Четыре года в шинелях

И она пригодилась. Первые же сотни метров нашего продвижения вперед были встречены ураганным, главным образом, минометным огнем многоствольных "ишаков". Так прозвали наши солдаты новые немецкие минометы за противный шакалий вой их чушек, страшно неприятно действующий на психику.

Сейчас "ишаки" выли особенно свирепо и дружно. Пришлось их усмирять огнем гвардейских минометов. Но и это не достигало цели - "ишаки" были надежно защищены обратными склонами холмов.

Вот когда настал черед действовать мелким штурмовым группам в обход вражеских гарнизонов. Там, где заранее придали значение этим группам, дело пошло. Бойцы тащили на лыжах станковые пулеметы, ящики с гранатами, сами были в маскхалатах. Они скрытно подкрадывались к холмам, подползали к ним под огнем наших "катюш" и брали немцев в клещи. Бой, как правило, скоротечный, обходился нашим почти без потерь.

Но так получалось не у всех. Там, где не были отработаны приемы внезапного нападения, искусственно созданные группы терпели жестокое поражение. Командиры стрелковых подразделений сваливали свою вину на артиллеристов. Так, в частности, стал поступать с первых же минут боя командир полка Курташов. Он начал звонить в штаб дивизии:

- Прошу огня, артиллеристы спят.

- Вы получили положенное, наступайте своими силами, - предлагал начальник штаба дивизии майор Тур.

- Попробуйте вы на моем месте.

- Вам приказывают.

- Я доложу командарму.

Факт недопустимый в наступлении. Бессилие и трусость прикрывались демагогией. И она, демагогия, вреднейший человеческий порок вообще, а у военных особенно, жестоко мстила ее авторам.

Полк Курташова не имел успеха. Топтался на месте и полк Хейфица. И только третий полк майора Прокопий Корниенко, умело маневрируя людьми и огнем, поддерживая тесную связь с походной артиллерией, смело продвигался вперед.

Комдив и военком, находясь на наблюдательном пункте, вспомнили свой недавний разговор о штурмовых группах, о пререканиях командира полка Курташова.

Полковник Кроник вскипел, что с ним бывало в самых исключительных случаях. Он взялся за телефон, передал Курташову об успехах соседнего полка и в заключение приказал:

- Учитесь у Корниенко. Меньше болтайте. Через час обеспечьте взятие высоты.

А командующего артиллерией дивизии попросил:

- Вам придется взять под свое наблюдение Курташова.

Продвигаться по полю боя можно было только пешим. И то по ложбинкам и склонам холмов. Майору Засовскому вспомнились бои под Сычевкой. И он шел в полки и батальоны, как бывалый.

Он не умел ругаться, культурный и образованный майор. Он умел только смотреть собеседнику прямо в глаза. Так посмотрел он и на командира полка Курташова, когда появился на его НП.

С наблюдательного пункта полка, по существу, ничего не просматривалось. Место было выбрано явно непригодное.

- Где находятся батальоны? - как всегда тихо спросил командующий артиллерией.

- Должны быть здесь, - ткнул толстым пальцем в карту командир полка.

- Должны. А на самом деле?

- Связь порвана.

- Чего же вы сидите?

- Жду.

Майор Засовский печально улыбнулся и бросил на Курташова тот самый взгляд, перед чистотой которого не выдерживал ни один, даже самый непорядочный офицер. Не выдержал его и Курташов.

- Разучился, видно, воевать, - признался он, потупив глаза.

- А может быть, и не учились?

- Почему же...

- Идемте, майор, в батальоны.

Злополучную высотку, которая мешала не только атакующему полку, но и его соседям, вырвавшимся вперед, все-таки удалось взять. Она удивляла аккуратностью и прочностью инженерного оборудования. В этом нельзя было отказать немцам. Засовский обратил на это внимание Курташова. Тот, оправившись от первого потрясения, опять обрел бравый вид бывалого вояки и, нимало не смущаясь деликатного майора, решил показать свою национальную гордость.

- Нам фашистское не указ.

- Я говорю об инженерном искусстве, - поправил Засовский.

- Не вижу ничего особенного.

