Мазарини

Кардинала-министра явно недооценивали. Аристократы-оппозиционеры, такие как Ларошфуко, имели достаточно лестное, но не совсем правдивое мнение о нем: «Он не заглядывал вдаль даже в самых значительных планах, и в противоположность кардиналу Ришелье, у которого был смелый ум и робкое сердце, сердце кардинала Мазарини было более смелым, нежели ум». Но последовавшие события показали, что Джулио Мазарини был не менее дальновидным, чем Ришелье, ловко пользовался промахами врагов и умел обходить притязания тех, кто домогался его милостей, заставляя надеяться на еще большие.

Правда, очень скоро некоторые его проделки раскусили. Как уже говорилось, Шавиньи было предложено оставить пост государственного секретаря и передать его в руки Ломени де Бриенна. Через некоторое время Шавиньи, однако, пришлось вернуть. Одновременно и у господина де Бутилье отняли заведование финансами. Этот важный государственный пост Мазарини решил контролировать сам с помощью своих ставленников. И именно при нем впоследствии выделились такие незаурядные и известные всей Европе финансисты, как Николя Фуке и Жан-Батист Кольбер. Теперь же сюринтендантом финансов стал президент де Байель, а генеральным контролером – один из людей Мазарини д'Эмери. В 1647 году д'Эмери становится сюринтендантом финансов. Должность государственного секретаря по иностранным делам получил другой верный человек кардинала – Мишель Летелье.

Перемещения в правительстве насторожили многих аристократов, старых служак-бюрократов и титулованных дворян, закаленных в бесчисленных заговорах против бывшего кардинала. Все они, считавшие себя друзьями королевы, сейчас надеялись получить награды и восстановить свои привилегии.

Вскоре при дворе стали все чаще замечать сходство покойного и нового первых министров Франции. Недаром в сентябре 1643 года в Париже появилось в свет сатирическое рондо «Перевоплотившийся Ришелье». Оно начиналось такими словами:

Оппозиции сильной власти еще предстояло с немалым интересом в течение ряда лет наблюдать эту странную мимикрию. Столетие спустя в «Новом кратком хронологическом курсе Франции» будет дан небольшой сравнительный анализ основных черт характера обоих министров: «Кардинал Ришелье был более значительным, разносторонним, менее осторожным; кардинал Мазарини был более ловким, умеренным и последовательным; первого ненавидели, над вторым смеялись, но оба были хозяевами государства».

В этом описании не все можно назвать правдой. Джулио Мазарини был не менее разносторонним человеком, чем Ришелье. Впоследствии он вызывал не меньшую, если не большую, ненависть к своей особе во время великой французской смуты, называемой Фрондой.

А сейчас оппозиция начала концентрироваться вокруг фигуры герцога де Бофора, возмущенного тем, что на него не просыпался град всевозможных почестей. Он был явно обманут ласковым обхождением королевы и ее первого министра, в котором поначалу не видел серьезного соперника. На активные действия герцога де Бофора толкала его мнимая влиятельность, но еще больше – общее и малообоснованное представление о его заслугах и доблести. Большинство приближенных королевы примкнуло к герцогу, и с тех пор двор стал разделяться на его сторонников и сторонников Анны Австрийской.

В беседах с королевой герцог де Бофор стал все чаше намекать, что ей надо бы вернуть ко двору ее старинную подругу герцогиню де Шеврез. Многие ожидали, что возвращение герцогини вследствие ее старой дружбы с Анной Австрийской склонит чашу весов окончательно либо в сторону де Бофора, либо в сторону первого министра. Имевшего беседу с королевой Ларошфуко очень поразило, что Анна отнеслась к идее возвращения подруги равнодушно и даже как-то с опаской. Французская королева уже давно целиком поддерживала действия и планы Мазарини. Любовь и жизненный опыт сделали свое дело.

– Я люблю герцогиню по-прежнему, но уже потеряла вкус к развлечениям, объединявшим нас в юные годы. Я боюсь показаться ей изменившейся и знаю по опыту, насколько госпожа де Шеврез питает страсть к интригам, способным нарушить спокойствие регентства. И полагаю, что она может быть раздражена доверием, которое я оказываю кардиналу Мазарини, – говорила Анна герцогу Ларошфуко, которому было поручено сопровождать герцогиню де Шеврез из Фландрии в Париж. Ему было также приказано научить ее уважению к особе первого министра и помочь ей понять, что многое изменилось с тех пор, как она покинула Францию.

