Бессмертный флагман (Чкалов)

К Валерию Павловичу пришел человек. Незнакомый. Рабочий. Пришел с жалобой (к тому времени Чкалов был уже избран депутатом Верховного Совета). Жалоба была нехитрая: человеку не выплатили часть зарплаты. Что-то вовремя не подписали, кому-то не передали ведомость… Словом, случилась довольно обычная, совершенно банальная история.

Валерий Павлович выслушал посетителя, побарабанил пальцами по столу, хмуро спросил:

— А сколько они тебе должны остались?

— Да сто пятьдесят рублей… Но не в деньгах дело, Валерий Павлович, обидно…

— Ясное дело — обидно. — И, смущенно достав бумажник, отсчитал сто пятьдесят рублей. — Держи…

— Что вы? — растерялся посетитель.

— Возьми-возьми, и плюнь ты на своих бюрократов. Получишь — вернешь. — И смущаясь еще больше: — Я ж тебе не из своих, из депутатских даю.

В гости к Чкалову пришли испанские ребятишки, жившие в одном из московских интернатов. Дети республиканской Испании, героически сопротивлявшейся фашистскому половодью, захлестнувшему Пиренейский полуостров, пользовались в те годы необычайным вниманием и заботой решительно всех русских людей. Чкалов долго разговаривал с маленькими испанцами, поил их чаем, угощал конфетами, увлеченно играл с ними. И в какой-то момент заметил: ребятишки все время тайком поглядывают на великолепно выполненную модель самолета. Модель была подарком рабочих ЦАГИ. Действительно роскошная вещь, подношение тех, кто строил самолет, тому, кто пронес его над миром.

Когда пришло время прощаться, Валерий Павлович взял модель в руки, поглядел на самолет, на ребят и сказал:

— Нате, владейте. На память.

Кто-то из друзей спросил потом Валерия Павловича:

— И не жалко тебе было? Все-таки это твой самолет и тебе в подарок…

Чкалов не возмутился вопросом и не стал ничего объяснять, только произнес задумчиво:

— Дети…

Маленькие испанцы не остались в долгу: они, в свою очередь, подарили Валерию Павловичу огромного плюшевого медведя.

Прошли годы. У бывших испанских детишек появились внуки. Трагически окончился земной путь Чкалова. А потертый плюшевый медвежонок цел и улыбается из-за стекла мемориального чкаловского музея. Улыбается задумчиво, грустно, вроде хочет сказать новым ребятишкам, тысячами приходящими в этот дом: — Вот так, вот такие дела…

В канун Нового года Валерий Павлович разбирал почту на своем столе: поздравления, поздравления, поздравления, добрые слова незнакомых людей, приветствия от организаций, проза, стихи…

Вдруг увидел: «Дорогой Игорь Чкалов, Дом культуры приглашает тебя на новогоднюю елку, которая состоится…» Нахмурился. Вскрыл еще конверт и опять: «Товарищ Чкалов И., мы приглашаем тебя быть нашим гостем…»

Позвал сына:

— Тут вот тебе приглашения пришли…

— Знаю. У меня вон сколько. — И мальчик показал отцу целую пачку пестрых билетов.

— Дай сюда. — И строго: — Запомни, Чкалов — я, а ты пока что только И. Выбирай один билет. Советую в Колонный зал. — Позвонил лифтерше и, когда та явилась, передавая ей пачку приглашений, сказал:

— Тетя Нюша, тут через Игоря разные организации пригласительные билеты на елку прислали, раздай ребятишкам, пожалуйста. — И назвал тех, кто жил в их доме и давно был известен Чкалову.

Чкалов оставался самим собой.

Уезжая на аэродром, он распихивал по карманам несколько пачек папирос. И не надо было спрашивать: зачем столько? А если б спросили, он, наверное, ответил бы что-нибудь в таком духе:

— Что я, один курю?..

Он любил угощать людей, любил приносить людям радость в большом и в пустяках.

Начиная с тридцать второго года и до последнего дня жизни Валерия Павловича возил шофер Филипп Иванович Утолин. Чкалов говорил Утолину «ты», но и Филипп Иванович обращался к нему тоже на «ты». Так было и иначе быть не могло. Для Чкалова, разумеется, не могло. Он не забыл привезти Филиппу Ивановичу подарки из-за океана. Одному из первых вручил ему свою фотографию с нежной надписью (это в пору, когда за чкаловскими фотографиями буквально охотились сотни поклонников авиации и еще большее число любителей автографов).

