Шлиман

Судьбы Троянского клада и будущая работа самого Шлимана были впутаны в игру интересов трех держав. Неравная борьба.

Троянское собрание оказалось «беспризорным». Шлиман хотел продать его Британскому музею. Отказ. Тогда Шлиман через французского посла обратился к правительству Франции с предложением подарить клад Лувру (Лувр – Национальный музей в Париже). Посол обещал, что в течение недели последует телеграфное согласие от министра просвещения. Прошло двенадцать дней – из Парижа ни слова. Взбешенный Шлиман взял обратно свое предложение.

Бесплодной оказалась также попытка передать Троянский клад Италии в обмен на разрешение вести раскопки в Сицилии.

Пока шли все эти споры, Шлиман решил поехать в Микены, чтобы осмотреться: ведь Германия претендовала только на Олимпию. Микены-то во всяком случае должны достаться ему!

Но пока Генрих и Софья Шлиман бродили по величественным развалинам мертвого города, карабкались на циклопические стены микенского акрополя и подбирали валявшиеся на земле черепки древних ваз, префект Аргоса (Аргос – город провинции Арголида – Коринфия. Вблизи этого города расположены Микены) получил грозную телеграмму из Афин: министр просвещения предлагал установить неусыпное наблюдение за супругами Шлиман, в корне пресечь всякую попытку произвести раскопки и конфисковать все найденное.

Телеграмма эта вполне соответствовала точке зрения директора археологического института, который заявил, что Шлиман смешает найденные в Микенах сокровища с троянскими, увезет их и, таким образом, Греции ничего не достанется.

Префект Аргоса решил, что имеет дело с крупным международным преступником, который собирается украсть едва ли не микенский акрополь.

Следующая телеграмма министра повелевала обыскать багаж Шлимана. Выполнение этого оперативного задания префект возложил на полицмейстера Навплии, заштатного городишки, где остановился Шлиман.

Во всех регалиях и при оружии полицмейстер явился в гостиницу. Подозрительный иностранец встретил его вежливо, пригласил к столу, познакомил с женой. Тут полицмейстер растерялся вовсе: оказалось, что жена Шлимана приходится ему, полицмейстеру, дальней родственницей! Не в силах объяснить причину своего визита, бедняга пыхтел, потел, мялся. Софья угощала новонайденного родственника черным кофе и ликером. С каждой новой рюмкой полицмейстер потел все больше. Софья переглянулась с мужем.

– Может быть, вы хотите посмотреть древности, которые мы здесь нашли?

Шлиман без дальних слов вытащил из-под кровати бельевую корзину, доверху набитую черепками.

Полицмейстер оживился. Служебный долг повелевал ему составить полную опись найденного.

Софья взяла перо и бумагу, Шлиман поочередно извлекал из корзины куски глиняной посуды, камни, обломки статуэток. Насторожившийся полицмейстер осматривал находки, мучительно пытаясь догадаться, которая из них действительно является ценностью.

В протокол было внесено все, включая обломок белого мрамора без малейших следов изображения или надписи. Конфисковать всю эту дрянь было бы абсолютно нелепо. Полицмейстер оглядел комнату. Ничего не указывало на присутствие какого-либо утаенного сокровища. Спрятав протокол на груди, полицмейстер ретировался с извинениями. Если бы он знал, какие служебные неприятности ему уготованы!

Узнав, что черепки у Шлимана не конфискованы, министр рассвирепел и так распушил навплийского префекта, что у того неделю дрожали колени. «Невозможно предположить,- писал министр,- что кто-нибудь будет с большими расходами раскапывать нечто не имеющее ценности. Вы, г. префект, а также подпрефект и микенский бургомистр своими поступками показали, что греческая земля беззащитна и что каждый проходимец может делать на ней, что ему заблагорассудится, не обращая внимания на наши законы. В интересах нашего отечества вы обязаны указать своим подчиненным, что в дальнейшем ничего подобного не должно происходить».

