Сергей Лемешев. Лучший тенор Большого

Мария Лемешева в роли Фанни в спектакле «Брачный вексель»

Наверное, судьба дочери Лемешева и не могла сложиться вне сцены. К этому вел и унаследованный природный дар не одного только отца. Мать – народная артистка РСФСР, в прошлом выдающаяся певица, солистка Большого театра Ирина Ивановна Масленникова. Она и была вокальным педагогом Марии в ГИТИСе. Окончив институт, Мария Сергеевна работала в Воронежском театре оперы и балета, исполняла главные оперные партии.

В 1972 году народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий Б.А. Покровский основал в Москве камерный музыкальный театр. Он и пригласил Марию Лемешеву в только что созданный коллектив. Работа в Воронежском театре не прошла даром: уже первые роли в камерном утвердили ее как певицу думающую, эмоциональную, гибко воспринимающую режиссерский замысел.

Пресса высоко оценила ее работы в спектаклях «Похождения повесы» И. Стравинского (партия Энн), «Не только любовь» Р. Щедрина (партия Нюры), «Много шума из-за сердец» Т. Хренникова (партия Геро), «Скупой» В. Пашкевича (партия Любины). Подлинным откровением стала партия Прасковьи Петровны в опере М. Таривердиева «Граф Калиостро» по мотивам одноименного рассказа

А. Толстого. С каким блеском играет актриса свою героиню! Она проводит спектакль как бы на одном дыхании, очаровывая зрителя певческим талантом, актерским мастерством, женским обаянием.

В декабре 1985 года Мария Лемешева выступила в моноопере «Ожидание», специально для нее написанной Микаэлом Таривердиевым. Газета «Вечерняя Москва» писала: «Оркестр здесь тоже соучастник действия, но более деликатный постановщик расположил его за тюлем в глубине сцены, как бы уступая главное место певице М. Лемешевой, талантливой актрисе, в совершенстве владеющей своим серебристым голосом. С глубоким чувством создает она образ современной женщины, трогательно верящей в свое жизненное счастье».

Московскому камерному музыкальному театру сорок лет, столько же на его сцене певица Мария Лемешева. Вместе с театром она побывала на гастролях во многих городах России и ближнего зарубежья. Ее таланту рукоплескали Франция, Англия, Италия, Германия, Финляндия, Польша, Югославия, Чехословакия, Япония, Америка. Всюду ей сопутствовал успех. А иначе и не могло быть: настоящий талант всегда ценится. В 1998 году Мария Сергеевна удостоена звания заслуженной артистки России.

Мария Сергеевна Лемешева высоко чтит память своего отца. Узнав о созданном на его родине музее, она с 1987 года регулярно посещает его, пополняет музейные фонды новыми экспонатами. С 1992 года Мария Сергеевна является почетным гостем Лемешевских праздников песни.Истинное проявление любви к своим корням выразилось у нее и в покупке дома на родине отца в деревне Князево. Дом этот, как и многие лемешевские места, стал сейчас своего рода памятником культуры, бережно хранящим память о великом русском певце Сергее Яковлевиче Лемешеве.

Из книги С.Я. Лемешева «Путь к искусству»

В Большом театре

В 30-х годах искусство Большого театра достигло блестящего расцвета. Это была пора счастливой встречи в его стенах выдающихся художественных дарований, сплоченных едиными творческими целями, никогда еще ранее не стоявшими так отчетливо и ясно перед музыкальной сценой.

В коридорах театра, фойе, зале можно было запросто встретиться с таким мастером, одно имя которого произносилось с благоговением. Ну как я мог не чувствовать огромной ответственности звания «солиста Большого театра», когда среди моих новых коллег были такие тенора, как

С. Юдин, А. Богданович, Н. Озеров, Б. Евлахов, Н. Ханаев, И. Козловский, А. Алексеев… И всю эту плеяду великолепных певцов и актеров возглавлял не кто иной, как Л. Собинов. Помню свою первую встречу с прославленным артистом, фотографии которого я смотрел и пересматривал у Квашниных и которому так «блистательно» подражал на третьем курсе консерватории:

– Здравствуйте, Леонид Витальевич!

– Здравствуйте, юноша. А кто вы?