Но, пожалуй, самый характерный эпизод вот: Чкалов неожиданно застрял в Доме актера, куда приехал на полчасика, и Филипп Иванович прождал его допоздна в машине. Валерий Павлович долго извинялся перед Утолиным за непредвиденную задержку, а потом без всякой рисовки сказал:

— Когда тебе подавать машину завтра? (На другой день Утолин был выходным. — А. М.). Весь день буду возить, отработаю…

Чкалов был по-настоящему демократичен, ему не приходилось делать над собой насилия, играть в доступность, в простоту, в открытость. С этими качествами он родился, и сидели они в нем прочно, неистребимо, как цепкие корни сидят в земле.

Чкалов любил и хорошо играл в бильярд. В летной комнате, где летчики отдыхали между полетами, было заведено сражаться на «под стол». Тот, кто терпел поражение, должен был забираться под стол и сидеть там всю следующую партию, громко понося себя и всячески восхваляя своего победителя.

Комбриг Чкалов (по теперешним понятиям, генерал-майор) проигрывал редко, страшно злился и всерьез переживал поражение, но уж коль скоро такая неприятность случалась, не нарушал традиции и безропотно отправлялся «отбывать наказание» под бильярдным столом.

Такой стиль, такая манера поведения Чкалова далеко не всем нравилась, но сам он просто не представлял себе, что может быть иначе.

Летчик — среди летчиков. Человек — среди людей. И всегда, в любых, даже самых неожиданных обстоятельствах — Чкалов!

И он по-прежнему летал. Летал много, напряженно. Вел новую машину Николая Николаевича Поликарпова.

Как всякий опытный самолет, новый аппарат брыкался, подносил сюрпризы и конструкторам и испытателю, но это было обычно, как всегда, и Чкалов работал с увлечением.

В один из вечеров, вернувшись с аэродрома, Валерий Павлович решил пойти в цирк. Он искренне любил этот самый демократичный вид искусства и с детской непосредственностью переживал за акробатов-полетчиков, восхищался смелостью укротителей, радовался праздничной атмосфере манежа.

И в тот день все шло превосходно: музыка, яркий свет, великолепные наездники и жонглеры… Все было превосходно, кроме выступления клоунов.

Клоуны из кожи вон лезли, а публика не смеялась, не принимала номер. Галерка начала даже шикать…

Валерий Павлович расстроился и в антракте сказал приятелю, сопровождавшему его в тот вечер:

— Пойдем к ребятам, надо их поддержать…

И пошел и долго утешал совершенно незнакомых ему до этого вечера людей, сравнивал их труд со своим ремеслом: всегда на острие ножа, всегда в напряжении…

И ушел только после того, как не без труда сумел успокоить неудачливых клоунов.

— Что ж, — вправе спросить читатель, — так он и жил, вовсе не чувствуя своей исключительности?

Нет, конечно. Чувствовал. Сознавал. И гордился отношением народа, всеобщей любовью тысяч и тысяч людей. Просто он никогда не злоупотреблял своим признанием. Во всяком случае, всерьез.

Борис Ливанов, Николай Доронин, Борис Чирков и Лев Свердлин, сияющие и счастливые, шли по улице Горького. Только что в Кремле им вручили правительственные награды. Неожиданно столкнулись с Чкаловым. Узнав, в чем дело, Валерий Павлович немедленно пригласил всех четырех в гости:

— Прошу всех сейчас ко мне. На пельмени. — И распахнул дверки машины.

Актеры, хотя всем хотелось принять чкаловское приглашение, запротестовали: Ольга Эразмовна их не ждет, неудобно…

— Садитесь все!

— Так все не влезем. Оштрафуют вас, Валерий Павлович…

— Меня? Не оштрафуют! Меня милиция любит, — сказал и смутился.

В дни выборов в Верховный Совет кандидат в депутаты Валерий Павлович Чкалов выступал семьдесят два раза. Его видели и слышали шестьсот тридцать тысяч человек. И это за двадцать дней.