В феврале 1874 года Шлиман наконец добился разрешения начать раскопки в Микенах. Но условия ему поставили такие, что султанский фирман перед ними казался верхом любезности и бескорыстия. Мало того, что все найденное немедленно и безраздельно переходило в собственность Греции, – на это Шлиман был согласен с самого начала. Но правительство разрешило вести раскопки только в одном месте и притом с ограниченным числом рабочих. Греческое археологическое общество установило наблюдение за раскопками, прикомандировав к Шлиману своего уполномоченного. Все найденное Шлиман был обязан подробнейшим образом описать. Все эти меры должны были помешать Шлиману утаить что-либо из найденного. Его третировали, как кладоискателя и вора.

Археологи посмеивались: Шлиману разрешили искать там, где наверняка ничего не было,- внутри микенского акрополя. Царские же могилы, конечно, были снаружи. Ну что же, пускай себе ищет…

А Шлиман, твердо уверенный в себе, заложил на акрополе тридцать четыре разведочных шурфа. И тут же наткнулся на две плоские каменные плиты. На них не было никаких изображений, но по форме они напоминали стелы (надгробные камни). Поблизости от стел в земле оказалось множество терракотовых статуэток, изображавших женщин и коров.

Но тут пришлось прервать раскопки. Издание книги о троянских древностях на трех языках сразу – в Лейпциге, Париже и Лондоне – требовало длительных поездок по Европе. Чтобы улучшить отношения с греками, Шлиман взялся на свой счет снести венецианскую башню, уродовавшую афинский акрополь. Это отняло много времени. Тяжба с Турцией тоже затягивалась, требовала хлопот и не на шутку начинала тревожить Шлимана.

Только 15 апреля 1875 года закончился судебный процесс. Греческий суд признал Шлимана виновным в нарушении контракта и постановил: оставить ему Троянское собрание под условием уплаты турецкой казне 10 тысяч франков. В тот же день Шлиман отправил Саффет-паше чек на 50 тысяч франков, объяснив, что «излишек» предназначен на расширение константинопольского музея.

Этот жест достиг цели. Цивилизованный мир оценил бескорыстие Шлимана, турки тоже были удовлетворены. Шлиман поставил вопрос о возобновлении фирмана на раскопки в Трое. Саффет-паша был на все согласен. В конце 1875 года Шлиман приехал в Константинополь, чтобы закончить все формальности. И вдруг государственный совет отказал в выдаче фирмана.

Опять начались утомительнейшие (и довольно дорогие, кажется) хлопоты, в которых приняли участие Саффет-паша. Аристарх-бей, американский и итальянский послы, турецкий министр иностранных дел Рашид-паша… Только в конце апреля 1876 года удалось уломать великого визиря Махмуд-Недим-пашу. Фирман был получен.

Но это еще не значило, что можно приступить к раскрпкам. Генерал-губернатор Дарданелл, Ибрагим-паша, был решительно недоволен. С тех пор как Шлиман прославил Гиссарлык, в Троаду стали стекаться туристы. Ибрагим-паща взимал с них солидный бакшиш за разрешение осмотреть развалины Трои. Теперь, с возобновлением раскопок, эта статья дохода грозила исчезнуть.

Генерал-губернатор заявил» что должен получить подтверждение фирмана. Потом понадобилось уточнить некоторые пункты. Наконец после двухмесячного бессмысленного ожидания в Дарданеллах Шлиман получил возможность отправиться в Трою. Но Ибрагим-паша приставил к нему своего чиновника, в неофициальные обязанности которого входило всячески мешать организации раскопок.

Вне себя от ярости, Шлиман бросил все и вернулся в Афины. Вскоре в «Таймсе» появилось его негодующее письмо, в котором описывались возмутительные действия турецкой администрации. Скандал вышел международный. Ибрагим-пашу пришлось убрать из Дарданелл в другое место, и наконец Шлиман получил возможность продолжать исследование Трои.

Но он в это время был уже на пороге своего великого открытия в Микенах и оторваться для Трои не мог.

Кажется странной непоследовательность, с которой Шлиман то начинал работу в Микенах, то бросался в Троаду, то вновь возвращался к Микенам.

Но нужно понять этого человека, который задумал восстановить общую картину гомеровской эпохи (для этого необходимо было раскопать Микены) и с первых же шагов натолкнулся на массу загадочных фактов, настойчиво требовавших объяснения.