И вот все еще красивая, но несколько увядшая, герцогиня прибывает в Париж. Она хорошо помнит отношения, в которых находилась с королевой до своей ссылки. Поэтому поначалу надеялась, что едва вернется, как получит большое влияние в правительстве. Естественно, благодаря королеве. Но по прибытии герцогини Анна Австрийская встретила ее не только довольно безразлично, но еще и с достаточным высокомерием. Де Шеврез разочаровалась во всех своих надеждах. Стало понятно, что королева более не приблизит ее к себе.

Государственные планы, вынашиваемые герцогиней, были отнюдь не малого масштаба. Она желала не более не менее сделать первым министром своего бывшего любовника и хранителя королевской печати де Шатонефа. В свое время с ним обошлись еще хуже, чем с ней. Ее сослали, а он десять лет безвыездно провел в Ангулемском замке почти как в тюрьме. Кроме того, мадам де Шеврез хотела повысить в должностях еще нескольких своих друзей.

Через некоторое время Анна несколько смягчилась по отношению к подруге, стала приглашать ее на вечерние трапезы и развлечения. А хитрый кардинал даже делал вид, что увлекся герцогиней. В результате госпожа де Шеврез стала рассматривать подолыцения Мазарини как доказательства его слабости. Она вообразила, что наступил момент просить Анну о возвращении де Шатонефа. Все оказалось гораздо сложнее.

Королева благожелательно относилась к де Шатонефу. Во-первых, он был высокородным – его мать происходила из дома де ла Шартров. Во-вторых, его здравый смысл и опыт в делах хорошо были известны: он претерпел суровое заключение, он был тверд, решителен и любил свою страну. Но это был человек прошлого – Шатонеф желал восстановить ту старинную форму правления, которая существовала до Ришелье, другими словами, стремился помешать укреплению абсолютной монархии. А королева уже многое поняла и всецело находилась под влиянием своего первого министра. Анна не отваживалась пока показать госпоже де Шеврез, что категорически отказывает ей, и вместе с тем не шла наперекор желаниям Мазарини. Со своей стороны, Джулио уже давно догадывался, чего можно ожидать от герцогини, но был терпелив. Он советовал быть также терпеливой и королеве.

Между тем сама де Шеврез первой стала терять терпение. Ни для нее, ни для ее друзей ничего не делалось, а власть кардинала возрастала день ото дня. А он тешил ее только изъявлениями своей покорности и всяческими любезностями, стараясь заставить ее поверить, что пылко в нее влюблен. Опытная герцогиня уже все понимала. Она быстренько сошлась с группой придворных под главенством герцога де Бофора, называвших себя Важными или Высокомерными. Этот тесный кружок называли так еще потому, что они свысока относились к кардиналу Мазарини и считали, что его легко свалить с поста первого министра. Сюда входили Сен-Ибар, Монтрезор, граф де Бетюн, герцог Вандом, епископ Бове, а главное – генерал-полковник швейцарской гвардии де ла Шартр, который мог послужить основным орудием по удалению первого министра со своего «незаслуженного» поста. В дружеских отношениях с ними состоял и Ларошфуко, метавшийся между обеими партиями.

Но положение дел складывалось отнюдь не в пользу Высокомерных. Во-первых, Джулио своим поведением сумел убедить эту партию, что от него легко можно отделаться. Он искусно пользовался дерзким поведением госпожи де Шеврез, чтобы исподволь убедить королеву, что герцогиня стремится ею руководить. Он часто в интимных беседах внушал Анне, что, поскольку герцогиню поддерживают Бофор и его клика, честолюбие которых общеизвестно, регентская власть в конце концов может сосредоточиться в их руках. Тогда королева окажется еще более зависимой и удаленной от дел, чем при жизни покойного короля. Первый министр также подчеркивал, какое неблагоприятное впечатление на союзников Франции в войне могут произвести перемены в государстве. Ведь ему уже доверяют, а Высокомерных и в грош не ставят.