Гомер

VII.21) читаем, что сладкогласный Гомер более поведал об Одиссее, чем тот претерпел на

самом деле. Ясно, что Пиндар читал какого-то Гомера, но с уверенностью сказать, что он

читал именно нашего Гомера, опять-таки невозможно. Здесь же, в последующих стихах –

25-28, он приписывает Гомеру изображение самоубийства Аякса, которое в нашем Гомере

не содержится. В «Истмийских одах» (Isthm. IV.35-40) опять говорится о самоубийстве

Аякса (у Гомера), но на этот раз с пространным и торжественным прославлением

искусства Гомера. Правда, в «Одиссее» (XI.548-584) имеется эпизод с описанием встречи

Одиссея и Аякса. Аякс гневается на Одиссея за одержанную этим последним победу над

ним и там же имеется намек на его раннюю смерть из-за доспехов. Но никакого

специального изображения самоубийства Аякса здесь нет. Изображение это было в

циклических поэмах, которые Пиндар, очевидно, приписывает тоже Гомеру.

Таким образом, никакое самое внимательное изучение гомеровских отзвуков и

намеков у Пиндара не может заставить нас признать, что Пиндар пользовался нашим

текстом Гомера [75] и что наш текст Гомера в эпоху Пиндара имел свою окончательную

форму.

Перейдем к трагикам.

Нас не должно удивлять то обстоятельство, что у трагиков нет цитат из Гомера. Ведь

было бы странно ожидать, чтобы какой-нибудь герой в трагедии вдруг стал цитировать

Гомера. Трагедия – произведение чисто художественное и совсем не теоретическое; и

поэтому из-за отсутствия в ней гомеровских цитат никакого вывода о положении с самим

Гомером в V в. сделать нельзя. Однако удивительным и, прямо нужно сказать,

потрясающим для филолога обстоятельством является то, что и по своему сюжету

трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида почти не имеют никакого отношения к поэмам

Гомера. Сюжетные реминисценции из гомеровских мифов здесь чрезвычайно редки, а по

содержанию своему слишком общи и только с большой натяжкой могут быть связываемы

с какими-нибудь текстами нашего Гомера.

Поразительно то, что из нескольких сот дошедших и не дошедших до нас трагедий

только две действительно развивают гомеровский сюжет, это – «Киклоп» и «Рес»

Еврипида. «Киклоп» развивает сюжет IX песни «Одиссеи», а «Рес» – сюжет X песни

«Илиады». Но «Киклоп» вовсе даже не трагедия, а сатировская драма; «Рес» же, как

думает большинство ученых, даже и совсем не принадлежит Еврипиду. Кроме того, ни та,

ни другая пьеса не играют никакой ведущей роли в творчестве Еврипида: они вполне

третьестепенны. Из нескольких сот трагедий V в. около 60 развивает сюжеты той или

другой циклической поэмы, но только не «Илиады» и не «Одиссеи». Спрашивается:

неужели это простая случайность? Если подходить к этому вопросу непредубежденно, то

следует признать, что в V в. до н. э. «Илиада» и «Одиссея» в том виде, в котором мы их

сейчас имеем, либо были непопулярны и малоизвестны, либо вовсе не существовали в

цельном и законченном виде. Всякий другой вывод из этого удивительного факта

несвязанности трагедии с Гомером является только субъективным вымыслом или

результатом некритического отношения к популярности Гомера, начиная с

александрийских времен. И если Эсхил говорил, что он питается крохами с богатого стола

Гомера, то ясно, что под Гомером он понимал здесь нечто чрезвычайно широкое и

неопределенное, может быть, все циклические поэмы или что-нибудь еще больше того

(как это вообще часто думали в древности). Но уж никак не нашу «Илиаду» и не нашу

«Одиссею», на сюжеты из которых у него нет вообще ни одной трагедии.

Несколько иначе обстоит дело с Аристофаном. Поскольку Аристофан часто

занимался всякого рода пародиями на прежних авторов, он был далеко не чужд разных

теоретико-литературных и критико-литературных интересов. Но и его [76] материалы

также безнадежны в смысле необходимости делать из них какие-нибудь выводы о прочно

установленном в его время тексте гомеровских поэм.