- Стыдитесь, товарищ командир полка.

А день уже клонился к концу. Итоги наступления были весьма неутешительные. "В этом виноват и я", - думал майор Засовский, направляясь из полка Курташова к артиллеристам.

Новые встречи подняли настроение майора. Он выслушал интереснейший анализ дня, сделанный весьма эрудированным командиром дивизиона капитаном Поздеевым.

- У нас нет дружбы с пехотой, - говорил капитан. - В калининских лесах, как правило, действовали разрозненно. Это воспитало анархию у некоторых командиров стрелковых подразделений. В здешних условиях надо приближаться к высоткам вслед за артогнем, а не ждать, когда он кончится. Батальоны этого не делают, а когда поднимаются в атаку, оправившийся противник прижимает их огнем.

- Правильно рассуждаете, капитан, - согласился майор.

Он, как всегда, был доволен своим любимым помощником, с которым был неразлучен с самого формирования дивизии.

Наступила ночь. Первая ночь после наступления. Ночь раздумий и тревог. Ночь суровой критики ошибок. Ночь собирания сил.

Опять крепчал мороз. Над головой висело звездное небо. Изредка рвались снаряды и мины. Отправляли в медсанбат раненых. Хоронили погибших. Подвозили к передовой боеприпасы и горячую пищу. Заменяли выбывших командиров.

Все шло своим чередом. Только плохо было на душе у командира дивизии. Где и в чем он ошибся? А может, и не было никакой ошибки? Обыкновенные издержки войны. Только лучше бы их было поменьше. Нам еще драться и драться. Дорог каждый человек.

Смелые ведут

В первый день наступления не имел успеха и весь гвардейский корпус. Залегли соседние дивизии. Мы наткнулись на крепкую оборону и хитрую тактику врага.

Была произведена срочная перегруппировка сил, батальоны разбиты на мелкие группы, пушки выведены на прямую наводку. Это был и риск, и расчет.

Командующий армией генерал Галицкий объезжал дивизию за дивизией. Собственно, даже не объезжал, а обходил, потому что машина была куда более заметной мишенью, чем человек. Так он в сопровождении небольшой группы офицеров появлялся в ночь-полночь на НП дивизий и еще раз все уточнял и выверял.

По примеру командарма поступали командир корпуса и комдивы. Они пропадали в полках. Кронику определенно нравилось бывать в 1190 стрелковом полку у майора Корниенко. Он никогда не встречал здесь ни уныния, ни сомнений. Командиры как на подбор. Что сам майор, что его заместитель по политчасти, совсем молодой капитан Никита Рыжих, что парторг Павел Наговицын, что начальник штаба Матвей Кусяк.

А погода неистовствует. Воет поземка, воют пули. Солдаты в снежных траншеях. С ними командиры. И ничего, все веселые, шутливые, озорные. Забегут на минуту в блиндаж, только что отбитый у немцев, хватят кружку кипятку, спросят и выслушают командира полка и опять во мглу.

И это все в подражание майору Корниенко. Это его школа, скромного и сильного украинца. Это он, молодой коммунист, спаял свой интернациональный полк из русских и удмуртов, украинцев и белорусов, татар и казахов в дружную, боевую семью.

Вот и после первого неудачного дня майор, собрав свой небольшой командный состав, придумал новое распределение сил.

- Не гоже, - сказал он, - руководить в общем и целом. Так ничего не увидишь и за всем не уследишь. Давайте на эти дни, пока деремся за высотки, окружаем немцев, будем все и командиром полка, и замполитом, и парторгом. Мы же коммунисты. Возьмем каждый на себя батальон и поклянемся отбить хотя бы по два холма и по две деревни.

Наверное, это была самая длинная речь Прокопия Корниенко за всю его тридцатишестилетнюю жизнь. Его помощники горячо поддержали эту речь, а парторг Павел Алексеевич Наговицын добавил:

- Мы так под Сычевкой действовали.

- Правильно. Традиции дивизии надо сохранять, - подтвердил Корниенко.

- И вообще, поменьше болтать и размахивать руками, - высказался горячий, уже обстрелянный в боях Рыжих.