Геббельс. Адвокат дьявола

О Франце фон Папене практически ничего не было известно. Он состоял в Католико-центристской партии, но не играл в ней ровным счетом никакой роли. Он придерживался более правых взглядов, чем Брюнинг. Он был промышленником, и его дела процветали. Он был тесно связан с рурскими магнатами и имел влияние на владельцев стальных картелей. Как офицер в отставке, он был вхож в круг Гинденбурга. Президент питал к нему глубокое почтение.

Лишь один случай в его карьере получил изрядную огласку. Во время Первой мировой войны он, будучи военным атташе при посольстве Германии в Вашингтоне, занимался сбором информации и подрывной деятельностью в Соединенных Штатах. Однажды он оставил свой портфель в нью-йоркской подземке, из-за чего в руки американцев попали списки его агентуры. В результате его отозвали. Такая оплошность поставила бы крест на его политической карьере где угодно, но только не в Германии.

Геббельс пришел в ярость от назначения фон Папена. Их опять надули. Опять приходилось ждать, а время уходило. Экономический кризис, который так помог нацистам, теперь грозил им неприятностями, так как ущемлял интересы кругов, которые их финансировали. Некоторые компании, первоначально субсидировавшие движение, обанкротились. «И.Г. Фарбениндустри» была вынуждена вдвое сократить выплату дивидендов акционерам.

4

3 июня 1932 года рейхстаг был распущен еще раз. Новые выборы назначили на 31 июля. Геббельсу снова пришлось запускать свою пропагандистскую машину, нельзя было терять ни минуты. «Мы должны делать наше дело везде: когда стоим, идем, едем в машине или летим в самолете, – отметил он 1 июля. – Можно вести дискуссии везде: на лестницах, в коридорах, в дверях или по дороге на вокзал. Ни минуты на отдых. Мы облетим и исколесим всю Германию вдоль и поперек. Мы прибудем за полчаса до митинга, а может, и позже. Мы взойдем на трибуну и будем говорить.

Публике наплевать, что было с оратором до того, как он открыл рот. Ей станет скучно, если он будет не в форме, если в его речи не будет задора, если он не найдет нужных слов. А он все это время изнемогает от жары, пытается собрать воедино мысли. Акустика отвратительная, не хватает воздуха, голос становится хриплым. Но на другой день ушлые газетчики напишут, что оратор, к сожалению, «был вялым даже больше обычного»…

По окончании выступления вы чувствуете себя так, словно парились в бане в теплой шубе. Вы бросаетесь в машину, трясетесь еще два часа по скверным дорогам, прибываете на место в два часа ночи, до четырех обсуждаете партийные дела, а в шесть садитесь на берлинский поезд. И тут болтливый сосед разбудит вас, чтобы дружеской беседой развеять вашу скуку…

Назад, в Берлин… Два дня я диктую тексты для плакатов, брошюр, статей. Я падаю с ног от усталости. А еще пишу речь для радио».

Иногда случалось даже так, что проявления народной любви, столь желанные в обычной обстановке, действовали ему на перевозбужденные нервы. Он вернулся с митинга смертельно усталый и рухнул в постель в надежде немного поспать. Но не тут-то было. «В восемь утра перед гостиницей выстроился хор девушек и отчаянно затянул старинные баллады. Не скажу, что я получил удовольствие».

Однако не всегда и не везде нацистов встречали радушно. Как-то вечером Геббельс проезжал через свой родной город Рейдт. «Негодяи перекрыли дороги. К счастью, было так темно, что мы проскользнули неузнанными. Коммунисты развесили плакаты с угрозами, что живыми мы оттуда не уйдем».

А утром «перед гостиницей собралась шумная толпа. Полиция не стала вмешиваться, заявив, что в ее обязанности не входит защищать оппозицию. Вот как обстоят дела в Германии… В конце концов нам пришлось вызвать отряды штурмовиков и СС, чтобы очистить улицы. Разумеется, они не стали церемониться. Наши люди рассвирепели не на шутку, и я был вынужден покинуть свой родной город как беглый преступник, осыпаемый проклятиями и презрением. Вслед мне летели камни».

