Генерал Багратион. Жизнь и война

Неизвестно, продумал ли Суворов заранее всю эту, в древнеримском духе, сцену клятвы, или это была одна из его гениальных импровизаций (а актерские способности у него были яркие). С точки зрения психологического воздействия на участников-зрителей, сцена была разыграна блестяще. Любопытно, что она содержала в себе все элементы драматургии — с прологом об истории вопроса, об ухищрениях предателя, с апофеозом (падением в ноги царскому сыну) и, наконец, с катарсисом — клятвой.

Эскапада Суворова, павшего в ноги царевичу, сразу же подняла «градус» происходящего, перевела всю ситуацию из обсуждения «дел наших скорбных» в плоскость историческую, трагедийную — все должны были понять и передать своим подчиненным: речь идет не об обычном военном совете, где решали, как и куда пробиваться, а о том, что на стол с развернутой на нем картой брошена воинская честь и репутация великой державы, а главное — воплощенная в великом князе Константине честь государя, жизнь царского сына, в чьих жилах течет священная кровь. И, наконец, происходит разрядка, очищение душ от сомнений и скверны. «“Клянемся в том пред Всесильным Богом!” — сказали мы все вдруг. Александр Васильевич слушал речь Видима Христофоровича с закрытыми глазами, поникнув головою, а после слова “клянемся” он поднял ее и, открыв глаза, блестящие райскою радостию, начал говорить: “Надеюсь! Рад! Помилуй Бог! Мы — русские! Благодарю! Спасибо… разобьем врага! И победа над ним, победа над коварством будет… победа!”».

То, что все, пожалуй, было продумано заранее, подтверждает одно обстоятельство: на совет не пригласили не изменившего русским австрийского генерала Ауффенберга, который привел Суворову бригаду в подкрепление. Но, во-первых, австриец ничего не понял бы из того, что говорилось по-русски, а посему эффект воздействия на него пропал бы, а во-вторых, зачем был нужен австрийский генерал в момент произнесения филиппики против предателей-австрийцев? Присутствие Ауффенберга было бы явным противоречием словам Суворова, так как он присоединился к русским войскам по приказу фельдмаршала-лейтенанта барона Линкена, командира вспомогательного корпуса, непосредственно подчиненного злокозненному барону Тугуту.

Совет был нужен, собственно, только для катарсиса, воодушевления сподвижников, впавших в тоску и отчаяние, — да и было от чего! Деловая сторона совета была ничтожна. По рассказу Багратиона, Суворов уже все решил. «Ту ж минуту Александр Васильевич, подошедши к столу, на котором была разложена карта Швейцарии, начал говорить, указывая по ней: “Тут, здесь и здесь французы, мы их разобьем и пойдем сюда. Пишите!” И Кушников (старший адъютант и, между прочим, племянник Н. М. Карамзина. — Е. А.), и все, кто имел с собою карандаш и бумагу, стали записывать слова его: “Ауффенберг с бригадою австрийцев идет сегодня по дороге к Гларису. На пути выгоняет врага из ущелья гор, при озере Сен-Рутен, занимает Гларис, если сможет, но дерется храбро, и отступа назад у него нет, бьет врага по-русски! (Вновь замечу, что Ауффенберга на совете не было и, следовательно, Суворов беседовал с ним отдельно. — Е. А.) Князь Петр (Багратион) с своими идет завтра, во время, дает пособие (то есть помощь. — Е. А.) Ауффенбергу и заменяет его и гонит врага за Гларис. Пункт в Гларис! За князем Багратионом идет Вилим Христофорович, и я с ним. Корпус Розенберга остается здесь, к нему в помощь полк Ферштера. Неприятель наступит? — Разить его! Непременно насмерть и гнать до Швица, не далее! Все вьюки, все тягости Розенберг отправит за нами под прикрытием, а за нами и корпус идет, простояв на месте несколько, чтобы идти не мешали. Тяжко раненых везти не на чем: собрать всех, оставить всех здесь с пропитанием, при них нужная прислуга и лекаря. Оставить при всем этом офицера, знающего по-французски. Он смотрит за ранеными, как отец за детьми. Позовите Фукса, Трефурта (дипломаты при штабе Суворова. — Е. А.). (И они явились.) Написать Массене о том, что наши тяжко раненые остаются и поручаются, по человечеству, покровительству французского правительства. Михайло (Милорадович)! Ты впереди, лицом к врагу! Максим (Ребиндер), тебе слава! Все, все вы русские! Не давать врагу верха, бить его и гнать по прежнему! С Богом! Идите и делайте всё во славу России и ее самодержца, царя-государя”. Он поклонился нам, и мы вышли.

