Записки беспогонника

Нервность Итина отчасти объяснялась беспокойством за семью. А потом, когда его жена с новорожденным дитем приехала, нервность его еще больше усилилась. Ни он сам, ни его жена совершенно не были приспособлены к жизни, а дитя вопило круглые сутки. У матери молока не хватало, корыта не было, пеленок не было. Я принимал некоторое участие в бытовом устройстве молодой семьи, в частности, достал им корыто и научил, как держать ребенку голову во время купанья.

Работал я то в штабе района, то ходил по трассе. От военного командования к району был приставлен капитан-рекогносцировщик — веселый, неутомимый матерщинник. Он намечал, где прятаться огневым точкам. Ходил я с ним, точнее, за ним, так как бегал он быстро, а я должен был успеть от него не отстать, да еще успеть глазомерно нанести на схему намеченную точку, да еще с помощью компаса указать направление огня — директрису. Этот капитан на ходу дал мне первые уроки военной рекогносцировки оборонительных рубежей, которые в будущем мне очень пригодились.

Строили огневые точки не только из бревен. В Работках организовали небольшой завод для изготовления бетонных «колпаков», с виду похожих на громадную консервную банку с отверстием-амбразурой сбоку. Колпаки доставлялись на автомашинах и устанавливались сзади противотанкового рва на деревянных, врытых в землю постаментах, а потом тщательно маскировались.

Мое дело было правильно посадить колпак на заданную глубину и по компасу дать ему заданное направление.

Один такой колпак установили во дворе дома, где я жил. Хозяйка меня благодарила и говорила, что теперь нашлось место, где она будет потом молоко хранить.

Занимаясь в штабе, я наблюдал, как руководит работами Зеге.

Об этом несомненно выдающемся человеке я еще буду много рассказывать. Высокий, рыжий, с лысиной эстонец, он обладал голосом то громовым, то очаровывающим. В определенный час каждый мог прийти к нему на прием. Он быстро и внимательно схватывал просьбу, если мог, ее удовлетворял, если отказывал, то никогда ни на какие мольбы не менял своих решений. Он любил писать длинные приказы. Горе было тому, кто не выполнял их. Он вызывал ослушника и крыл его так, что стены дома шатались.

Гродский, привыкший руководить, но не работать, был очень скоро смещен, за ним последовал Лемзиков. Оба убрались в Горький в распоряжение какого-то высокого начальства.

Зеге присматривался ко всем нам, знакомился со всеми нами, смело выдвигал на ответственные должности расторопных людей из низов, в том числе рядовых стройбатовцев.

Он и меня вызывал, расспросил — где и кем я работаю, где находится семья, и, к моему удивлению, не задал считавшегося тогда самым главным вопроса: каково мое социальное происхождение. Однако, видимо, я не шибко ему понравился, выдвигать меня он никуда не стал.

К середине ноября положение на фронтах казалось особенно тревожным. Сводки говорили об ожесточенных боях под Москвой. Было ясно, что враг стремится до зимы захватить Москву, но было совершенно неясно, а где враг находится. Мы считали, что он хочет взять столицу не в лоб, а обходом, в клещи.

Мне, видевшему октябрьскую панику, было даже удивительно, как это Москва до сих пор цела. Направления долгое время были — Калининское, Тульское, Малоярославецкое. Я каждый вечер ходил в штаб района слушать радио и с тревогой ждал Дмитровского направления. Но Дмитровское не появлялось.

Зная по прежнему октябрьскому опыту, как врут, как много недоговаривают сводки Информбюро, я решил, раз так ожесточенно строят оборонительный рубеж вокруг Горького, стало быть, немец обходным маневром подобрался не так уж далеко до нас и клещи его должны сомкнуться где-то немного западнее Владимира.

А раз так, я должен спасти семью. Я же не поехал в Куйбышев именно, чтобы в трудный момент находиться недалеко от своих. Мне казалось, что скоро такой момент действовать настанет. В тайне я выработал подробный план этого спасения и только ждал, как пойдут события дальше.

У меня бережно хранился данный когда-то Николаем Владимировичем для каких-то целей чистый бланк с печатью Ковровской бурпартии. Я решил написать самому себе командировочное удостоверение и любым способом, хоть пешком, явиться в Ковров.

