Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только

Этот констебль, однако, не думал, что я пытаюсь сломать двери. Он понял, что я в беде, и сделал всё возможное, чтобы выручить меня. Обнаружив моё незнание английского языка, он ненадолго задумался, в то время как я пытался растолковать ему, что я артист, который должен выступать в Колизее. Наконец до него стало доходить то, что я пытался объяснить, и тогда он овладел положением, действуя в очень практичной манере.

Сперва он убедился в том, что у меня есть какие-то деньги, когда я показал ему свои немецкие марки — при виде которых он улыбнулся и покачал головой — и тот золотой соверен, который добрый шофёр такси оставил мне. Осмотрев все это, он окликнул ещё один таксомотор и велел шофёру отвезти меня в то место, которое, как я позднее узнал, называется отель «Регент-палас». Я сразу предложил шофёру мой соверен, чтобы сэкономить время. Flo вмешался констебль и, очевидно, отдал распоряжение, сколько взять с меня денег, потому что я полущил пятнадцать или шестнадцать шиллингов сдачи. Часть из них я хотел отдать констеблю, но он с улыбкой отказался и помог мне влезть в авто.

Итак, я снова поехал, не зная, конечно, куда меня везут в этот раз. Доехав до гостиницы, таксист спустился и захотел отнести мою сумку. Но в этом по возможности вежливо я ему отказал. Ведь в ней, пожалуйста, не забывайте, был, помимо очень большой суммы в немецких марках — которую я тогда считал богатством, — инвентарь, если правильно выражаюсь, относящийся к моей профессии.

Естественно, там слыхом не слыхивали насчет меня. Я был в отчаянии и не знал, что делать. Не умея объясниться с этими людьми, вероятно, потеряв работу в Колизее, которую мне обещали, я был впрямь очень расстроен и пожалел, что вообще уехал из Италии по совету Спадони. Как мне хотелось сейчас его увидеть, чтобы сказать ему всё, что о нем думаю. Не знаю точно, что бы я натворил, если бы не случилось то, что показалось мне чудом. Кто, вы думаете, ворвался в гостиницу, как не этот самый мистер Митчел, которого я так ждал на вокзале Виктория? Представившись, он объяснил причину того, почему он не нашёл меня: он ожидал увидеть парня намного большего роста, чем я. По его парижским воспоминаниям я казался ему намного крупнее, и посему он не заметил моего прибытия и последующего отъезда. Оказывается, что, не встретив меня на Виктории, он затем отправился к Колизею и там наткнулся на того констебля, отправившего меня в гостиницу. С этого момента найти меня было легко.

Ну вот, так я попал в Лондон. Ничего особо романтического в этом событии, я бы сказал. Вы заметите, возможно, что в нём было больше комичного, и я сам с тех пор смотрю на всё эго с юмором. Но в тот момент мне было, конечно, не до смеха. Потеряться в чужой стране, не зная языка — это далеко не приятный опыт, могу сказать. Как бы то ни было, мне бы не хотелось ещё раз попасть в такую ситуацию.

От мистера Митчела я также узнал о причине того, почему моего имени нет на афишах Колизея. Суть в том, что, в конце концов, было решено, что я стану выступать с моим номером не там. О моём дебюте было договорено в месте под названием Хэкни. Вот где я впервые кланялся лондонской публике, а датой моего дебюта в Англии как исполнителя силовых номеров стало 4 февраля 1924 года. Мистер Митчел должен сказать, не теряя времени, нашёл мне переводчика, некоего Раневского, очень толкового знатока языков.

Хотя мое представление не было до конца отточено, по сравнению с тем, что я покалываю сегодня, оно, однако, сразу оказалось очень успешным. Народ Лондона принимал меня, так сказать, с распростёртыми объятиями. Мне оказался очень приятен такой результат, так как по первому приёму гастролёр обычно решает, как сложится судьба его шоу. Перед приездом в Англию, хочу признаться, мне говорили, что люди в этой стране не станут смотреть на силовые номера. Что нет ни одного свободного подходящего для подобных выступлений зала, что я выступлю один раз, и на этом всё закончится. Вот что мне внушали в Италии.

