Шутить и говорить я начала одновременно

В ту пору у меня были две главные подружки — Боженка и Виська. Очень может быть, что именно из-за Виськи я вышла замуж.

Существует такая народная примета: если кого в детстве укусит собака, рано выйдет замуж. Не собака, понятно, а девочка, которую она укусила. Вот Виська и позаботилась о моем раннем замужестве, правда, не намеренно.

Мы с Виськой часто бывали у её тёти, пани Пентковской, владелицы того самого пруда с неразорвавшейся бомбой. На подворье у Пентковских стоял овин, где можно было прыгать с балки в сено, и прятаться по сусекам на разной высоте, и, наконец, просто спокойно играть в карты. Двор охранял пёс, средних размеров дворняга, не слишком злая. Меня она уже немного знала. Как-то мы с Виськой вошли во двор, она первая, я за ней. Пёс выбежал нам навстречу, и Виська в шутку науськала его на меня:

— Азорка, взять её!

Пёс воспринял приказ серьёзно, подбежал ко мне, причём сделал это как-то двусмысленно: мордой рычал, а хвостом махал. Я стояла неподвижно, как меня учили поступать в подобных случаях. Если не шевелиться, уверяли меня, собака не укусит. Оказалось, Азор с этими правилами знаком не был. Он подбежал и вцепился мне в ногу.

Как я уже говорила, сама собака была небольшая, а вот пасть у неё оказалась как у крокодила. И этой пастью она ухватила меня чуть пониже лодыжки. И крепко держала, продолжая демонстрировать противоречивые чувства: и рычала, и дружески махала хвостом. Рычала, правда, не очень выразительно, мешала моя лодыжка в её пасти. Пёс явно был в нерешительности. Выполняя приказ, за ногу ухватил, но рвать и терзать ногу не стал. А я до сих пор удивляюсь, как у меня хватило ума и выдержки стоять спокойно, не делая попыток вырваться.

Поднялся переполох, из дому выбежала вся Виськина родня. Ужасаясь и причитая, она бестолково металась вокруг нас с собакой. Похоже, все, кроме меня, потеряли голову. Пришлось самой проявить инициативу.

— Да заберите же, наконец, черт побери, этого пса! — раздражённо крикнула я, сама не своя от того, что так невоспитанно чертыхаюсь, но инстинктивно чувствуя: в данной ситуации не до хороших манер. Отчётливо помню сплетения самых противоречивых чувств, обуревавших меня в тот момент.

И ведь подействовало! Громкое и чёткое указание привело в чувство растерявшихся людей, и они наконец сделали что требовалось. Псу разжали зубы, освободили мою ногу, принесли таз с водой и остановили кровотечение. Зарёванная Виська умоляла простить её, она, дескать, и представить не могла, что собака выполнит её дурацкое приказание. К Виське у меня претензий не было, впрочем, как и к собаке, злилась я только на бестолковых Виськиных родичей.

Рана на ноге не заживала два месяца, и то считаю, мне повезло, ведь раны от собачьих укусов очень долго гноятся. Каникулы так и пропали, а в ноге навсегда осталась нехватка плоти. До сих пор меня интересует вопрос, что сделал пёс с моим мясом — выплюнул или сожрал?

Небольшой диссонанс в отношениях между мной, Боженкой и Виськой вскоре после освобождения внёс некий Рыжик. Немного старше нас — ему было уже семнадцать, — он, несомненно, был весьма интересным человеком. Первое время он никак не мог решиться, которую из нас предпочесть, потом вроде бы выбрал Виську. Я это пережила довольно легко. Во-первых, потому, что сама не была уверена в своих чувствах к нему, гораздо больше мне в ту пору нравился некий Здислав. А во-вторых, потому, что уже тогда Рыжик твёрдо решил стать ксёндзом. Вернее, решили его родные, и сам Рыжик был готов к духовному безбрачному поприщу. Кажется, он и в самом деле впоследствии стал ксёндзом. А тогда меня несколько сбивала с панталыку эта его будущая профессия.

Но зато у Рыжика был настоящий пистолет. Он показывал его нам перед мессой в костёле.

Кстати, о Груецком костёле. Очень интересное явление — к городу он повернулся задом… Объясняется это тем, что некогда пожар разрушил Груец, а костёл уцелел. Затем город построили заново, но с другой стороны костёла. Зато в Груецком костёле сохранилась купель XIII века!

