Моя жизнь с Гертрудой Стайн

Когда Гертруда не смогла найти издателей для своих произведений, она продала великолепную работу Пикассо — «Девушку с веером». У меня едва не случился разрыв сердца. А когда она рассказала об этом Пикассо, я заревела. Продажа, впрочем, позволила нам организовать издательство «Плейн Эдишн».

Гертруду уже опубликовал Роберт МакЭлмон, владелец издательства «Контакт Эдишнс». МакЭлмон опубликовал «Становление американцев», но Гертруда и он поссорились. О МакЭлмоне Хемингуэй как-то выразился: «Мне не нравится, как он разбрасывается моим гонораром».

МакЭлмон одно время был женат на Браер, близкой и старой подруге Хильды Дулиттл. Однажды мы взяли Торнтона Уайлдера домой к Браер, поскольку он был страстным поклонником Хильды. Когда мы ушли, Торнтон сказал: «У Браер наполеоновская натура, она ходит как он, говорит как он, вероятно и чувствует, как он».

Первый сборник, выпущенный «Плейн Эдишн» — «Люси Черч с любовью» [69] — был скверно отпечатан в Париже. Переплет был непрочен, задняя обложка отваливалась. Поэтому второй сборник «Как писать» [70], мы отправили в Дижон. Гертруда хотела сделать его похожим на книгу Стерна XVIII в., которую нашла в Лондоне, в обложке из бело-голубых листов, наклеенных на картоне. Но и эта книга вышла неудачно и я горько пожаловалась: «Посмотри, как плохо страницы совпадают». Печатник мне ответил: «Что вы хотите, мадам, это же сделано машиной, а не вручную». С тех лет ответ этот для меня с Гертрудой стал классическим.

На одном из вечерних приемов мы познакомились с самим Дарантьером, он напечатал «Становление американцев». Я сказала ему: «Помогите мне выпутаться, у меня две книги Гертруды, их надо напечатать, мне нужна ваша помощь. Я хочу сделать их недорогими, чтобы их можно было продавать в Соединенных Штатах за два с половиной доллара, оставив что-нибудь мне на почтовые расходы, таможню и, если возможно, немного дохода». «Да, — сказал он, — отпечатаем их монотипом, это дешево с коммерческой точки зрения. Я приеду к вам и покажу, что это такое. Не волнуйтесь, выйдет хорошо».

У Дарантьера возникла замечательная идея. Он предложил помещать каждую книгу в картонную обложку такого же желтого цвета, как и суперобложка «Становления Американцев». Одна из книг «Оперы и Пьесы», другая — «Матисс, Пикассо и Гертруда Стайн» Оставалась еще одна — «Прежде чем увядают цветы дружбы, увядает дружба» [71]. Я купила персикового цвета бумагу и напечатала сто экземпляров. Название пришло в голову Гертруде в столовой отеля в Бурге, когда посетители, сидящие за двумя отдельными столиками, спорили.

Летом 1931 года нас в Билиньине посетили Аарон Коплэнд и Пол Боулз. Мы звали Пола «Фредди», не знаю почему. Первый раз, когда он пришел на обед, там был и Бернар Фай. Бернару юноша понравился с первого взгляда, ибо, когда он спросил его: «Что делает твой отец?», тот без колебаний и смущения ответил: «Мой отец — дантист».

Однажды, идя по улице в Белле, Фредди наклонился и подобрал несколько монет. Я спросила: «И часто ты подбираешь?». «Довольно часто», — ответил Фредди.

Фредди, который в ту пору сочинял музыку, сказал Гертруде, что Аарон Коплэнд посоветовал ему: «Если ты не будешь работать сейчас, когда тебе 20, никто не полюбит тебя, когда тебе исполнится 30».

В то утро, когда мы собирались в Билиньин (до второй войны), позвонил Фредди: «Можно я с женой навестим вас». Мы не знали, что он был женат, да и времени не было, мы уже уезжали. Гертруда так и не встречалась с Джейн Боулз, я же свиделась с ней уже после смерти Гертруды.

Однажды мадам де Клермон-Тоннерр нанесла визит Гертруде. «Что ты думаешь об этом?» — она сняла шляпку и показала, как постригли ее красивые волосы. Гертруда ответила: «Прическа так идет твоей голове». «Вот и ты к этому же придешь», — заключила мадам де Клермон-Тоннерр.