Мои сведения оказались совершенно ошибочными, об этом говорит то, что после моего первого выступления в Хэкни в феврале 1924 года я постоянно работал неделю за неделей вплоть до февраля этого года, при этом у меня не было ни одного выходного. В этом месяце, однако, представилась возможность отдохнуть с неделю. И я с радостью воспользовался ей. Ибо, думаю, не только заслужил отдых, но и более того — просто ужасно в нём нуждался. Моё шоу как совершенно подлинное очень сильно меня выматывает, как вы догадываетесь. Не то чтобы я жаловался, поймите, и не хочу сказать, что для меня оно оказалось слишком тяжёлым. Совсем нет. Но когда работаешь в концерте вечер за вечером, всегда рискуешь, что даже грандиозный трюк надоест публике. И, естественно, гордясь шоу, с которым выступаю, мне совсем не хочется, чтобы так получилось. Не просто из-за отношения к себе, но также из-за тех, кто пригласил меня и кто пришёл посмотреть на то, что я делаю.

Однако вернёмся в концертный зал Хэкни! Итак, там я продолжал собирать полные залы всю неделю, с каждым вечером всё больше привыкая к своему новому окружению. Ведь залы варьете в Англии работают совсем не так, как это делается за границей. Этого вы, наверное, не знаете, но дело обстоит именно так, как я говорю.

Из Хэкни я перешёл в Шефердз Вуш, потом в Альгамбру, где меня чудесно приняли. Затем выехал из Лондона, объезжая в течение трёх недель провинции, работал в Манчестере, Бристоле и Чатеме, после чего снова вернулся в город, чтобы исполнить ангажементы в Колизее, Чизвике и Клэпхеме.

Неделя в Лейчестере, затем я снова вернулся, на этот раз остался на пять недель, во время которых появлялся в Уиллесденском, Холборнском, Килбернском, Илфордском и Ислингтонском мюзик-холлах прямо в том порядке, как я назвал, и везде с полным успехом.

Куда бы я ни ехал, все было одно и то же: мне оказывали самый сердечный и воодушевляющий приём. Смотреть на мой номер было совсем не скучно, людям оказывалось настолько интересно, что многие приходили не раз, а два, три, четыре раза в неделю, и это свидетельствует о том, что было в нём нечто, возбуждающее интерес по сравнению с обычным представлением варьете. И, конечно, всегда происходило состязание. О, я сейчас только вспомнил, что некоторые из вас, наверное, ничего об этом не знают. Я лучше объясню, а затем продолжу.

Итак, перед тем как я приехал в Англию, я обычно проводил состязания во Франции. Швейцарии и Италии, а смысл их состоял в том, что надо было попытаться согнуть короткий железный прут, чтобы он из прямого принял форму подковы. По толщине он был чуть меньше половины дюйма. Должен сказать, что никто никогда не мог согнуть этот прут. А поскольку на Континенте этого уже не пытаются сделать, то следовало испробовать данный трюк в английских залах.

Так оно и вышло, меня попросили это делать, так что состязание по сгибанию прута стало постоянным номером моей программы, которая, будучи уже популярной, вызвала дополнительный интерес. Ведь состязание иногда привносит много юмора в представление, вызывая добрый смех у зрителей. Управляющим это нравится, их патронам запоминаются такие приятные моменты, и все довольны увиденным. Это, естественно, хорошо сказывается на состоянии дел.

Как только мне сообщили о размере призовых, которые организаторы состязаний будут выдавать, я понял, что нам предстоит встретить много желающих, поскольку ничто так не поощряет расцветающий талант, как звонкая монета. Так оно и вышло.

Новость о том, что выступивший лучше всех получит прямо на сцене 5 фунтов, а двое следующих — каждый, соответственно,— три и два фунта, заполоняла сцену участниками состязаний, где бы я ни появлялся. Неважно, где — в Англии, Ирландии, Шотландии или Уэльсе, — атлеты из городов и окрестных районов приходили испытать свою силу, и, по возможности, разжиться хрустящими банкнотами. И, могу сказать, на этих состязаниях иногда происходили очень забавные случаи. Из Ислингтона я отправился на Св. Елену, затем поехал в Глочестер, где встретил Джо Прайса, гигантского кузнеца- штангиста, бывшего чемпиона Великобритании и ученика мистера У.А. Пуллума.