Артист Александр Вертинский. Материалы к биографии. Размышления

Но вот он исполнил первые, нет, уже не ариэтки, скорее, музыкальные новеллы. С его лица исчез смутивший нас отпечаток лет или мы перестали его замечать. Впрочем, это одно и то же.

Перед нами стоял большой артист своего жанра…»

В 1944–1945 годах артист напряженно работал над шлифовкой и обновлением своего репертуара. В ноябре сорок пятого года он представил в цензурный комитет большую подборку своих песен, как уже исполнявшихся, так и новых. Среди них «Сумасшедший маэстро» на слова В. Маяковского, «В нашей комнате» на слова В. Рождественского, «Людовик XIV» на слова М. Волошина, «Шкатулка» на слова В. Инбер, а также «Китайская акварель», над текстом которой значилось: «Слова и музыка А. Вертинского». Вот эти талантливые стихи:

Много позднее, просматривая свои бумаги и готовя их к возможному хранению в государственном архиве, артист зачеркнул помету об авторстве и в левом углу листа написал карандашом: «Текст Гумилева». В 1945 году исполнение песни на слова Николая Гумилева было бы, конечно, невозможно, и Вертинскому пришлось временно, так сказать, принять на себя функции автора. Не думаю, чтобы он стыдился этого обмана. И вряд ли он особенно рисковал, хотя элемент риска все же присутствовал. Он был уверен, что цензор не знает поэзию Гумилева и не ошибся. А игра стоила свеч. Ведь «Китайская акварель» превосходно передавала сложную гамму его переживаний, связанных с навсегда покинутым Китаем. Без всяких пояснений песня рассказывала зрителю так много о его судьбе, о его трудном и богатом опыте.

Повсюду певцу оказывался самый теплый прием. Не оставляющее его нервное напряжение постепенно спадало. Он по обыкновению трезво оценивал как социальную ситуацию, так и свои возможности. И, относясь к себе достаточно самокритично, тем не менее уже совершенно твердо теперь уверовал в необходимость петь для советских людей.

Певец получает массу заявок на выступления. Сборы от его концертов часто перечисляются в фонд обороны, в фонд помощи детям погибших воинов. Вот тексты некоторых заявок:

В числе подписавшихся — мать двух Героев Советского Союза Курзенкова, жена погибшего на фронте генерал-лейтенанта Козлова и др.

Думаю, Вертинский мог законно гордиться как своей необыкновенной популярностью, так и вниманием высшего руководства партии и государства. Специальным постановлением Совнаркома СССР в его личное пользование была выделена трофейная автомашина. Немаловажным было для него и то, что его искусство получило самые высокие отзывы столичных знатоков эстрадного театра.

Советская творческая интеллигенция охотно принимает его в свой круг. Среди его приятелей — видные деятели искусства Н. Смирнов-Сокольский, Л. Утесов, К. Симонов. Он был действительно дома, и особенно ясно это стало тогда, когда семья Вертинских въехала в хорошую квартиру по улице Горького. Его старый приятель, актер-трагик Юрий Михайлович Юрьев помог устроить вечер в Ленинградском Дворце искусств и лично провел его в зал со словами «Дорогу великому артисту!». 9 декабря 1945 года состоялся вечер Вертинского в Московском зале Всероссийского Театрального общества. В первом отделении вечера Александр Николаевич читал фрагменты воспоминаний о Шаляпине, стихи о родине, во втором — пел «Китайскую акварель», «Минуту на пути», «Ближнему», «Последний бокал», «Шкатулку», «Маленькие актрисы», «Испано-суизу», «Джонни» и в конце «Доченьки», свой новый шедевр. «Доченьки» исполнялись им и в передачах радиостанции «Голос Родины», рассчитанных на русскую эмиграцию.

Было очень трудно достать билет на концерт Вертинского. Изголодавшиеся за годы войны по культуре, по искусству люди жадно внимали голосу певца, зачарованно следили за каждым его жестом. Вертинский пришел к ним в эпоху военных маршей, патриотических хоровых песен, а его искусство было субъективно, интимно, уязвимо, человечно. Всем своим строем оно говорило о личности, о том, как сложен и противоречив — и этим прекрасен! — внутренний мир человека. В те суровые годы провозглашалось: «Нет незаменимых людей!» Мир песен Вертинского естественно опровергал этот «философский» тезис эпохи сталинизма. Все официально признанное искусство послевоенных лет было насквозь пропагандистским. Возможно, иначе и быть не могло. Искусство Вертинского тоже являлось своеобразной пропагандой, пропагандой истинной Дружбы, Любви, вечной преданности Родине. Порой он сбивался на проторенную колею дежурных лозунгов, восхвалений Сталина. Александр Николаевич испытывал искреннюю благодарность к Сталину за разрешение вернуться («Пусть допоет» — слова, которые, согласно живучему преданию, сказал Сталин, когда ему доложили о просьбе Вертинского вернуться в СССР), безмерно восхищался военным гением Сталина и создал песню «Он», посвященную вождю.