Я уже упоминал, что в Погосте хранителем имущества бурпартии оставался старичок Датский, у которого имелась лошадь. И я затеял убеждениями или угрозой уговорить Датского доставить мою семью на санях сюда в Большие Лебеди. А здесь, подарив лошадь Зеге, обосноваться с семьей при штабе района. Тут многие жили с семьями.

Тогда Владимирщина входила в состав Ивановской области. У Дымента имелась карта этой области; я просил его мне ее подарить, променять, продать. На все мои мольбы он отвечал отказом. Но карта была мне нужна до зарезу, возможно, семью придется везти окольными путями.

Что же делать? Пришел я однажды раньше времени, открыл чемодан Дымента и карту украл. Я считал, что для спасения семьи иного выхода у меня не было.

Через несколько дней Дымент обнаружил пропажу, набросился на меня. Я отвечал, что ничего не знаю, и сослался на хозяйку. Раз хозяйка крадет у нас муку и конфеты, она может украсть и карту Ивановской области.

Разрабатывая свой фантастический план, я не догадывался о роковом для немцев просчете. Если в октябре они могли войти в Москву церемониальным маршем, то к началу ноября нашему командованию удалось стянуть к столице заново сформированные части, в том числе из Сибири. И немцы, начав в ноябре новое наступление, продвигались вперед, встречая ожесточенный отпор, и в конце концов остановились, но мне — Фоме неверному — все это не было тогда ясно.

Неожиданно 1 декабря было опубликовано сообщение о взятии нами Ростова-на-Дону. Сообщение это чрезвычайно озадачило многих. Ведь о взятии Ростова немцами не сообщалось ничего, только долго мелькало Таганрогское направление. Стало быть, были и другие города, взятые немцами, о которых мы не знали.

Международное положение осложнилось. Япония напала на Америку и Англию. Война с новым противником застала наших союзников врасплох, их потери открывались. После войны стало известно, что японцы потопили два лучших английских линкора, а на американской военно-морской базе, на Гавайских островах, уничтожили почти весь флот США. Неужели они нападут и на наш Дальний Восток?

6 декабря было опубликовано сообщение о нашем наступлении под Москвой, подробно перечислялись взятые трофеи, количество военнопленных и т. д.

Это сообщение было встречено с восторгом, хотя сперва я ему не поверил. Каждый день опубликовывался список взятых нами обратно новых городов; можно было судить, как далеко добрался враг: Рогачев, Клин, Калинин, Старица, Волоколамск, Малоярославец, а на юге — Елец, Ефремов, Епифань, Богородицк, позднее Калуга, Можайск, Зубцов, Одоев, Медынь и многие другие города были взяты нами. Дмитрова в списке не было.

Это был первый луч, прорезавший непроглядную тьму. Люди приободрились, увидели надежду. И миф о непобедимости гитлеровских полчищ лопнул во всем мире как мыльный пузырь.

А я перестал думать о «спасении» семьи. Впрочем, жена, когда позднее я ей рассказывал о своей затее, мне ответила, что никогда бы не стронулась с насиженного места и не уехала бы, очертя голову, от теплой хаты, от продуктов, от сестры.

Темпы оборонительных работ стали заметно снижаться. Уполномоченные из Горького перестали ездить, многие горьковчане под разными предлогами и без предлогов уходили, уезжали и убегали со строительства, и их не преследовали. К 15 декабря их осталось не более половины. Поговаривали вообще о ликвидации оборонительных работ.

И действительно, когда немцев отогнали от Москвы, продолжать долбить мерзлоту под Горьким было бессмыслицей.

Куда же мы должны были деваться? Слухи разнесли три возможных варианта нашей будущей дислокации. Назывались — Урал, Куйбышев и Гусь-Хрустальный. Чем мы должны были заниматься — оставалось покрытым мраком неизвестности.

Наступал Новый 1942 год. Многие, еще служившие вместе до войны, собирались компаниями. Я мало с кем общался. Подозерова пригласили в один дом, Цецилию Ивановну тоже. Дымент и я решили встречать вдвоем. К нам присоединился мой помощник техник-топограф Серянин Иван Андреевич.