Я надеюсь

Волновало меня опять чувство неизвестности. На душе было как-то тревожно…

Сразу по приезде в Москву нам предоставили государственную дачу. Позднее — квартиру. Дали из того, что имелось «в запасе», и то, что было положено по тем временам по должности секретаря ЦК. Правда, только потом я поняла сложившуюся здесь железную практику: все решала неписаная — самое удивительное, что и впрямь, похоже, неписаная! — «табель о рангах». Получаешь только то, что положено соответственно твоей ступени на иерархической лестнице, а не твоему реальному вкладу в реальное дело. Увы, система такая — и не только в Москве, а всюду. Место, должность, которую ты занял, а не тот реальный вклад, который человек вносит в дело. Вспомним ту же мою кафедру, вспомним любое другое место работы, и не только моей. По должности получаешь — и все. Это так. Должность полностью исчерпывала в этом смысле, да и сейчас еще исчерпывает живого человека. Инициатива, творчество, самостоятельность не только в большом, но и в самом маленьком, обыденном, повседневном не поощрялись или, точнее, не очень поощрялись.

В соответствии со сложившимися правилами ответственные работники министерств, ведомств, а также аппарата ЦК партии получали дачи в специальных дачных, принадлежащих этим организациям поселках. Высшее политическое руководство — члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК — жили на охраняемых государственных дачах, расположенных в пригородной зоне, оборудованных для отдыха и работы, со штатом обслуживающего персонала. Предоставлялись дачи бесплатно на период работы в названных должностях.

Такие же дачи в Москве и других местах использовались для приема высоких зарубежных гостей, для других представительских целей. А в курортных зонах страны — для отдыха ее руководителей и руководителей зарубежных государств.

Еще об одной детали хочу сказать. Среди партийных, советских работников, с которыми мне так или иначе приходилось общаться в предшествующие годы, считалось недопустимым строительство личных, частных дач. На Ставрополье, как я уже говорила, у ответственных работников не было ни государственных, ни частных дач. Садовый или огородный участок при желании — да, но не дача.

В 1978 году, когда мы оказались в Москве, одним из многих открытий для меня было и то, что, оказывается, некоторые члены руководства страны, в том числе и партийного, занимая предоставленные им государственные дачи, еще и строили при этом личные. Одновременно строили и личные — для детей, внуков и т. д. Я была поражена такой хозяйственной разворотливостью и смелостью.

Нас сначала расположили в старой деревянной даче. В ней в свое время жил еще С. Орджоникидзе. Она требовала капитального ремонта. И через два года нам предоставили другую. Это была новая кирпичная дача, построенная в 70-х годах. До нас в ней жил Ф. Д. Кулаков. В 85-м году, после избрания Михаила Сергеевича Генеральным секретарем ЦК КПСС, мы переехали на новую дачу, где имелись все условия, все службы, средства связи, необходимые для выполнения возложенных на него функций. В этой самой даче, в кабинете Михаила Сергеевича, мы с Вами сейчас и находимся. А дачу, которую мы освободили, занял Б. Н. Ельцин, работавший в то время секретарем Московского горкома партии и только что ставший кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Насколько я знаю, занимал он ее до своего ухода с партийной работы.

В последние годы жизни на Ставрополье наш месячный семейный бюджет складывался из 600 рублей зарплаты Михаила Сергеевича как секретаря крайкома партии плюс 320 рублей моего доцентского оклада. По тем временам, в общем-то, прилично. Как секретарь ЦК Михаил Сергеевич стал получать 800 рублей в месяц. Если не ошибаюсь, такой же оклад был у всех секретарей ЦК, кандидатов в члены Политбюро, членов Политбюро, а также у Генерального секретаря. Кроме того, существовали ежемесячные лимиты «на питание» — 200 рублей в месяц для секретарей и кандидатов и 400 рублей для членов Политбюро.

Разрешалось бесплатное приобретение необходимых книг. Обслуживание транспортом не только основного члена семьи, но и его супруги — бесплатное. Квартира была бесплатной, выделялся денежный лимит на оплату отдыха.

