Руси волшебная палитра

— Смотрите, какое синее небо и какие яркие краски воды! Друзья также наклонили головы и увидели позади себя эту новую яркость красок А Костя, не разгибаясь, продолжал говорить:

— Учителя нам в Москве часто рекомендовали вот так смотреть, чтобы вернее делать тон.

Олег и Юра слышали об этом приеме: кровь приливает в голову, а потому все воспринимается интенсивнее, в более ярких красках. Но когда Костя говорил об этом, им казалось, что слышат обо всем впервые.

После купания ребята ложились на нагретые солнцем бревна плота и смотрели на распростертые чуть ли не вполнеба облака.

— Смотрите, — снова говорил Костя, — как они меняются, совершенно нельзя заметить, когда появляются новые фигуры… И действительно, они видели фантастические головы и крылья, другие очертания. И казалось, будто это Костя незаметно приводил их в движение. Столь сильно было влияние его слов. И под их воздействием друзья обнаруживали новые тона, отблески солнца, тени — новую световую полифонию облаков. И в то же время для молодых людей это был незабываемый отдых на реке.

После таких прогулок обычно был простой обед, чаще всего постный. Но как вкусно он был приготовлен, как легко и весело подан Клавдией Парменовной!

После трапезы на убранном столе появлялись любимые Костины репродукции. Сразу было видно, насколько он любил рассматривание чужих работ, проникновение в их мир; Костя наслаждался и учился, как многому учились в эти приятнейшие часы и его друзья.

О картинах Васильев говорил кратко, выделяя самое ценное, с его точки зрения. Репродукции, которые он держал в руках, казались высокого качества. Но, присмотревшись к ним, обнаруживалось, что это не совсем так или вовсе не так. Просто они были чрезвычайно аккуратно и точно вырезаны и наклеены на картон, с идеальным чувством формы. Четкие отступы как бы образовывали необходимую рамку. Каждый раз они были свои для каждой вещи, и без них не было бы законченности и красоты. Константин открыл друзьям жизненное правило: для каждой вещи — своя рама. Простое правило, но столь часто необходимое в жизни.

Лесная сказка.

Примерно в это же время художник, надеясь получить новые сильные впечатления, решает оставить Васильеве и отдохнуть вдалеке от дома. С Шорниковым и Прониным отправляется путешествовать в Сибирь. Поездом они едут за Красноярск. Там на берегу величавого Енисея, в глухом, безлюдном месте сооружают плот, на котором планируют отправиться по реке. Друзья уже предвкушают, как пройдут по Енисею, наслаждаясь красотами могучей реки. Но однажды ночью готовый плот сорвало с креплений и унесло. Дальнейшее путешествие незадачливых туристов по тайге было скомканным и малоинтересным.

И вот снова родной дом. Уставший за время поездки, не обретя ожидаемого эмоционального и душевного подъема, Константин с удовольствием возвращается к привычному жизненному укладу: к работе, общению с друзьями.

Вечерами, в ненастную осеннюю пору, когда под крышей Костиного дома собирались друзья, он часто открывал альбомы рисунков Билибина и, удобно устроившись у стола, рассказывал о том, что изображено на каждой странице, вернее, каждом уголке ее. Для ребят это были увлекательные путешествия в сказочный мир и новое открытие для себя известного художника. Собственно, это были не альбомы, а иллюстрированные Билибиным сказки, великолепно отпечатанные и только что появившиеся в Москве в продаже. Тогда такие книги можно было купить свободно.

Говоря о приемах и секретах мастерства Билибина, Костя немногими точными словами так усиливал впечатление, что оно осталось навсегда. — Смотрите, — говорил Костя, раскрыв сказку «Василиса Прекрасная и Серый волк», — как не случайно подобраны буквы заглавия, какая полоса наверху рамки всей страницы.

Михалкин и Кузнецов следили за его рукой, слушали как музыку объяснения Кости и видели в узком пространстве пейзажа очень родную с детства картину заброшенной деревушки, таинственное существо из сказки — бегущего волка, песчаную тропинку, по которой, как в детстве, хотелось побежать. Им казалось, что без Кости такого волшебства они никогда бы не увидели.

Опушка леса.

— Смотрите дальше, как продолжается рамка.

Вслед за движением его руки от верхнего пейзажа вниз рамка превращалась в узор цветов, трав, птичьих головок, и все это неслучайно, сказочно символично. Лист переворачивался. Костя говорил:

— Смотрите, какой символ утра. Прежде всего белый, бледный тон рассвета. Василиса, раздвигая кущу, смотрит со страхом на белого всадника. Конь белый. Поглядите, какая рамка у этой картинки. А вот рамка всей страницы.

Дорога в Васюткино.

А это символ красного дня, — продолжал он, указывая на яркую, всю в радостных красках картинку.

Девица в доспехах витязя на гнедом коне живо ехала сквозь чащу, гордо вздымая светлый меч.

— Как это ловко он изобразил, — отозвался Юра Михалкин. — Какой меч, и как браво она его держит! Сама очень хороша лицом и девичьим станом.

— Ты не туда смотришь, — проговорил Костя. — Ты смотри на окончание меча. Меч светится, горит, из него пламя начинается!

Прошли годы, и нечто похожее появилось в картине Васильева «Огненный меч». Как всегда, это было сделано чисто по-васильевски: оригинально, смело, без оглядки на Билибина.

— А вот совершенно непонятный живописный вечер. Я бы только мечтал его нарисовать.

Во весь большой лист плотной, похожей на кожу бумаги ехал прямо на читателя огромный темный всадник — символ вечера. Все в его мягко опущенных плечах и голове, в очертаниях коня было успокоительно и щемяще грустно, чувствовалась легкая плавная поступь. Вокруг разливалась в сиреневых и лиловых красках упоительная красота родной вечерней природы.

И так каждую сказку по-детски чисто, живо раскрывал художник. Навсегда запомнилось друзьям это настоящее ощущение каждой страницы сказочных альбомов. Потом они видели у Кости сказки, иллюстрированные Васнецовым. Видели и специальную литературу о Билибине и узнали, что Костя пристально изучает каждый узор, орнамент, каждую заглавную букву в ее неповторимом ритме.

Неслучайными были в Костиной библиотеке и букинистические книги — «Русские сказки» Афанасьева и других составителей с неповторимой свежестью русской разговорной речи.

Сам Костя, случалось, неподражаемо читал их вслух, а то и по памяти произносил целыми страницами так живо, что в этот момент походил на некоего древнего мужичка-сказителя.

В один из таких вечеров Костя в большой задумчивости с почти детской улыбкой очень тихим голосом говорил, обращаясь как бы к самому себе:

Когда я учился в Москве, то, сам не зная почему, часто уходил с уроков, и шел в Третьяковскую галерею, и оставался там до самого закрытия У каждой картины мне было хорошо. Это была и прогулка для меня, и лес, и река. Я до сих пор не пойму, не могу объяснить, почему мне это так сильно нравилось. Я долго копил деньги, и первое, что купил в жизни, это огромной величины толстый альбом репродукций картин Третьяковской галереи. Кажется, качество было великолепным

Берег.

Ель.

Заброшенная мельница.

Облако.