Разведшкола № 005

До места назначения дошли в три перехода. По пути было еще несколько стычек с конными разъездами легионеров. В основном это были калмыки, но встречались также казаки и кавказцы. Они постоянно следовали за нами, появлялись внезапно то справа, то слева, но в основном держались на расстоянии выстрела — боялись наших пулеметов. Какой урон мы нанесли им неизвестно, сами же потеряли одного хлопца.

В Приютное вошли в полдень. Какого числа это произошло, я не помню. Село было большое, тысяч на 25 населения. Пока дошли до центра села, нас на расстоянии провожала детвора. А взрослое население стояло у ворот домов и молча наблюдало за нашим шествием. Некоторые здоровались с «Батей», с Дорджи Горяевым и с Дзюбой. Ведь они были жителями этого села.

Дошли до центра, разместились в здании школы. У немцев там был госпиталь. Наш отряд несколько дней жил в этой школе-госпитале на казарменном положении. Неподалеку протекала река Маныч. И, как всегда, наш берег был пологим, а немцы располагались на крутом берегу.

Глава 9

В резерве ЦШПА

На восстановлении Советской власти в Приютинском улусе Калмыцкой АССР

Мы находились в готовности № 1. Нам было сказано, что в случае прорыва немцами обороны наших войск, мы должны уйти обратно в степь, либо в манычские лиманы, и выполнять ранее поставленную задачу. По ночам мы патрулировали центр села и охраняли здание улускома партии. «Батя» стал секретарем улускома партии, а комиссар председателем улусного исполкома.

Всех бойцов отряда распределили по различным органам улусного управления. Вещмешки с минами и взрывчаткой сложили в одной из комнат школы, которая всегда охранялась. На мешках каждый написал чернильным карандашом свою фамилию. Оружие, кому оно было нужно, носили с собой, например, ребята, назначенные в милицию. Остальные держали его в казарме так, чтобы оно было под рукой. Заместитель командира по материальному обеспечению Дзюба организовал столовую в здании, расположенном рядом с улускомом партии.

Вскоре меня вызвали в улуском партии, где «Батя» объявил, что бюро улускома утвердило меня секретарем улусного комитета комсомола. Я был комсоргом нашего отряда, поэтому моего согласия при утверждении на эту должность не спрашивали. Я воспринял это сообщение как приказ командира и, как всегда, ответил «есть!».

Улускому комсомола выделили одну большую комнату в здании только что открытого парткабинета улускома партии, и я стал работать. Сначала по указанию комиссара ко мне на учет встали все комсомольцы нашего отряда, хотя членских билетов ни у кого не было. Уходя на задание, мы все документы оставили в штабе спецшколы. Я поручил каждому из наших ребят выяснить в своих организациях, кто здесь до оккупации был комсомольцем и прислать их ко мне, чтобы подвергнуть проверке и поставить на учет. И пошли ко мне ребята и девчата.

Каждого я просил предъявить комсомольский билет. У многих их не было. Во время оккупации одни специально уничтожили их, другие по каким-либо причинам не смогли сохранить. Я требовал объяснений. Из числа тех, кто сохранил билеты, мы создали комсомольский актив района, а он, в свою очередь, избрал из своего состава бюро комсомольского улускома.

Кому, как не местным, было знать о поведении жителей Приютного в период оккупации. И действительно нам удалось узнать от них многое из того, что творилось в Приютном и в районе нашего действия. Многое из этих рассказов заинтересовало и органы госбезопасности и контрразведку 28-й армии.

Тем временем Совинформбюро сообщило, что в середине января 1943 года 51-я и 2-я гвардейская армия выбили остатки танковой армии Германа Гота с позиций на реке Сал и отбросили ее на реку Маныч, северо-восточнее Ростова-на-Дону.

Так прошла неделя. Выходных дней тогда не существовало. В один из дней связной улускома партии передал мне вызов «Бати». Я привык к тому, что командир или комиссар вызывали к себе то одного, то другого бойца нашего отряда по различным вопросам и не придал этому значения. Когда я без стука ввалился в его кабинет, оторопел. Кабинет был полон людей. Оказывается, там шло заседание бюро улускома партии. «Батя», увидев меня, сказал: «Вот он. Садись, сын, и отчитайся о работе улускома комсомола».

