Так называемая личная жизнь

Командир и комиссар полка были довольны друг другом и первым, вместе проведенным боем. Бой сложился удачно, румынский "язык" был отрезан за час с небольшим и почти без потерь.

Левашов сам ходил в атаку и испытывал теперь счастливую усталость. Осмотрительный Ковтун сразу же после боя приказал артиллеристам подготовить данные для заградительного огня перед новой линией переднего края и послал начальника штаба к соседям, в морской полк, лично проверить стык с ними. Лишь после этого он сел завтракать; но зато теперь ел в свое удовольствие, с хрустом круша горбушку.

- Чудное дело - атака, - говорил Левашов, тыча яйцо и соль, горкой насыпанную на газету. - Всего ничего и пробежишь, а топаешь обратно - в ногах чугун, словно кругом света шел. У тебя так бывает?

- Я в атаки с гражданской не ходил, - честно признался Ковтун.

- Что-то сейчас Мурадов делает?.. - Левашов дожевал яйцо и стряхнул скорлупу с колен. - Жив или нет, как ты думаешь?

- Жив, - уверенно сказал Ковтун, не потому, что был уверен в этом, а потому, что сегодня вообще хорошо шли дела. - Не всем же умирать. Будут и такие, что войну и начали и кончат.

- В этом году навряд ли их разобьем, - сказал Левашов. - Даже если прямо с завтрашнего дня начать обратно на них наступать, как они на нас, и то клади три месяца до границы.

Ковтун, ничего не ответив, показал на лежавшую рядом с Левашовым флягу.

- Осталась вода?

- Есть немного.

Ковтун отвинтил пробку, сделал три мелких глотка и снова завинтил ее.

- Мурадов так говорил, - сказал Левашов, возвращаясь в мыслях к бывшему командиру полка. - Насчет воды у нас в Одессе - только станковые пулеметы досыта пьют!

- Забыл свою флягу, - виновато сказал Ковтун.

- Нашел о чем беспокоиться!

- А я не беспокоюсь, - сказал Ковтун. - Я беспокоюсь - почему тихо?

- Вот тебе и тихо, - оживленно и даже весело воскликнул Левашов, когда над их головами провизжал первый снаряд.

Не прошло еще несколько минут, и веселое настроение, с которым Левашов встретил свист первых снарядов, исчезло. К артиллерии прибавились минометы, огонь все разрастался, появились первые убитые и раненые.

- Погоди, не слышу! - кричал в трубку телефонист, беспомощно оглядываясь на Ковтуна.

Ковтун взял трубку сам, но снаряды продолжали рваться без перерыва. В короткую паузу он услышал голос Ефимова, спрашивавшего, надежно ли закрепились на отбитых у румын в позициях и как дела в правофланговом батальоне, по которому артиллерия молотит с особенной силой.

- Вижу это отсюда! - кричал в трубку Ефимов. Очевидно, он был уже не в штабе дивизии, а у соседей.

- Сейчас сам пойду туда! - крикнул Ковтун, но ответа не услышал, связь прервалась.

- Подожди! - перекрикивая разрывы, тряхнул его за плечо Левашов. Ничего там не сделается, в третьем батальоне! Там Мальцев, мужик надежный.

- Надежный или ненадежный, а раз сказал комдиву, что иду, надо идти, сказал Ковтун и, нахлобучив фуражку, пошел по окопу.

Ковтун ушел. Прошло пятнадцать, двадцать, тридцать минут, а огонь все продолжался. За желтыми пригорками переднего края с полной нагрузкой работало несколько десятков орудий и минометов.

"Откуда-то поднатащили", - подумал Левашов и, по вновь заработавшему телефону соединившись со Слеповым, спросил, готов ли тот к контратаке румын.

- Мы всегда готовы, - густым, спокойным басом сказал Слепов. - Комдив по телефону командира полка ищет. Он не у вас?

- Пошел в третий батальон, - сказал Левашов.

- У меня все, - сказал Слепов. - Да, товарищ комиссар!

- Что? - спросил Левашов, собиравшийся положить трубку.

- Корреспондент к вам пошел от меня со связным. Не дошел еще?

- На кой он мне черт здесь? Не мог задержать у себя, пока обстрел?

- Он сослался, что вы приказали, чтоб он к вам шел.

- Ерунда, - сказал Левашов.

- А я поверил, - сказал Слепов. - У меня все.

- Ну, все так все, - сердито сказал Левашов и положил трубку. - Нате, здрасьте. - повернулся он к Левашову, мешком свалившемуся в окоп. - Вас тут не хватало!

У измазанного в грязи и одетого в две шинели Лопатина был довольно нелепый вид.

- Не знаю, как и величать вас, - рассмеялся Левашов, глядя на два шинельных воротника с разными петлицами. И, только сказав это, понял, что надетая сверху шинель была его собственная.

- Вот принес вам, - сказал Лопатин, стаскивая ее.

- Только за этим и лезли? - Левашов принял из рук Лопатина шинель и положил ее рядом с собой в окопе. - Садитесь пониже, а то пилотку продырявит! Садись, садись, - вновь, как вчера, переходя на "ты", нажал он на плечо Лопатина. - Пришел посмотреть, чем дышим? До самых главных людей сейчас все равно не доберешься. - Он кивнул на стоявшую впереди стену дыма. - Главные - на переднем крае лежат. А все остальное, до Владивостока, - подсобное хозяйство. И мы с тобой - тоже.

Он испытывал симпатию к добравшемуся-таки до него Лопатину.

- Румын двух для тебя имею, - скатал он гостеприимно. - Хочешь поговорить?

- А что за румыны?

- Подносчики снарядов с немецкой батареи, что мы утром захватили. Сами руки подняли и разрешения попросили из своих же пушек по другой немецкой батарее вдарить. Сказами, что расположение знают, были на ней.

- Ну и как?

- Весь боекомплект выстрелили! Остальных пленных в дивизию отправил, а этих задержал. Хочу ночью с ними поговорить. Обижает меня, что мало к нам с оружием в руках переходят. Где же, думаю, пролетарская солидарность, в которую столько лет верили и которая у меня лично из веры и сейчас еще вся не вышла? Или мы в розовом свете на жизнь смотрели, или положение наше настолько тяжелое, что у людей кишка тонка на нашу сторону перейти, или уж не знаю что! Думаю про это, из головы не выходит. А у тебя?

- У меня? - Лопатину стало стыдно, что он даже наедине с собой все оттирал в сторону этот тяжкий вопрос, о котором батальонный комиссар Левашов не побоялся заговорить вслух.

- Обрадовался я этим двум румынам, - продолжал Левашов, не дождавшись ответа, - ей-богу, больше, чем пушкам! Пушки что? Железо и железо. Одними брошюрками в нашем деле не проживешь! Надо и на поле боя к политбеседам готовиться: видел факт - и делай из него вывод! Так, по-твоему, или не так?