Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

А в то счастливое время еще можно было критиковать советские порядки. Правительство Ленина все таки прислушивалось, хотя и немного, к общественному мнению высокоинтеллигентных людей, и за выступающими с протестом личностями еще стояли организации, которые могли их поддержать. Я в точности исполнил постановление Совета, поехал в Москву и доложил обо всем в заседании Научно-Технического Отдела, который был в то время возглавляем коммунистом, Николаем Михайловичем Федоровским. До революции Н. М. был оставлен при Московском Университете для подготовки в дальнейшем к профессорской деятельности по кафедре минералогии. Все мои доводы были выслушаны очень внимательно, не встретили никаких возражений, но что мог сделать НаучноТехнический Отдел, когда он сам не обладал средствами, чтобы помочь делу?

В 1920 году промышленность Российской Республики продолжала ухудшаться. Донецкий бассейн главный производительный центр находился в полуразрушенном состоянии и почти что бездействовал, а начавшаяся вскоре война с Польшей потребовала особого снабжения армии всеми необходимыми предметами, и, конечно, нельзя было обращаться к правительству об особом снабжении институтов необходимыми для них аппаратами и химикалиями. Н. М. Федоровский в частной со мной беседе (ранее мне никогда не приходилось встречаться с ним) с благодушным видом задал мне вопрос:

— Что, Владимир Николаевич, Вы, наверное, удивляетесь нашей бестолковщине >и, пожалуй, эта азиатчина Вам представляется ужасной?

Я никогда в своей жизни не любил болтать о вещах, изменить течение которых было выше моих сил; тем более тут, при первом знакомстве с человеком, на котором красовался ярлык коммуниста, вести откровенную беседу у меня совсем не было желания. Я ему вежливо ответил:

— Что делать, мы не в силах изменить исторический ход событий, а теперь надо жить и работать, насколько хватит сил при данных обстоятельствах.

Федоровский вскоре вместе с профессором А. А. Эйхен-вальдом были командированы в Берлин, чтобы образовать особое бюро для связи российской науки и техники с заграницей под названием «Бинт», о котором мне придется говорить впоследствии.

Все дела по Научно-Техническому Отделу сосредоточивались в ее коллегии, председателем которой был М. Я. Ла-пиров-Скобло. Нельзя сказать, чтобы деятельность этого Отдела была продуктивной в течении 1920-1921 годов, хотя он и стал обрастать целым рядом ученых и технических учреждений, которые искали поддержки во всесильном в то время ВСНХ. Но, конечно, в то время, когда еще не окончилась гражданская война и война с Польшей, нельзя было и требовать, чтобы уделялось много внимания развитию науки и техники. В этом отношении весь 1920 и начало 1921 года были самыми тягостными во все время революции.

Здесь будет не безынтересным привести мое участие в заседании президиума ВСНХ весной 1920 года, куда меня вызвали по настоянию JI. Я. Карпова по поводу обсуждения вопроса о коксобензольной промышленности. В то время ВСНХ помещался в доме бывшей Сибирской Гостиницы, в Златоустовском переулке, <и заседание Президиума происходило в небольшом помещении, переполненном приглашенными лицами, которым большей частью приходилось стоять. Председательствовал А. И. Рыков и первыми вопросами на повестку были поставлены: коксобензольные заводы и суперфосфатные

заводы, изготовляющие удобрительные туки. Вероятно, большинству присутствующих лиц было хорошо известно мое участие в развитии коксобензольной промышленности и то значение, которое я придавал этой отрасли индустрии в деле обороны страны. Моя речь о необходимости всеми силами привести эти заводы в полный порядок и наладить производство разрушенное во время гражданской войны, видимо произвело впечатление, как на председателя, который был поставлен во главе обороны Республики, так и на членов Президиума и присутствующих, так как несмотря на возражения и предложение отложить это дело до более благоприятного момента, было постановлено образовать коммисию для обследования этих заводов и для изыскания средств с целью их полного восстановления. Мы увидим ниже, что хотя такое постановление и состоялось, но, через год, мне, как члену президиума ВСНХ, снова пришлось спасать эту промышленность и бороться с невежеством в понимании важнейших задач государственной промышленности.

