Друг или враг?

Мне кажется, что любовная связь Луизы с немецким подполковником была для нее своего рода отдушиной. Все говорит за то, что в действительности она не любила подполковника. Если бы Луиза любила его, она вряд ли говорила бы о нем так прямо. Связь с ярым нацистом была для Луизы своего рода спасательным поясом в этом море переживаний, а не чем-то глубоким и постоянным, что могло бы в корне изменить ее взгляды. Таков был мой окончательный вывод.

После нескольких дней размышлений я пришел к заключению, что Луиза истинная патриотка, а не немецкий тайный агент, и рекомендовал голландскому правительству ходатайствовать перед английскими властями об ее освобождении.

Однако английские власти не разделяли полностью мою точку зрения. (Следует заметить, что, хотя в то время я не сомневался в искренности Луизы, факты, на которых я построил свою теорию, позволяли делать самые различные выводы. Они давали возможность придерживаться точки зрения, диаметрально противоположной моей.) И хотя голландские власти дополнили свое ходатайство моей длинной нотой, английская контрразведка считала, что подозрения с Луизы еще не могут быть сняты. Однако после длительной переписки английские власти согласились освободить ее при условии, что она немедленно вылетит в Голландию в сопровождении английского и голландского представителей. Это не рассматривалось как официальная высылка Луизы из страны, но таково было их условие.

И вот в один из солнечных летних дней 1945 года надзирательница тюрьмы доставила Луизу на аэродром, где передала ее мне и английскому офицеру. Луиза сразу же села в ожидавший нас самолет, который быстро поднялся в воздух. Он приземлился в аэропорту вблизи Вассенара, где нас ждала служебная машина. Мы отправились в Амстердам и там в «Американском отеле» заказали номера для меня и английского офицера.

Английский офицер, удостоверившись, что Луиза благополучно прибыла на родную землю, решил, что его обязанности на этом кончаются. Я же, не желая оставлять девушку одну в поисках дороги к родительскому дому, счел своим долгом проводить ее. Я и Луиза пожали руку английскому офицеру и снова сели в машину. Через четыре часа попали в городок, где раньше жила Луиза. По мере того как машина приближалась к ее дому, она волновалась все сильнее и сильнее. От нетерпения Луиза даже наклонилась вперед. Она называла мне знакомые места, говорила, что многое изменилось с тех пор, как она была здесь последний раз, что город кажется ей очень уж маленьким. Наконец мы подъехали к ее дому. Это было большое и красивое здание, стоящее поодаль от других домов.

Я остановил машину метрах в пятидесяти от ворот и, повернувшись к Луизе, предложил ей остаться в машине: лучше, если я подготовлю ее родных, ведь они долгое время не получали от нее никаких известий и могли решить, что ее уже нет в живых. Она согласилась и осталась ждать в машине, но я чувствовал, что ей не терпится скорее обнять своих родных. Из разговоров с ней я знал, что она очень любила свою мать, брата и сестру и уважала отца, который жил отдельно.

Я вошел в дом и позвонил. Долгое время никто не открывал, но вот дверь открылась и показалась женщина. В ней не было даже отдаленного сходства с Луизой, а когда она заговорила, я сразу понял, что она принадлежит к другому классу. (Вначале я принял ее за служанку. Однако позднее выяснилось, что бедные семьи, чьи дома были разрушены во время бомбардировок, а также эвакуированные жили в свободных домах.)

Увидев человека в офицерской форме, женщина растерялась. Я поздоровался с ней и спросил, не смогу ли я несколько минут поговорить с матерью Луизы.

На лице женщины я заметил удивление и беспокойство.

— Боюсь, что это невозможно, сэр, — ответила она наконец.

— Почему же я не могу ее видеть? — настойчиво спросил я.

— Она умерла четыре года назад…

Это был первый удар.

— Отчего она умерла?!

— Ее дочь Луизу немцы приговорили к смертной казни. Это было, дай бог памяти… зимой 1941 года. Немцы посадили Луизу в «Апельсиновую гостиницу». Ее мать каждый день ходила к тюрьме, думая, что ей, может быть, удастся передать Луизе продукты и теплые вещи. Зима была лютая. Она часами простаивала на морозе… простудилась, заболела воспалением легких и умерла.

Такое известие могло убить Луизу. Ее мать, о которой она так часто вспоминала, умерла, так и не узнав, что же в конце концов случилось с ее дочерью.