Мы вышли от Александра Васильевича с восторженным чувством, с самоотвержением, с силою воли духа — закрыть знамена наших полков телами нашими…»63

Справедливости ради отметим, что после этого совета проходили и совещания с австрийцами о выборе пути: идти к Швицу или к Гларису. По воспоминаниям Комаровского, великий князь Константин и другие настаивали, как и Суворов, на движении к Гларису, тогда как австрийцы стояли за направление к Швицу. Но для русского командования выполнение старых диспозиций после цюрихского разгрома Корсакова было уже невозможным.

План Суворова по движению к Гларису через гору Брагель начал осуществляться сразу же. Генерал Ауффенберг со своей двухтысячной бригадой выступил 18 сентября, на следующий день двинулся Багратион. Когда он перешел перевал Брагель и спустился в долину Клёнталь, там шел бой австрийского корпуса с превосходящими силами французов. Установив связь с генералом Ауффенбергом, Багратион разделил свой отряд на три части. Одна пошла по дороге, а две другие — вправо и влево, в обход. Слева шел со своими войсками сам Багратион. Вначале он ввязался в перестрелку, а потом, как писал Суворов, «сам, подаваясь вперед, взял гораздо у неприятеля правый его фланг, потом, нимало не мешкав, закричал “Ура!”, ударил штыками и в ту же минуту опрокинул первые его две колонны, побил и поколол на месте более 70 человек, в плен взял полкового командира, трех офицеров и 162 человека рядовых, прочих обратил в бегство и гнал до самого озера, Сейруте (правильно — Клёнталь. — Е. А.) называемого, где по причине узкого пути многие бросились в воду, так что потонуло более 200 французов. Невзирая на приближение ночи, преследовал он остальных, поражая беспрестанно по дороге штыками, и гнал до тех пор, пока не прибыл генерал-майор князь Горчаков…»64. Наутро бой возобновился, погиб командир батальона Багратионова полка майор Брауерт, а Багратион был, как он пишет в формулярном списке, «сам ранен от картечки контузией». Тут, на пути к местечку Гларис, его ждала неудача: дорога оказалась узкой, французы заняли выгодные позиции, и неоднократные попытки пробиться вперед вели только к большим потерям — скоро стало невозможно пройти по дороге из-за множества убитых, лежавших огромными грудами. Спустились тьма, туман, начался дождь со снегом, бой прекратился, но опасность была так велика, что войска не отдыхали, ожидая утро. В ту ночь Суворов и Константин ночевали в овечьем хлеву.

В этот момент Багратион проявил инициативу. Не дожидаясь утра, он послал несколько батальонов в горы слева и справа от позиции, занятой французами на дороге в Гларис. Ночью к Багратиону, сидевшему у скалы и страдавшему от раны, пришел Суворов. Он потребовал взять Гларис, одобрил распоряжения Багратиона о фланговом охвате позиции французов и похвалил за проявленную инициативу. Глядя на карту, можно понять причину ночного визита Суворова к Багратиону. Гларис был тем единственным пунктом, через который можно было выйти из Муттентальской долины, другие пути (на Швиц и Везен) были уже перекрыты. Гларис следовало взять во что бы то ни стало.

Ночные передвижения в горах встревожили французов. Они открыли огонь, и на их залпы со скал в темноте бросились русские солдаты. Эта неожиданная, неистовая атака с флангов была поддержана войсками с фронта. Французы начали отступать, оставили Гларис, но у деревни Нефельс опять завязался отчаянный и кровопролитный бой. Багратион не сумел продвинуться дальше. Суворов приказал ему отойти, ибо главная задача была решена: Гларис был занят, дорога на Шванден и далее к Рейну открыта. Но еще предстояло обезопасить отступление армии. Да, речь уже шла именно об отступлении — Суворов, отказавшись от движения на Швиц и далее на Цюрих, начал отступать ради спасения армии. На следующий день главные события развернулись в другой части долины, между Муттеном и Швицем, где стояли силы Розенберга. 20 сентября на них пришелся основной удар армии Массены (10 тысяч человек), который решил в этот день покончить с русскими. Происшедшее в тот день сражение оказалось самым крупным за всю Швейцарскую кампанию, и победу в нем одержали русские. Эта победа была очень важной, тыл основной армии был на время защищен от постоянного преследования французов. Массена, который сам чуть не попал в плен, был вынужден отступить, потеряв около тысячи убитыми и ранеными (Суворов в реляции писал о трех тысячах), тысячу человек пленными (в том числе один генерал), а также пять пушек. Казаки преследовали бегущих французов до Швица. Русским солдатам досталась богатая добыча, а главное — в ранцах убитых и раненых французов нашли в изобилии вино, водку, сыр, хлеб, сухари. Впервые за много дней солдаты наелись. После победы Розенберг получил приказ Суворова присоединиться к основным силам, стоявшим в Гларисе.