За последние годы все эти льготы, включая пользование государственными дачами, ликвидированы.

В соответствии с решениями Съезда народных депутатов СССР Верховный Совет принял Постановление «Об обеспечении, обслуживании и охране Президента СССР», Председателя Верховного Совета, вице-президента и премьер-министра. Президенту СССР определена заработная плата в размере четырех тысяч рублей в месяц. С учетом действующей ныне системы налогов и взносов это означает, что «на руки» — две с половиной тысячи рублей. Выделены резиденции в Подмосковье и Крыму, служебная квартира в Москве, необходимый автомобильный транспорт и специально оборудованный самолет и вертолет. По уходе в отставку Президенту СССР устанавливается пожизненная пенсия в размере полутора тысяч рублей в месяц, предоставляется и государственная дача с необходимым обслуживанием, охраной и транспортом. Это — что касается дел материальных.

А если вспомнить все тот же семьдесят восьмой, то переезд в Москву означал для меня новые профессиональные возможности, встречи с любимыми театрами, концертными залами, выставками, актерами, исполнителями, с которыми раньше мы встречались лишь периодически, бывая в Москве.

Ирина и Анатолий перевелись во Второй медицинский институт. Оба окончили его с «красным дипломом» — с отличием. В 1985 году Ирина защитила диссертацию по медико-демографическим проблемам. Работала сначала ассистентом на кафедре социальной гигиены и организации здравоохранения Второго Московского мединститута, затем занялась научными исследованиями и перешла в лабораторию медико-демографических и социологических исследований. Анатолий тоже стал кандидатом медицинских наук, хирург. Уже более десяти лет трудится в московской городской клинической больница

Через год после приезда в Москву родилась наша первая коренная москвичка — внучка Ксения. Имя определили заранее. Выбрала его я, мне доверили. В восемьдесят седьмом родилась вторая коренная москвичка — внучка Анастасия. Имя выбирали коллективно, всей семьей. Прошло предложение Михаила Сергеевича. Так что в этом отношении у нас с ним паритет. Правда, два раза готовили и мужское имя — вдруг мальчик? Тогда — Михаил.

Но это все — радости семьи. Было и другое. Сказать, что мы оказались в Москве в новой, непривычной для нас среде, атмосфере, — это сказать очень мало или вообще ничего не сказать. Не берусь судить об атмосфере, характере отношений среди руководства, коллег Михаила Сергеевича. Основываюсь только на собственном опыте и своих личных впечатлениях. А они связаны, конечно, прежде всего общением с членами семей тогдашнего советского руководства.

Первое, что поражало меня, — отчужденность. Ты есть или тебя нет, ты был или тебя не было — по лицам, тебя окружавшим, этого было не понять. Тебя видели и как будто не замечали. При встрече даже взаимное приветствие было необязательным. Удивление — если ты обращаешься к кому-то по имени-отчеству. Как, ты его имя-отчество помнишь? В общении часто претензия на превосходство, «избранность». Безапелляционность, а то и просто бестактность в суждениях.

В отношениях между членами семей поражало зеркальное отражение той субординации, которая существовала в самом руководстве. Помню, как однажды я выразила вслух недоумение поведением группы молодежи. Моей собеседнице стало плохо: «Вы что, — воскликнула она, — там же внуки Брежнева!»

Встречались мы, женщины, в основном на официальных мероприятиях, приемах. Редко — в личном кругу. Но и на встречах в узком, личном кругу действовали те же правила «политической игры». Бесконечные тосты за здоровье вышестоящих, пересуды о нижестоящих, разговор о еде, об «уникальных» способностях их детей и внуков. Игра в карты. Поражали факты равнодушия, безразличия. Не могу подобрать слова-потребительства? Ну, вот такой факт. На одной из встреч на государственной даче в ответ на мою реплику детям: «Осторожно, разобьете люстру!» — последовал ответ: «Да ничего страшного. Государственное, казенное. Все спишут».