«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

А.И. Спиридович.

Васильев, вскоре после своего перевода в Петербург и назначения в качестве товарища прокурора Петербургского окружного суда для наблюдения за производством жандармских дознаний при нашем управлении, как-то необыкновенно быстро сошелся с офицерами резерва и стал пользоваться общей любовью. В этом человеке была удивительная простота и отсутствие столь общей всем лицам прокурорского надзора сухости обращения. Ни один из нас, офицеров резерва, не мог ожидать, что Алексей Тихонович возвратит почему-то законченное дознание! В случае необходимости каких-либо дополнений или наличия пропусков со стороны производящего до-

PoccuiS^^ мемуарах

знание офицера Алексей Тихонович деликатно, в частном порядке, обсуждал с офицером дознание и указывал то, что требовало дополнений. Каждый офицер резерва, узнав, что Алексей Тихонович Васильев будет наблюдающим за его дознанием, чувствовал себя вполне удовлетворенным: никаких неприятностей по производству дознания быть не могло.

Пропустив через свои руки большое количество жандармских дознаний при двух жандармских управлениях - Киевском и Петербургском - и в то же время интересуясь революционным движением и его деятелями, А.Т. Васильев по праву мог считать себя своего рода экспертом в деле политической полиции, и дальнейшая его служебная карьера в Министерстве внутренних дел была справедливой и естественной компенсацией его заслуг. Он последовательно прошел высшие служебные ступени в Департаменте полиции, и именно те, где сосредоточивалось руководство политическим розыском в империи, т.е. заведующего так называемым Особым отделом, затем вицедиректора и, наконец, в 1916 году, директора этого Департамента.

У меня лично установились с Алексеем Тихоновичем самые добрые отношения. Его служебная карьера по Департаменту полиции неоднократно прерывалась в связи с переменами в высшем составе министерства. Он то покидал Департамент, то снова возвращался - каждый раз на более высокую должность. Между прочим, у него были тесные дружеские отношения с известным П.Г. Курловым, и периодические «приливы» или «отливы» в карьере этого сановника неизбежно влекли за собой такие же перемены в служебной карьере А.Т. Васильева.

Товарищ прокурора Петербургского окружного суда Д.П. Бусло был небольшого роста плотный брюнет в очках вечно возившийся со сложным недомоганием горла и носа. По политическим взглядам он был на самом правом крыле - как говорят на кавалерийском жаргоне, «был весьма затянут на правый повод». Он живо интересовался делом политического розыска и мог быть прекрасным начальником любого розыскного учреждения. Я был знаком с ним делами; в частной жизни он шагу не ступал без своей супруги - милой, но очень «тонной» петербургской дамы. Через каждые пять или десять слов собеседник его слышал: «Женичка». Это было ласкательное имя его жены. До заведования политическим розыском он все-таки добрался, но это было в конце его служебной и, по-видимому, жизненной карьеры, при «пане-гетмане», в Киеве³⁹.

Валентин Анатольевич Брюн де Сент-Ипполит в то время был товарищем прокурора Петербургского окружного суда. С ним я провел не одно

Россия^^в мемуарах

жандармское дознание из серии мне порученных. Красивый высокий шатен, очень представительный и «приличный», «приличный» до крайности. Так сказать, идеальный тип для прокурорского надзора, но сух в отношениях также до крайности. Пропускать что-либо в дознаниях, производимых под его наблюдением, не рекомендовалось. Это был формалист до мозга костей. К делу относился без всякого увлечения, а просто проходил одну из необходимых ступеней в служебной карьере, ибо исполнение обязанностей прокурорского надзора по политическим дознаниям ускоряло дальнейшие шаги по Министерству юстиции. Этот «сухарь» в прокурорской форме неизменно хранил на лице как бы брезгливость от соприкосновения с делами жандармского ведомства. Каково же было мое изумление, когда я, уже на должности начальника охранного отделения в Москве, узнал об его назначении на должность директора Департамента полиции! Более неподходящее лицо для этой должности трудно было придумать. К счастью для дела, он пробыл на этом посту недолго. У меня в памяти живо сохранились две служебные встречи с ним за время его директорства. Первая была вскоре после его назначения на эту должность. Я поехал в Петербург - представиться и в разговоре с ним получить более ясное представление о направлении, желательном новому директору Департамента полиции в области политического розыска и в сложной атмосфере тогдашних общественных настроений.