— А где ее брат Джон? — быстро проговорил я. — Он дома?

Я знал, что после матери Луиза больше всех любила брата, который ввел ее в группу Движения сопротивления.

Женщина изумилась:

— А разве вы не слышали о нем, сэр? Он исчез. Полиция разыскивает его повсюду.

— Боже мой! — воскликнул я. — Почему же его ищут?!

— Дело в том, сэр, что он был одним из тех, кто выдал Луизу и ее друзей немцам.

Это был еще более сильный удар. Луиза любила брата и верила ему. По дороге домой она много говорила о предстоящей встрече с ним. И теперь я должен был рассказать ей, что брат, которого она боготворила, оказался предателем и сейчас скрывается от правосудия.

— А где ее отец? Не можете ли вы сказать, где я могу найти его?

Женщина засмеялась каким-то скрипучим смехом.

— О, сэр, он недалеко отсюда и в ближайшее время не собирается уезжать.

— Что вы имеете в виду?! — почти закричал я.

— Он находится в концентрационном лагере, недалеко отсюда, — и она показала пальцем куда-то в направлении сада.

— Этот лагерь наши взяли у нацистов. Несколько лет назад отец Луизы выступил с речью, в которой восхвалял этих проклятых джерри. Как только нас освободили, ребята из Движения сопротивления сразу же схватили его и посадили в концентрационный лагерь. И правильно сделали! Не будет заодно с немцами!

Мне казалось, что почва уходит у меня из-под ног, а стены рушатся. В отчаянии я спросил:

— А ее сестра Элси? Надеюсь, она здорова?

— О да, сэр. Мисс Элси чувствует себя прекрасно. Она до сих пор живет в этом доме.

Это был луч надежды, за который я ухватился.

— Прекрасно. Дело в том, что Луиза жива. Она приехала со мной.

Женщина медленно покачала головой.

— Мисс Элси сейчас нет дома, но вряд ли она захочет иметь дело со своей сестрой.

— Боже мой, почему же?!

— Дело в том, сэр, что мисс Элси — патриотка, как и мы. А ведь всем известно, что Луиза пошла по плохой дорожке. Она училась в немецкой шпионской школе около Гааги, а потом стала шпионкой этих проклятых джерри. Ни один честный человек не захочет иметь дело с предательницей. Мисс Элси и так переживает, что ее отец, брат и сестра во время войны были заодно с немцами. Если бы мисс Элси стала иметь дело с Луизой, это окончательно подорвало бы ее репутацию. Кроме того, учтите, что. выдан ордер на арест Луизы. Ей лучше не попадаться на глаза людям.

Это была последняя капля, переполнившая чашу. Я не знал, как сказать обо всем этом Луизе. Тьма кромешная, и ни одного луча надежды. Мать умерла, отец в концентрационном лагере, брат где-то скрывается, а сестра и знать не хочет Луизу. Я боялся, что Луиза не выдержит этих ударов, и в какой-то момент даже подумал скрыть от нее все, увезти обратно в Амстердам, но скоро оставил эту мысль. Луиза поняла бы, что ее обманывают, и рано или поздно все равно узнала бы горькую правду. Чтобы быть уверенным, что Луиза встретит не очень холодный прием в этом доме и отчасти для того, чтобы как-то оттянуть ужасный момент, я задержался на некоторое время, чтобы рассказать встретившей меня женщине историю Луизы. Я объяснил ей, что с Луизы сняты все обвинения и что я, начальник специального отдела бюро национальной безопасности, лично ручаюсь за ее невиновность. Женщина как будто бы поверила мне и даже обещала помочь успокоить Луизу.

За свою жизнь я не раз видел взрослых людей, ползающих на коленях и молящих о пощаде; не раз разоблачал предателей и присутствовал на заседаниях суда в тот ужасный момент, когда судья надевает свою черную шапочку, объявляя смертный приговор; не раз командовал расстрелом осужденных на смертную казнь. Но я никогда не оказывался в таком затруднительном , положении. Однако делать было нечего. Я вернулся к Луизе и, запинаясь, с мягкостью в голосе, на какую только был способен, рассказал ей обо всем. Она сильно побледнела и, казалось, была не в состоянии понять, что я ей говорил. Несколько минут, после того как я кончил говорить, она была недвижима, и только сжимающиеся и разжимающиеся пальцы ее рук говорили о том, что она не потеряла сознания.