– Я певец… (хотел пояснить – тенор, но не выговорил этого слова самому Собинову)… Лемешев…

– Ах, Лемешев! Так это вас я слушал по радио третьего дня в Ленском? Включил приемник и услышал ариозо. Удивился, что незнакомый кто-то поет, но хорошо.

Дальше было сказано много ласковых слов, свидетельствовавших не столько о моих успехах (как я теперь понимаю), сколько об огромной доброжелательности Собинова. И все же, сознаюсь, что его доброе отношение подняло меня, словно на крыльях, тем более что он похвалил меня, так сказать, и «индивидуально».

– Хорошо, что вы соображаете, что поете, – сказал он.

Правда, так сложилось, что я не часто встречался с Леонидом Витальевичем. Но каждая встреча с ним что-то давала. Помню, однажды он посоветовал мне петь Джеральда в «Лакме» не больше семи-восьми лет.

– Труднейшая партия, – пояснил он свои слова.

Репертуар колоратурного сопрано наряду с Антониной Васильевной Неждановой (Эльза в «Лоэнгрине», Марфа в «Царской невесте») пели Е. Степанова, Е. Катульская, В. Барсова, ставшие наиболее частыми моими партнершами. Драматические партии пели К. Держинская, А. Матова, Е. Сливинская. Меццо-сопрано: Н. Обухова, М. Максакова, Б. Златогорова; несколько позже к ним присоединилась приехавшая из Ленинграда В. Давыдова. Среди баритонов выделялись Л. Савранский, С. Мигай, Дм. Головин, В. Сливинский, П. Норцов, В. Политковский, И. Бурлак, молодой Николай Рогатин, вскоре умерший. В группе басов блистали В. Петров, А. Пирогов, М. Рейзен, В. Лубенцов, А. Содомов, молодой А. Батурин, несколько позднее М. Михайлов.

Музыкальное руководство возглавляли В. Сук и Н. Голованов. Среди дирижеров были такие, как Л. Штейнберг, В. Небольсин, А. Чугунов, А. Мелик-Пашаев, поступивший в Большой театр в тот же год, что и я, после блестящего дебюта в «Аиде». Хором руководил У. Авранек.

Среди режиссеров наибольшим авторитетом пользовались Л. Баратов, В. Лосский, Н. Смолич.

Подобное окружение не только внушало трепет, но и обязывало молодого певца к огромной работе, чтобы оправдать свое участие в столь выдающемся ансамбле. В то время самое название театра, который ты представляешь, значило для нас не меньше, чем «заслуженный» или даже «народный». Ведь такими званиями были увенчаны лишь наши «боги», как Нежданова, Гельцер, Собинов, Станиславский, Немирович-Данченко… И я помню до сих пор, какое испытал волнение, когда на концерте меня объявили: «Солист Большого театра!» Атмосфера праздничной приподнятости, подъема царила и на сцене, и за кулисами, и сердце всегда «екало», словно в ожидании чего-то необычайного, когда я готовился к своему выходу.

Труппа Большого театра росла – здесь постоянно заботились о новом пополнении. Но с молодыми певцами тогда не возились: от них требовали полноценной профессиональной работы, и кто к ней не был еще готов, не мог надеяться на послабления.

Ознакомившись с афишей, я увидел, что мой запас партий даже шире, чем требовалось театру. Это подтвердило правоту моего решения попеть предварительно на периферийных сценах, что дало знание репертуара, а с ним – по словам моих новых товарищей – пришла и уверенность, с которой я провел дебют. Особенно они отмечали Джеральда; ведь эту партию я не собирался петь и, следовательно, специально к ней не готовился. В результате я завоевал доверие дирижеров. Именно поэтому уже в первой декаде, открывавшей сезон, я значился на афише в двух спектаклях: «Онегине» и «Риголетто» – хотя никто из руководства не знал, как я их пою.

Я уже говорил, что весь текущий лирический репертуар был мне знаком. В репертуарной части имелся список моих партий (тогда их было уже десятка полтора), и при первой надобности я мог быть вызван на соответствующий спектакль, даже без предварительной репетиции. Это означало, что все свои роли я должен был знать, как говорится, «назубок».