Не ожидая от него теплых воспоминаний о нашей совместной службе при Петербургском управлении, я все же не мог не думать, что он при встрече со мной, после десятилетнего перерыва вспомнит о ней и расспросит меня о моей службе за это время. Ничего подобного! Сухое приветствие, ничем внешне не выраженный интерес к моему весьма обстоятельному докладу и предложение подробно переговорить с заведующим Особым отделом. Вот и все…

Вторая встреча произошла месяца два спустя, когда я приехал к нему с объяснением своим по жалобе на меня начальника Владимирского жандармского управления. Этим начальником был в то время полковник Немирович-Данченко, незадолго до своего назначения служивший в штабе Отдельного корпуса жандармов в качестве старшего адъютанта, а до этого - по линии жандармской железнодорожной полиции. Попав на должность начальника губернского жандармского управления, полковник Немирович-Данченко очутился, конечно, «как в лесу». Дела своего он не знал и ничего в нем не понимал.

мемуарах

В числе секретных сотрудников в Москве у меня был некий социал-де-мократ-большевик, высокого партийного ранга, близкий по своим связям с лидерами этой партии, и в том числе с Лениным⁴⁰. В описываемое время он состоял членом московского областного бюро Р.С.-Д., фракции большевиков. В этом бюро было в то время всего два члена, и оно настолько бездействовало (при моем участии в руководстве этой бездеятельностью), что на одной из последних партийных конференций за границей, в Закопане (Австрия), насколько я помню, при участии Ленина⁴¹, было вынесено ему порицание за бездеятельность.

Кличка этого сотрудника по спискам нашей секретной агентуры была «Пелагея». Нечего и говорить, это был очень ценный агент, снабжавший меня исключительно важными сведениями в области центральных большевистских махинаций.

Как-то весной 1915 года «Пелагея» уведомил меня о необходимости поездки во Владимир для проверки местных подпольных групп. В соответствии с выработанными правилами при осуществлении политического розыска и, главное, чтобы избежать всякой возможной случайности, я командировал во Владимир для наблюдения за «Пелагеей» двух своих филеров и в соответствующем письме на имя полковника Немировича-Данченко изложил ему, что наблюдаемый, по соображениям агентурного характера, аресту не подлежит. В то же время я рекомендовал полковнику Немировичу-Данченко выяснить соответствующим наблюдением все связи наблюдаемого по Владимиру, с тем чтобы в дальнейшем, при благоприятных обстоятельствах, таковые могли бы быть ликвидированы им. Но, как я сказал выше, начальник Владимирского управления был в вопросах политического розыска сущий младенец. Не разбираясь в технике и целесообразности «наблюдения» вообще, он не понял того, что пребывание «Пелагеи» Во Владимире может только помочь ему в выяснении всего, что происходит в местном подполье. Надо было, чтобы как раз в это время во Владимире были разбросаны подпольно отпечатанные прокламации. Полковник Немирович-Данченко, желая «прикрыть» себя в глазах начальства, составил для Департамента полиции объяснение, в котором выразил уверенность, что эти прокламации были привезены во Владимир моим «наблюдаемым». Эту записку Департамент прислал мне в копии. Я счел за лучшее поехать в Петербург с личным докладом по этому делу и объяснить, что «Пелагее», как лицу слишком высоко стоящему в партийных кругах было бы неестественно и неконспиративно брать на себя задачу везти из Москвы во Владимир под-