Сесть я не посмел, сходу отрапортовал о том, что сделано за неделю. Мол, создан актив будущей комсомольской организации улуса, но организация создана только в Приютном — центре улуса, еще предстоит большая работа в селах И хотунах, а для этого пока нет материальных возможностей, подходящих людей и транспорта. Кроме того, в степи бродят банды дезертиров и не успевших удрать легионеров. Посылать туда людей просто опасно.

Когда окончил отчет, «Батя» заявил, что я правильно понял свою задачу и задал неожиданный вопрос: «Кому ты можешь передать дела секретаря комитета комсомола? Кто из твоего актива сможет продолжить начатое?». Я молчал, ничего не понимая. Как будто бы меня похвалили и вдруг снимают. Я стоял, словно провинившийся пацан, и молчал.

Тут наш комиссар Дорджи Горяев, член бюро и председатель исполкома улуса, встал из-за стола, подошел, положил руку на плечо и сказал: «Не робей, сержант. Все хорошо, ты молодец. Просто бюро улускома партии решило рекомендовать тебя на другую работу, помощником прокурора улуса». Эта весть огорошила меня и напугала, я пролепетал, что ничего в таком деле не смыслю. Увидев мою растерянность, «Батя» сказал: «Не робей, сын, мы тебя хорошо проверили в трудных условиях и уверены, что ты с этим заданием справишься успешно. Трудно только начать». И добавил: «Это твое новое боевое задание». Слова подействовали, я успокоился.

«А вот твой новый начальник — прокурор улуса Артамонов Василий Никанорович». Прокурор привстал, протянул мне руку и спросил, знаю ли я, где находится прокуратура? Разумеется, я не знал и вообще боялся этого учреждения. Он назвал мне адрес и добавил: «Это там, где при оккупации располагалось гестапо. Завтра к 9 часам утра ты должен быть на работе».

Всем все было понятно. Решение, как всегда, приняли заранее. А каково было мне, парню 17 лет и к тому же с такой биографией? Что будет, если узнают о том, как я ее откорректировал. Мои путаные мысли прервал вопрос: «Так кого ты рекомендуешь секретарем улускома комсомола?». Я, не задумываясь, ответил, что Раису Тихонову — нашего санинструктора. «Батя» спросил: «Почему?». Я сказал, что она хороший работник и к тому же девушка, ее в армию не призовут.

Бюро улускома партии немедленно утвердило ее кандидатуру, и приняло решение рекомендовать меня правительству республики на должность помощника прокурора Приютинского улуса, предупредив, что на сдачу комсомольских дел мне отводится время до конца дня. «И еще, сын, тебе поручается шефство над комсомолией улуса, так как ты лучше других вник в эту работу. Это, — сказал Батя, — тебе уже партийное поручение». С таким напутствием я покинул кабинет и пошел сдавать дела. Дом, в котором помещалась прокуратура, был вместительный, хотя и одноэтажный, он имел несколько комнат и большой двор, огороженный забором. Прокурор встретил меня приветливо, предложил сесть, рассказать о себе. Перед ним лежали мои характеристики из спецшколы и из армии. Беседа была как бы ни о чем, но я чувствовал, что он тщательно щупает меня, пытаясь выяснить, на что я способен. Поговорив со мной около часа, он предупредил, что мою кандидатуру должен утвердить еще прокурор республики. Но это только формальности, так как с республиканской прокуратурой все уже согласовано.

Еще он сказал, что пока штат прокуратуры всего пять человек, это мы с тобой и три девушки, секретарь, посыльная и уборщица, она же истопник. Что он завален работой, масса дел, в которых предстоит разобраться, поэтому я должен хоть немного разгрузить его. И протянул мне несколько документов, предупредив, что к следующему утру надо досконально их изучить. И протянул мне ключи от моего кабинета и от сейфа в нем.

Кабинет был площадью метров 15, немного меньше, чем кабинет моего отца в Коминтерне. У большого окна стоял огромный дубовый стол, за ним большое кожаное кресло. У стен несколько стульев. К столу был приставлен небольшой столик, по его бокам стояли два стула. Справа, у стены, находился большой шкаф с зеркальными дверцами, к нему примыкала широкая тумба, на которой на красивом подносе стоял никелированный самовар, вокруг него несколько стаканов. Слева позади стола на небольшой, но массивной тумбе стоял большой сейф. В углу комнаты была печь, облицованная плиткой. Она была явно на два кабинета, ее топили из комнаты секретарши. Вот так у меня появился первый в моей жизни служебный кабинет.