Тем же вечером Гертруда сказала мне: «Отрежь мои завитушки», с чем я согласилась. Следующий день я провела, постепенно отрезая волосы — постепенно, потому что не знала, как это делается, получалось короче и короче. И чем больше я отрезала, тем больше прическа нравилась Гертруде. Наконец, к концу дня все закончилась и в этот момент в дверь позвонили. Гертруда воскликнула: «Не подходи к двери». «Нет, я подойду, посмотрю, кто это». Оказалось Шервуд Андерсон. Он кинул взгляд на Гертруду: «Вы выглядите как монах».

Позднее Гертруда даже и не вспоминала, что у нее были две длинные косы.

В 1934 году лекционное бюро предложило Гертруде поездку в Нью-Йорк. Пока она готовила лекции к поездке, Бернар Фай приехал к нам в Билиньин. Перед приездом прислал телеграмму: «Могу ли я привезти с собой одного молодого человека?». «Да, как всегда» — ответила Гертруда. Он приехал вместе с Джеймсом Лафлиным, сыном исключительно богатой семьи из Питтсбурга.

В тот самый вечер у нас обедали друзья — семейство д’Эгю, и Джеймс Лафлин встрял в разговор на тему войны. «Ш-ш, молодой человек, — прервал его Боб д’Эгю, — вы ничего о войне не знаете. Наша семья во многих отношениях пострадала от войн, поэтому, пожалуйста, помолчите, пока вы не разузнаете о войне больше, чем знаете сейчас». Джеймс Лафлин попросил удалиться, пошел в свою комнату, и к обеду не вышел.

Я начала готовить гардероб Гертруды к отъезду — один наряд к дневной лекции, другой — к вечерней, один для поездок, одно-два платья на всякий случай. Гертруда настояла на своей шапочке из леопардовой кожи, расстаться с которой отказалась. Приготовив лекции, одежду и план поездки, мы прибыли в Париж, на пароход «С. С. Шамплен» [72], на который Бернар Фай раздобыл дешевые билеты. Я снабдила Гертруду бесчисленным количеством хороших перчаток, мы были готовы к отбытию. У парома, направлявшегося к пароходу, нас провожали Трак, повар-индокитаец, Жорж Маратье и Джеймс Лафлин. Внезапно Гертруда шепнула: «Одна кнопка от туфли оторвалась». «Как такое могло произойти?» — спросила я. «Вот она», — показала Гертруда. Трак исчез, нашел иголку с ниткой, и пришил кнопку на место. В такой прозаической манере мы и отправились в наше грандиозное путешествие.

9

Гертруда отметила, что морское путешествие стало более комфортабельным. Она не знала, как мало изменились поездки в поездах, пока мы не оказались в Америке. Пароходы на корабле имели крышу, и дождь, каким бы сильным ни был, нас не затрагивал. Даже на самолете так не защищают. На пароходе нам вручили красивые цветы от мадам де Клермон-Тоннерр. Она послала их мне в благодарность за совет перевести одну из лекций Гертруды.

Сервис на пароходе был отменным. Первое наше открытие: мы могли взять с собой одну или обеих собак, если речь шла только о корабле; трудности начались бы в отелях и на самолете. Стюард спросил меня: «Мадам, мне сказали, что у вас в Париже есть собаки, почему же вы не взяли их с собой?».

Стюард поинтересовался, не хотим ли мы отдельный столик в столовой и не хотим ли мы есть за капитанским столиком. Им казалось, что Гертруда заслуживает этой чести, но мы предпочли быть сами по себе.

«Шамплен» имел самую великолепную кухню, какую только можно было представить, впоследствии мы заказывали блюда заранее, стараясь урезать бесконечное количество блюд.

После ленча мы вышли на палубу, покрытую стеклянной крышей, как в оранжерее. Тут же с нами завязал разговор очень приятный доктор из Нью-Джерси, с которым путешествовали жена и маленький сын. Знакомство сделало наше путешествие приятным. Каждый год как добропорядочные нью-йоркцы они проводили время в Европе.

Нашлась на пароходе женщина, составлявшая гороскопы, она предсказала Гертруде, что ее тур окажется очень интересным. Была там и вдова генерала, убитого в тот год, когда мы находились в Турене. Мы с Гертрудой хранили молчание по поводу его случайной гибели. Вдова сидела за капитанским столиком с огромным веером из перьев.