризиса 1875-1878 гт. освещены в них достаточно полно. Однако пребывание Игнатьева в 1877 г. в Болгарии во время войны не нашло отражения в мемуарах дипломата. Этот пробел восполняется письмами Игнатьева к жене, в которых он обстоятельно рассказывает обо всем, что видел и о чем размышлял. Эти письма по сути являются дневником дипломата, так как содержат подневную летопись событий - рассказы о боевых действиях, о жизни императорской Главной квартиры, о разговорах с собеседниками. В них выражены мысли и чувства автора, тосковавшего вдали от семьи, любимых и близких. Игнатьев сам называет свои письма дневником. Возможно, он имел в виду использовать их впоследствии для написания воспоминаний или опубликования в каком-нибудь ином виде, что нередко тогда практиковалось. Например, широко известный исследователям дневник генерала М.А.Газенкампфа, пребывавшего во время войны в Главной квартире Действующей армии, не являлся дневником в подлинном смысле слова, а представлял собой извлечения из писем автора к жене, пополненные служебными документами (Газенкампф М. Мой дневник. 1877-1878 гг. СПб., 1908. С. 1).

Глубокая содержательность и информативность писем Игнатьева, таким образом, может объясняться не только его стремлением подробно рассказать родным о ходе военных действий и всем, с ними связанном, но и намерением использовать письма позднее. Неизвестно, при жизни ли Игнатьева или уже после его смерти с писем была снята копия, возможно, с целью подготовки к печати. Однако они не были изданы. Можно предположить два варианта объяснений: большинство мемуаров Игнатьева было издано в период первой мировой войны, и до издания писем просто не могла дойти очередь, помешали революционные события. С другой стороны, следует обратить внимание на острую критическую настроенность автора, множество содержащихся в письмах обвинений в адрес военного командования, досадные замечания в связи с действиями лиц императорской фамилии, хотя в целом Игнатьев относился к ней с большим пиететом. Дипломат, человек весьма эмоциональный, не мог сдерживать своего негодования при виде безответственности и пассивности главнокомандующего и его штаба, множества ошибочных военных решений, бесполезной траты людских резервов и многих других просчетов. Вряд ли опубликование таких писем приветствовалось бы российскими национал-консервативными кругами.

Следует отметить, что Игнатьев по силе своих возможностей пытался как-то изменить существующее положение, он излагал свои соображения императору, ряду государственных и военных деятелей - Милютину, главнокомандующему вел. князю Николаю Николаевичу, начальнику штаба армии А. А. Непокойчицкому и другим. Но его предложения выслушивались и, за редким исключением, не принимались. Отводил душу он в письмах к жене, глубоко ему преданной и разделявшей его взгляды. День ото дня письма принимали все более критический характер, а оптимизм, наполнявший их в начале войны, сменялся пессимизмом и отчаянием. Это заставляло Игнатьева опасаться, чтобы письма не попали в чужие руки. Он неоднократно указывал жене на опасность, грозившую ему в случае, если содержание писем сделается известным (ведь почта нередко перлюстрировалась). Игнатьев старался поэтому отправлять письма с фельдъегерской почтой; и отсюда то, казалось бы, излишнее внимание, которое он уделял своевременной доставке писем.

Адресат писем - Екатерина Леонидовна Игнатьева, урожденная княжна Голицына, стала женой дипломата незадолго до его назначения посланником в Константинополь. Это была очень красивая и умная женщина, ставшая верным другом и помощницей своего мужа. Она сумела поставить дом в Константинополе на широкую ногу, сделать его местом приемов и встреч дипломатов и приезжих европейских знаменитостей. Подчас приходилось ей исполнять обязанности секретаря мужа, как о том свидетельствует в одном из писем сам Игнатьев. По его совету она завязала приятельские отношения с женами других европейских дипломатов и поддерживала их после отъезда из Турции.

У Игнатьевых было 7 детей (старший сын Павел умер в младенческом возрасте, этим же именем был назван третий сын, ставший в 1916 г. министром народного просвещения). Е. Л. Игнатьева была богата, ей принадлежало несколько имений, в том числе Круподерницы - в Казатинском уезде Киевской губернии. Там Игнатьевы любили проводить лето. Приезжая в Круподерницы во время летних отпусков, Игнатьев со страстью предавался сельскохозяйственным занятиям. Однако обширные проекты сельскохозяйственных преобразований, как правило, терпели крах, и жене, практической женщине, с трудом приходилось спасать положение.