Наиболее ясным позаимствованием из Гомера представляется нам место в «Осах»

(Vesp. 180-186), где вся ситуация с Клеонославом, спрятавшимся под брюхо осла, как

Одиссей под брюхо барана, и называющим себя, тоже как Одиссей, «Никто», вполне

аналогична тому, что мы находим в «Одиссее» (IX.366, 447-455). Если угодно,

аристофановские выражения в данном случае являются перефразировкой

соответствующих выражений у Гомера.

Когда в «Птицах» (Av. 575) говорится, что «Гомер уподобил Ириду робкой голубке»,

то этого уподобления нет ни в «Илиаде», ни в «Одиссее». Значит, в данном тексте

Аристофан понимает под Гомером опять не то, что мы. В комедии «Мир» (Pax 1089-1091)

опять имеется ссылка на Гомера об уничтожении «тучи войны» и о принесении жертв

Тишине. Этих строк у Гомера также нет. Дальше в той же комедии в стихе 1092 – «они

сожгли бедра и вкусили внутренностей», наоборот, имеем точную цитату из «Илиады»

(I.464). Стих 1093 о вкушении вина и водительстве во время шествия может быть

пародией на какие-нибудь стихи Гомера. В стихах 1096 сл. – опять точная цитата из

«Илиады» (IX.63 сл.): «Ни очага, ни закона, ни фратрии тот не имеет, кто между собою

любит войну, столь ужасную людям». В стихах 1, 273 сл. той же комедии место о

столкновении в бою и звоне оружия можно приписывать «Илиаде» (IV.447 сл.), хотя речь

здесь может идти только о самой общей аналогии образов войны. Стихи 1280-1283 о

заклании быков и распрягании коней и пр. могут считаться таким же подражанием

гомеровским стихам, отчасти пародией на них.

Таким образом, за два текста Аристофана можно ручаться, как за прямые цитаты из

Гомера; два текста, приписанные Гомеру, отсутствуют у него; и все остальные тексты, не

упоминающие Гомера, но имеющие к нему отношение, являются более или менее близким

подражением ему или пародией на него.

Перейдем к прозаикам.

Геродот утверждает, что Гомер и Гесиод жили за 400 лет до него, т. е., надо полагать,

в IX в. до н. э. (II.53). Однако то, что он понимает под Гомером, настолько смутно и

неопределенно, что из этого трудно сделать какие-нибудь реальные выводы. Прежде всего

Гомеру и Гесиоду он приписывает создание всей греческой мифологии, равно как и то, что

Гомер выдумал реку Океан (II.23). Далее, хотя киклическая поэма «Киприи», по Геродоту,

и не принадлежит Гомеру (II.117), но зато он приписывает ему киклическую поэму

«Эпигоны», где упоминаются гиперборейцы (IV.32), хотя и не с полной уверенностью.

Однако какая-то часть нашего традиционного Гомера все-таки была известна Геродоту.

Последний знает, что Гомер [77] прославляет в своих поэмах Аргос и аргивян (V.67).

Геродот (VII.161) перефразирует слова из «Илиады» (II.552 сл.) об искусном вожде афинян

Менесфее. В главе II.116 содержится целых три цитаты из Гомера: об одежде, расшитой

сидонскими женщинами, и увозе Елены Александром через Сидон (Ил., VI.289-292); о

разных снадобиях, вывезенных Еленой из Египта (Од., IV.227-230); наконец, о слове

Менелая к Телемаху о задержке его богами в Египте из-за непринесения обильных жертв

(Од., IV.351 сл.). Наконец (IV.29), Геродот приводит цитату об ягнятах в Ливии из

«Одиссеи» (IV.85).

Таким образом, несмотря на смутность представления о Гомере, в руках Геродота

уже было нечто вроде нашего современного текста Гомера.

Фукидид относит Гомера, по времени, после Троянской войны и, по-видимому, зная

текст из «Илиады» – II.681-685, утверждает, что у Гомера эллинами назывались только

жители Фтии (I.3). Знакомство с текстами из «Илиады» – II.576 сл. и 101-108 – о

могуществе Агамемнона тоже, по-видимому, заставило Фукидида говорить об этом (I.9),