Секретный террор

— Так вот, гражданка, я сейчас с вами говорю здесь совершенно секретно, и о нашем разговоре никто не должен знать. И я должен предупредить вас, что если нам станет известно, что вы кому-либо передали о нашем разговоре, то я вас вышлю в этот самый Чимбай, — сказал я. — А теперь давайте откровенно поговорим о деле, — продолжал я. — Скажите, вы знакомы с секретарем афганского консульства, не так ли?

— Да, я немного знакома с ним, — ответила она испуганно.

— Так вот, нам все равно, много или немного вы с ним знакомы. Нас интересует, можете ли вы, если нам это будет нужно, задержать его у себя на ночь до утра?

— Могу, — ответила Власова, — он всегда сидит у меня, пока я не попрошу его уйти.

— Ну и прекрасно, пусть сидит себе на здоровье. Это все, что нам нужно. Я как-нибудь попрошу вас задержать его на всю ночь, и, если вы успешно выполните нашу просьбу, мы будем вам благодарны, — сказал я.

— А мне ничего не будет за то, что я знакома с иностранцем? — спросила она.

— Будьте спокойны, ничего не будет, если выполните нашу просьбу. Теперь вы свободны, — сказал я, ставя штемпель на ее пропуске, без чего часовой не выпустит ее из здания.

— Только никому ни слова о моей просьбе. Не забывайте Чимбай, — напомнил я ей на прощание.

И она, улыбаясь, ушла торопливой походкой, радуясь, что так легко отделалась.

Большая роскошная квартира, переданная в распоряжение ОГПУ для специальных целей. Прекрасно сервированный на шесть персон стол. Много вина, коньяку и ликеров. Стол заставлен закусками. Мы пригласили афганского консула, который должен прийти к девяти часам вечера. Остальная публика собралась раньше. В гостиной сидят Уколов и три девицы. Двое из них секретные агенты моего отделения, а третья — моя машинистка. Это та самая высокая девица, которая так сильно понравилась консулу в театре. Он предупрежден, что она будет на этом интимном вечере, вот почему я уверен, что обязательно придет. Она также имеет инструкцию — быть к консулу как можно благосклоннее. Она должна будет играть главную роль на вечеринке. В ожидании консула я проверяю все приготовления к столу. Кто-то из девиц бренчит на пианино в соседней комнате.

Ровно в 9 часов консул пришел, и мы повели его к столу.

Ему отведено место рядом с машинисткой. Прежде чем приступить к закускам, мы начали с традиционной русской водки. После пары рюмок консул, улучив момент, спросил меня:

— Почему вы не даете ответа на мое предложение? Я уже жду три недели.

— Дело в том, что ваше дело очень серьезное и важное, поэтому запросили Москву, откуда еще нет ответа, — ответил я, — но, я думаю, каков бы ни был ответ, он не может изменить наших личных отношений, — добавил я.

— Конечно, конечно, — поспешно сказал консул. — Я очень люблю русских, в особенности русских женщин, — засмеялся он, кидая взгляд на свою соседку.

— Поэтому прошу занимать вашу даму, — сказал я и подмигнул повернувшейся к нам машинистке.

Около полуночи консул, почти пьяный от вина и близости соседки, сидел на диване и прижимался к девушке. Остальные женщины, несмотря на инструкцию пить как можно меньше, не удержались и, напившись, сейчас смеялись во все горло над молчаливым Уколовым. Я сидел в их компании и смотрел на золотую цепь, видневшуюся из-под расстегнутого пиджака консула. Украдкой взглянув на часы, я решил, что уже пора действовать. Было без четверти час, а в час ночи на улице должны были меня поджидать мой уполномоченный с фотографом. Я направился к столу и, налив рюмку вина, всыпал в нее дозу снотворного порошка. Рюмку я поставил на край стола, затем взял из вазы цветок, понюхал его несколько раз и бросил рядом с рюмкой.

Это был условный знак машинистке, сидевшей рядом с консулом и следившей за моими действиями. Через минуту она обратилась к консулу:

— Давайте выпьем за нашу любовь, — и, встав, взяла приготовленную рюмку, подала консулу. Схватив другую, она чокнулась с ним и пьет. Консул, глядя на нее влюбленными глазами, приложился к своей рюмке и выпил до дна.

Никто ничего не заметил. Веселье продолжалось. Минут через десять консула стало клонить ко сну.