А ещё Рыжик занимал большую должность в харцерской организации. Он был комендантом обеих дружин, мальчиков и девочек. После войны в Польше очень быстро образовали харцерскую молодёжную организацию, я очень быстро вступила в неё, а вышвырнули меня из неё ещё быстрее. Характер мой никогда не отличался ни мягкостью, ни покорностью, ни даже уступчивостью. И если мне что-то не нравилось, я тут же высказывала все, что думаю по этому поводу, не давая себе труда прибегнуть к дипломатическим ухищрениям. Над последствиями как-то не задумывалась. А ведь стала уже большой, могла бы иногда и задуматься…

Не нравилось мне, к примеру, как мы ходили строем. Мальчики ещё туда-сюда, шли нормальным шагом, длинным и дружным, одно слово — маршевым. Девчонки же семенили идиотскими мелкими шажками и при этом ещё что-то пискливо мяукали, изображая песню. Я-то как раз ходить умела, вдоволь находилась пешком в нашей деревне, и для меня такая маршировка была просто унизительной. Я протестовала, пытаясь что-то изменить, но меня никто не слушал. Воспитанная на книгах о довоенном польском харцерстве, я упорно добивалась от нашей молодёжной организации каких-то полезных конкретных действий, они же все сводили к говорильне. Вот и получается, им ничего не оставалось, как только вышвырнуть меня из организации, чтобы не надоедала, не приставала с глупыми требованиями полезных дел.

Самым неожиданным образом Рыжик вдруг превознес меня. Когда начались занятия в школе, им по литературе задали сочинение: характеристика любого знакомого человека. Рыжик избрал меня. Когда позже я ознакомилась с его домашней работой, была просто ошарашена благородством собственного характера. И не представляла, сколько во мне положительных качеств! К тому же учительница не только узнала меня в описании Рыжика, но и поставила ему пятёрку за сочинение. Меня это так потрясло, что я даже возгордилась. Правда, ненадолго.

Из-за неразберихи с учёбой во время оккупации я вдруг оказалась теперь в первом классе гимназии. Тересу командировали на одно из классных собраний родителей (мать избегала их, практически никогда не ходила на классные собрания в моих школах, как и не водила меня никогда к врачам, поручая это Тересе или Люцине). На собрании Тереса пережила шок, узнав, что у меня двойка по истории. Она-то разлетелась, ожидая похвал, потому что училась я всегда хорошо, и двойка по истории была для неё громом средь ясного неба. Честно признаюсь, двойка заслуженная, и на месте учителя я бы поставила себе не одну, а целую дюжину двоек. На его уроках я и в самом деле позволяла себе откалывать безобразные номера. Помню, например, Солона.

Важно расхаживая по классу, учитель вызвал сидящего передо мной мальчика и спросил у него, чем прославился Солон.

Парень поднялся с места и, заикаясь, попытался ответить:

— Солон… он, того… снёс эту самую… как её… демократию.

Потрясённый учитель так резко обернулся, словно его неожиданно ударили сзади.

— Как ты сказал? Солон отменил демократию?

— Ну да, снёс её к чертям собачьим!

— Во-первых, не выражайся, а во-вторых, подумай хорошенько и вспомни. Солон действительно что-то отменил, точнее, ограничил в некоторой степени. Отменил, не снёс! Так что же отменил Солон?

Как известно, Солон ввёл что-то вроде демократического строя, а уж если и отменил что-то, то власть аристократии, ограничив её в определённой степени.

Парень тупо молчал. Добрый учитель попытался помочь ему.

— Ну, хорошо, Солон и в самом деле что-то снёс, как ты выражаешься, если тебе так понятнее. Но что именно?

Молчание.

— Так что же все-таки снёс Солон?

Я не выдержала. Ответ просто напрашивался сам собой, и я громким шёпотом подсказала в спину оболтусу:

— Яйцо!

Классу много не требовалось, он дружно грохнул. Учителю не полагалось смеяться, бедняга весь побагровел, с трудом удержавшись от смеха, и сделал мне строгое замечание.

Всех своих хохм не помню, в памяти остались ещё ликторы. Выходит, мы проходили тогда историю древнего мира. Меня вызвали отвечать. Учитель поинтересовался, сколько было ликторов, я же запамятовала, сколько их там было, и брякнула наобум: