Роковые императрицы России. От Екатерины I до Екатерины Великой

Как же отблагодарила Елизавета верных ей гвардейцев за совершение государственного переворота? А отблагодарила их она прямо по-царски. Уже 31 декабря 1741 года всех гвардейцев, принимавших участие в перевороте, в числе более трехсот человек, она свела в особую команду, получившую название лейб-кампании (нечто вроде гвардии из гвардии). Она присвоила им особую форму и собственное знамя. Сама Елизавета стала капитаном в этой воинской части, а все офицерские чины в ней приравнивались к генеральским. Чины прапорщика приравнивались к подполковничьим армейским чинам, а все унтер-офицеры (то есть, по-современному, сержанты) были приравнены к офицерам. Кроме того, все недворяне из них получили дворянство; им были даны поместья. Лейб-кампания получила в Зимнем дворце особое помещение, в котором Елизавета Петровна любила бывать, пить с «кампанцами», которые называли ее кумой (у многих из них она была крестной матерью их детей), и закусывать морковными пирогами. Обращались они с императрицей исключительно на «ты». Петр III, кстати, придя к власти, всю эту свору бездельников разогнал.

Не забыла она и своего фаворита Алексея Разумовского, хотя он в перевороте, как мы уже писали, участия не принимал. Прямо наутро после переворота Елизавета пожаловала его в действительные камергеры, присвоила звание поручика лейб-кампании в чине генерал-лейтенанта, потом наградила его орденом св. Анны, а в день своей коронации (25 апреля 1742 года) возвела его в чин обер-егермейстера с объявлением его кавалером ордена Александра Невского. Во как! За какие такие заслуги она присвоила ему военный орден и генеральский чин, ведь он сроду не воевал, не знал, наверное, с какого конца пистолет заряжается! «За постельные заслуги», не иначе!

Других своих любовников Елизавета тоже не забыла: заодно с Разумовским Воронцов был назначен поручиком лейб-кампании в чине генерал-лейтенанта, а братья Шуваловы – подпоручиками в чине генерал-майоров.

Дальше – больше: придворная карьера Алексея Разумовского росла как на дрожжах. В 1744 году он был пожалован в графское достоинство Римской и Российской империй, в 1745 году повышен в воинском чине до капитан-поручика лейб-кампании, в 1746 году заимел польский орден Белого Орла, в 1748 году ему было присвоено звание подполковника лейб-гвардии Конного полка и, наконец, в 1756 году – звание фельдмаршала! Быть русским фельдмаршалом – это вам не хвосты коровам крутить! Фельдмаршал, который никогда пороху не нюхал и не воевал – это что-то новое! Но таковы были прихоти императрицы Елизаветы. Она называла Разумовского «другом нелицемерным». Он и вправду никогда не лицемерил, в государственные дела не лез и не подсказывал Елизавете, как ей править. Его значение в управлении государством было ничтожным и стремилось к нулю. Образ жизни он вел примерно такой же, как в родном селе, – спал, ел, молился Богу и ни о чем особенно не заботился. Он не только не принимал участия в политической жизни, но и не читал книг, не учил языков и был совершенно равнодушен к искусству. Одним словом, он никак не воспользовался внезапно открывшимися перед ним фантастическими возможностями…

Однако, надо отдать должное Алексею Разумовскому, он сам понимал свое ничтожество. Он с иронией относился к титулам и наградам, которыми осыпала его Елизавета, и однажды заявил ей: «Ты можешь из меня сделать кого пожелаешь, но ты никогда не сделаешь того, что меня примут всерьез, хотя бы как простого поручика». Когда император Священной Римской империи по просьбе Елизаветы пожаловал ему графство и приписал ему выдуманное княжеское происхождение, Алексей высмеял это. Хоть и самокритичен был граф Разумовский, однако же награды и титулы принимать изволил! Наверное, он делал это, чтобы не сердить свою любовницу…

Кроме этого, так сказать, морального поощрения Разумовскому, выражающегося в титулах и наградах, Елизавета побеспокоилась и о его материальном положении. Она отдала ему конфискованное у Миниха имение Рождествено-Поречье и другие вотчины. Подарила ему дома в Москве и Петербурге, Аничков дворец и свой личный дворец на Царицыном лугу. Пожалования Елизаветы превратили Разумовского в одного из богатейших в России помещиков.

В общем, Алексей Разумовский жил не тужил и катался как сыр в масле. Теперь бы сказали: «он был весь в шоколаде» и отлично «упакован». Он даже стал законодателем придворной моды – первым стал носить бриллиантовые пуговицы, алмазные пряжки на туфлях, алмазные пояса, бриллиантовые кавалерские звезды и эполеты. Все малороссийское стало модным при дворе Елизаветы – на придворных пирах появились украинские блюда, голосистых певцов обязательно приглашали в основном из Хохляндии, в Петербурге появились ансамбли бандуристов.

При дворе Разумовский, осознавая свое ничтожество, держался скромно – настолько скромно, что даже врагов себе не нажил. Алексей никогда не вмешивался в политику (еще бы – он в ней ни бельмеса не понимал). Вместе с тем он был крут на руку и вспыльчив, особенно в пьяном виде. Графиня Шувалова каждый раз служила благодарственный молебен, когда ее муж Петр, возвратившись с охоты, не бывал бит Разумовским под пьяную руку. Известие о буйствах Разумовского в нетрезвом состоянии закрепил в своем докладе и английский посланник Вильямс – однажды фаворит за завтраком чуть не избил генерал-адмирала Апраксина, и тот смолчал. Вильямс назвал Апраксина трусом, но это как сказать – против хахаля императрицы не попрешь: себе будет дороже. Алексей Разумовский имел при дворе большой вес, а генерал-адмирал был умным человеком… Эта же черта в характере Разумовского обозначена и в записках Екатерины II: «Это человек, обыкновенно такой кроткий, в нетрезвом состоянии проявлял самый буйный нрав». Ну, что ж – грех винить русского человека за пьянство, а житье в «золотой клетке» Разумовскому порой было не по нраву: вот он и пил от тоски по родным украинским просторам.

Алексей Разумовский, как мы уже писали, был красив собой: имел высокий рост, стройную фигуру, смуглое лицо с черными глазами и черными бровями. Этот портрет дополняет маркиз де ла Шетарди: «Это в самом деле красавец, брюнет с окладистой черной бородой, черты которого, уже сложившиеся, имеют всю привлекательность, какую только может иметь деликатное лицо. Рост его тоже бросается в глаза. Он высок, широкоплеч, с нервными членами. Хотя в его манере держаться остается нечто неуклюжее, результат воспитания и происхождения, однако заботы… направленные на то, чтобы вышколить их и, – хотя ему уже тридцать два года, – научить танцевать… под руководством создавшего здешние балеты француза, могут исправить этот недостаток». Де ла Шетарди искренне полагал, что недостатки «воспитания и происхождения» можно исправить танцами! Наивный человек, этот Шетарди, эти недостатки не лечатся! Ну, да бог с ним, с этим французом; как явствует из его записей, он сделал их, когда Алексею было 32 года, то есть в 1741 году. Он был тогда еще с бородой, тогда как на всех портретах Разумовский выступает гладко выбритым. М. И. Пыляев в своей книге «Старый Петербург» дает такую характеристику Разумовскому: «Не имея никакого образования, он обладал широким умом. Осыпанный почестями, он не отличался гордостью. Наружностью он был красивый и видный, чертой его характера была щедрость и великодушие». Помимо этого он был фантастически ленив – на большинстве портретов Разумовский изображен полулежащим.

Разумовский очень любил свою семью и стремился помогать всем родственникам. Любил выпивать с украинскими гостями, которые часто у него бывали – Алексей никогда не забывал свою малую родину – Малороссию. В то же время он тщательно следил, чтобы его родственники не докучали Елизавете, когда она на две недели остановилась в Козельце, неподалеку от его родного села. Когда мать увидела, каким важным паном стал ее сын, она сначала даже не узнала его. Ему даже пришлось раздеться, чтобы по родимым пятнам доказать, что он ее сын. Алексей по требованию Елизаветы перевез мать Наталью Дементьевну с сестрами и своего брата Кирилла в Петербург: все они получили место при дворе. Простая украинская крестьянка Розумиха, как ее называли односельчане, до этого ходившая босиком, получила шифр статс-дамы. Однако матери скоро наскучила жизнь в огромном, непонятном для нее мире-городе, и она вернулась в родные Лемеши.