9 июля 1932 года, выступая перед стотысячной толпой на самой большой берлинской площади Люстенгартен, Геббельс, наконец, решился взяться всерьез и за фон Папена. «Я прошу немецкий народ задуматься над последними четырнадцатью годами стыда и позора, упадка и политического унижения… Что изменилось за прошедшие несколько недель? Ничего! Единственное отличие лишь в том, что у тех, кто нами правит, теперь другие лица. А с экономикой дела обстоят по-прежнему – хуже некуда. Новое правительство не приняло никакой программы общественных работ. Нищета растет, и голодный не знает, где ему удастся поесть в следующий раз…»

31 июля состоялись выборы. Нацисты одержали свою самую крупную победу, более чем вдвое улучшив результат двухлетней давности. В новом рейхстаге они получили 230 мест – больше, чем любая другая партия. Вторыми были социал-демократы со 133 мандатами, третьими – коммунисты с 89.

Даже он пришел к мысли, что это предел возможностей. «Теперь нам осталось все взять в свои руки, – писал он в дневнике 1 августа. – Надо сделать короткую передышку, чтобы укрепить позиции, а затем мы покажем, как мы умеем управлять». Через несколько дней он добавляет с угрозой: «Раз уж мы взяли власть, мы никогда ее не отдадим. Разве что нас вынесут отсюда вперед ногами».

5

После женитьбы Геббельс переехал в квартиру Магды в западной части Берлина. В 1932 году она превратилась в неофициальную штаб-квартиру партии. Гитлер, обычно останавливавшийся в отеле «Кайзерхоф» неподалеку от Вильгельмштрассе, проводил вечера у Геббельсов. Магда особо готовила для него что-нибудь вегетарианское. Гитлер приходил со своим другом Пуци Ганфштенгелем и адъютантами Брукнером и Шаубом. Почти ежедневно заезжали Геринг и граф Хелльдорф. Их водители ели вместе с прислугой на кухне. Геббельс также держал охрану из шести штурмовиков, постоянно болтавшихся в прихожей.

Домашние расходы выросли непомерно. Геббельс выдавал жене ежемесячно семьсот марок. Когда она сказала ему, что ей нужно по крайней мере тысяча двести, он был неприятно удивлен. И потом он часто напоминал ей, что в студенческие годы существовал на девяносто марок в месяц, так что ей вполне достаточно и семисот. Ему было прекрасно известно, семисот недостаточно, но ему хотелось ее помучить, потому что он сознавал ее правоту.

Она никогда не возражала ему. Она просто начала понемногу расходовать свой пятидесятитысячный капитал. Но с той поры Магда пыталась экономить на всем, на чем было можно. Вся прислуга была единодушна в том, что она была скупа до крайности и тратила на еду ровно столько, сколько необходимо, чтобы не умереть с голоду.

Даже после победы нацистов на выборах было еще неизвестно, насколько мудро поступила Магда, связав свою судьбу с ними, по крайней мере с точки зрения материального благополучия. Положение партии в некотором смысле стало менее прочным, чем ранее. Исход зависел от того, сумеют ли нацисты избежать серьезных ошибок в последующие месяцы. Геббельс постоянно твердил об этом и советовал партийным бонзам быть поумереннее. Но штурмовики не хотели и слушать, они стали берсеркерами.

Годами Геббельс и другие вожди нацизма превозносили штурмовиков в своих речах. И это было необходимо, чтобы внушить почтение другим и попугать правительство. Штурмовики оклеивали стены домов своими плакатами и сдирали плакаты своих противников. Если их хоть чем-то задевали, они дружно орали: «Пробудись, Германия!» и «Долой евреев!». Иногда они поливали транспаранты соперников особой жидкостью, которая самовоспламенялась по прошествии определенного времени. Неожиданно загоравшиеся на улицах костры привлекали сотни зевак и ставили в тупик полицию, а в целом являлись доказательством того, что полиция не в состоянии поддерживать порядок. Идея подобного трюка пришла в голову Геббельсу, а нацистские ученые разработали окончательную рецептуру и состав.

Если бы СА ограничились подобного рода «невинными развлечениями», Геббельс без колебаний одобрил бы их. Но они отбились от рук. Они выискивали на улицах людей с еврейской, на их взгляд, внешностью, которые далеко не всегда были на самом деле евреями, и избивали их. Бывали и смертельные случаи, покрывать убийц стало невозможно, и в конце концов штурмовиков стали недолюбливать.