Но обсуждение другого вопроса о суперфосфатных заводах и фосфоритах сопровождалось такими репликами со стороны Рыкова, что невозможно было удержаться от смеха. Дело в том, что С. Д. Шейн, который в то время возглавлял Об’единение Волжско-Камских Заводов, пригласил для защиты развития фосфоритной промышленности профессора минералогии Московского Университета, Якова Владимировича Самойлова, хорошо знающего местонахождения этих минералов и их качества. В своей речи, — очень интересной, но более пригодной для технической аудитории, проф. Самойлов рассказывал о крайней необходимости организовать усиленную перевозку фосфоритов на сернокислые заводы для переработки их в суперфосфаты. Когда Рыков спросил его, сколько вагонов потребуется для означенной перевозки, то профессор, забыв, вероятно, в какое время мы живем, не только заявил невероятное число вагонов, но еще добавил: «чем больше, тем лучше». Надо было видеть ярость на лице Рыкова и последовавшие после речи ругательства и сопоставить с растерявшимся от испуга профессором, чтобы понять и трагизм, и комизм всей происшедшей сцены. Рыкову, которому приходилось с громадным трудом доставать чуть ли не каждый лишний вагон для перевозки продовольствия и боевых припасов для армии, речь профессора показалась чуть ли не за насмешку, и он, не зная еще в то время научных заслуг Самойлова, наговорил ему в пылу гнева массу неприятных слов и, прекратив обсуждение, снял вопрос с повестки дня. После этого инцидента я, проф. Самойлов и Шейн тотчас же покинули зал заседания. Никаких средств для передвижения у нас не было’ мы пошли пешком, и я с Шейным дорогой все время старались успокоить разволновавшегося профессора, который, вероятно, в первый раз в своей жизни присутствовал при подобном неуважении к своей профессорской персоне. В особенности было неприятно Шейну, по инициативе которого и был приглашен Самойлов и которого он не предупредил о характере Рыкова. Впоследствии я и Самойлов не раз со смехом вспоминали наше первое знакомство и его незабываемое выступление перед ВСНХ.

Жизнь ГОНТИ протекала в течении 1920 года очень тихо и, кроме самых обыкновенных работ, никаких особых исследований не было произведено. Лично мне пришлось участвовать летом в работе по очищению фарватера Большой и Малой Невки от разрушенных барж, которые забаррикадировали проходы судов через мостовые пролеты. Организовать эту работу поручил мне Петроградский Совет Народного Хозяйства, председателем которого был Судаков, бывший рабочий, кажется, Путиловского Завода, и представитель от рабочих в Военно-Промышленном Комитете во время войны. Для этой цели я пригласил Семена Петровича Вуколова, начальника Лаборатории Взрывчатых Веществ Морского Ведомства, моего хорошего приятеля, которого я знал, как химика, с первых годов моего поступления в члены Химического Общества.

С. П. пригласил еще своего помощника Мусселиуса и мы вчетвером (еще один наш соучастник, фамилию которого я не Morv вспомнить, был назначен Судаковым), произвели полную очистку фарватеров. За эту работу нам были обещаны хорошие пайки, а. главное, по полторы сажени дров из напиленных из разбитых барж. В наше распоряжение был дан буксир «Ма-нюра» и мы при помощи изготовленных зарядов из тротила занимались взрывами барж, застрявших у мостов. Эту операцию* мы производили по вечерам, когда вследствие малого движения по мостам можно было на время его прерывать, не нарушая нормальной жизни. При взрыве баржи осколки дерева, —иногда довольно большие, — летели по разным направлениям и могли, конечно, убить или ранить проходивших по мосту. Наше искусство в разрушении судов заключалось в том, чтобы с затратой меньшего количества взрывчатого вещества взорвать баржу так, чтобы легко потом можно было очистить пролет моста от полученных от взрыва остатков. Для этой цели нам приходилось искать на барже подходящего места для закладки фугаса. Это была самая трудная задача, потому что ходить по барже, которая была наполовину затоплена и сильно разрушена, представляло большие затруднения и можно было легко свалиться в воду. Подобное и случилось со мною. Отыскивая подходящее место для фугаса, я ступил на доску, покрытую соломой, и провалился в воду, так как она не выдержала моего веса и переломилась. Мы находились далеко от дома, и потому мне пришлось долгое время быть мокрым, <и, хотя в кочегарке я и старался высушиться, но все-таки приехал домой мокрым и озябшим. По счастью, я отделался сильной зубной болью и должен было пойти к врачу, чтобы вытащить зуб, на корне которого образовалась пульпа.