В письмах Игнатьев уделяет большое внимание семье и хозяйству. Воспитание и обучение детей в семье требовали больших расходов. Да и содержание самого Игнатьева в Главной квартире обходилось недешево. Лица императорской свиты, к которой он был причислен, экипировались на свой счет и имели своих лошадей и обслугу. Игнатьев отправился в Болгарию с лакеем Дмитрием, кучером Иваном и конюхом Христо, со своими шестью лошадьми, фургоном и коляской. От казны он пользовался только столом, да и то не всегда. Основной доход семьи Игнатьевых, как свидетельствуют письма, состоял в суммах от продажи сельскохозяйственных продуктов, выращенных в имении, а также от аренды имений, которые постоянно покупались и затем закладывались или сдавались в аренду. Со временем хозяйственная деятельность Игнатьева потерпела крах. Как свидетельствовал его племянник А. А. Игнатьев, "когда-то Николай Павлович был гордостью семьи, а закончил он жизнь полунищим, разорившись на своих фантастических финансовых авантюрах. Владея сорока имениями, разбросанными по всему миру земли русской, заложенными и перезаложенными, он в то же время, как рассказывал мне отец, был единственным членом Государственного совета, на жалованье которого наложили арест"*.

Итак, письма Игнатьева открывают нам новую, доселе не известную сторону жизни выдающегося дипломата, в которой семья и дом играли значительную роль, являясь опорой во всех превратностях судьбы. Игнатьев предстает любящим и нежным мужем, отцом, барином, трогательно заботящимся о своих слугах, помещиком, стремящимся стать рачительным хозяином.

Однако не в этом главная ценность писем. Хотя история русско-турецкой войны известна с достаточной степенью подробности, все же письма сообщают нам немало нового и о боевых действиях (в частности, о неизвестных эпизодах войны), о геройских подвигах солдат и офицеров, и о состоянии командования, и о положении во время войны болгарского населения, пользующегося неизменным сочувствием Игнатьева. Безусловный интерес представляет описание уклада жизни Главной квартиры императора. Находившийся там одновременно с Игнатьевым Д. А. Милютин тоже оставил подробный дневник, однако этой проблемы почти не касался. Между тем вопросы организации управления, связи, снабжения, наконец, быта на войне также играют немаловажную роль. Значительное внимание Игнатьев уделяет фигуре императора, во многом противоречивой и сложной. В течение 6 месяцев Александр II пребывал на балканском театре военных действий, в основном в качестве наблюдателя. Его попытки принять участие в боях пресекались приближенными, опасавшимися за жизнь императора. В письмах Игнатьева царь выступает как человек, простой в общении с подчиненными, глубоко переживающий и радостные, и горестные известия, пытавшийся принести какую-то пользу, хотя бы посещая госпитали, и ищущий поддержки в беседах с солдатами и ранеными. Автор явно идеализирует царя, хотя и отмечает, что тот своим присутствием сковывал действия командования. В письмах содержатся характерные портреты других действующих лиц драмы, развернувшейся на Балканах - нерешительного главнокомандующего вел. князя Николая Николаевича, апатичного начальника штаба Непокойчицкого, его бездарного помощника Левицкого, заведующего гражданскими делами В. А. Черкасского и других. Как дипломат Игнатьев уделяет значительное внимание своим сотоварищам по дипломатическому корпусу, иностранным представителям и корреспондентам, беседы с которыми, в особенности с англичанином Уэлсли, представляют большой интерес в плане понимания дипломатической стороны войны. Любопытны также сведения о российских дипломатах, принимавших непосредственное участие в боевых действиях и награжденных Георгиевскими крестами - А. Н. Церетелеве, С. С. Татищеве (впоследствии известном историке и публицисте). Однако о важнейших дипломатических сюжетах Игнатьев либо умалчивает, либо говорит вскользь, что могло быть вызвано соображениями секретности. Характерно, что говоря о цели своего приезда в Главную квартиру в ноябре, он зашифровывает текст. В письмах содержатся колкие замечания в адрес канцлера А. М. Горчакова и посла в Лондоне П. А. Шувалова, с осторожными действиями которых Игнатьев был не согласен. Неприязненное отношение к Горчакову он испытывал давно. Последний сдерживал все попытки самостоятельных действий Игнатьева еще в бытность его в Константинополе. Горчаков недолюбливал молодого и энергичного дипломата также и за то, что тот, как полагал канцлер, метит на его место. Недоброжелатели Игнатьева, в частности А. Г. Жомини, распускали соответствующие слухи. Ю. С. Карцев вспоминал: "Игнатьев был бельмом на глазу у Горчакова. Всякий раз, когда он приезжал в Петербург, Горчаков говорил с раздражением: "Вы приехали, чтобы занять мое место?""*.