Соседка, взяв его под руку, отвела в соседнюю комнату и через несколько минут вернулась с цепочкой от часов, на коей висели ключи.

Я торопливо открыл несгораемый шкаф, стоявший в спальне консула. За мной стоял мой уполномоченный, освещая карманным электрическим фонарем дверцы шкафа. Хотя в консульстве никого не было, мы старались не производить шума.

— Вот шифр, — сказал я, вытаскивая лежащую в конверте со сломанными сургучными печатями тетрадку. — А вот и папка с секретными циркулярами, — продолжал я вытаскивать бумаги и передавать их уполномоченному.

В шкафу больше ничего нет, за исключением двух мешков с афганскими серебряными рупиями.

— Сейчас же поезжайте к нам и сфотографируйте все это. Смотри, чтобы бумаги лежали в том же порядке, в каком они сейчас. Приезжай как можно скорее, — инструктировал я уполномоченного.

5 часов утра. Я только что водворил цепочку от часов на жилет консула, мирно спящего рядом с машинисткой. Остальные тоже спят, кто на кроватях, кто на диванах. Все сошло благополучно. Я доволен операцией. С наслаждением я выпил чайный стакан вина и лег на ближайший диван отдохнуть.

Наутро разбудил меня Уколов. Консул только что открыл глаза. Я, протирая глаза, подбежал к нему.

— Ну, как спали, господин консул? — спросил я.

— Большое спасибо, — улыбнулся консул, стараясь скрыть головную боль.

Через час он собрался уезжать. Мы шумно прощаемся с ним и берем друг у друга обещание устроить еще такую же вечеринку.

Уже 10 часов утра. Я спешу к себе в кабинет, чтобы посредством добытого шифра расшифровать собранные заранее копии секретных телеграмм «дружественного Афганистана»!

АФГАНИСТАН

На афганской границе нас встретили с почетом. По распоряжению эмира Амануллы-хана, навстречу нам были поданы 20 верховых и 40 вьючных лошадей и эскадрон кавалерии, сопровождавший миссию до Кабула.

По оказании обычных почестей полпреду мы в тот же день выехали в Мазари-Шериф, куда прибыли через сутки. Как я уже упоминал, в Мазари-Шерифе представителем ОГПУ был советский консул Думпис. Несмотря на то что официально я был всего только начальником бюро печати, он по линии ОГПУ был моим подчиненным.

На следующий же день после прибытия я попросил у Думписа отчет о работе и убедился, что он ровно ничего не делал. В свое время ему было отпущено на работу 50 фунтов стерлингов. Я попросил вернуть деньги и считать себя свободным. Поступил я так потому, что, по сведениям консульских сотрудников, Думпис исключительно занимался потреблением кокаина, забросив все остальные дела. Я сообщил об этом Старку, и он обещал принять меры к замене Думписа другим лицом. Действительно, спустя месяц после нашего прибытия Думписа отозвали в Москву. Его место занял бывший консул в Маймине (Афганистан) Постников.

Отдохнув дня три в Мазари-Шерифе, миссия пустилась в дальнейший путь и благополучно прибыла в Кабул в двадцатых числах июля. В пути мы пробыли около месяца, проделав всю дорогу на лошадях, с ежедневными ночевками. В пути я успел познакомиться ближе со своими будущими сотрудниками и выяснить их взаимоотношения.

В составе группы несколько женщин, среди них доминирующую роль играли жена полпреда Ася и его личная машинистка Нина Буланова. С большим носом, кривыми ногами, Ася, однако, претендовала на звание «мисс Афганистан» и, нисколько не стесняясь присутствия Старка, заигрывала то с военным атташе Ринком, то с сотрудником Марховым, ехавшими в Кабул без жен. Буланова, девица с лошадиными зубами, с первого же дня пути при каждом удобном и неудобном случае старалась подчеркнуть, что она не обыкновенная машинистка, а фактически вторая жена полпреда с ведома и разрешения первой. Во флирте она также не отставала от жены Старка. Буланову Старк нашел в Германии и увез с собой в Эстонию, где занимал пост полпреда. Там он устроил ее машинисткой в полпредстве и одновременно, чтобы упрочить положение, ввел ее в члены эстонской коммунистической партии, куда ее, конечно, сразу приняли по рекомендации советского посла. Получив перевод в Кабул, он повез ее с собой через всю Россию.