Записки военного врача

— Подождем! — сказал Савицкий. — А пока выступит доктор Грачев. Он будет петь! Громко! Без аккомпанемента!

И надо же, что выдумал!

— Не могу! Забыл ноты дома! — откликнулся я из третьего ряда «зрительного зала».

— Ария Хозе из оперы «Кармен», музыка Бизе! — не унимался Савицкий. — Исполняет без нот и без аккомпанемента известный певец Федор Федорович Грачев.

Меня выталкивают на «сцену». Надо что-то сказать.

— Вот пройдет время, кончится война. Темнота, холод и прочий неустроенный наш быт станет легендой. И доживу я, дорогие товарищи, до той поры, когда не услышу грозного окрика: «Грачева ко мне!» — С этими словами я как бы подкрутил усы, вздернул их и влево и вправо!

Дружные аплодисменты зрителей. Всем понятно. Попал, что называется, в «десятку»! Это жест Ягунова, когда он взрывается. А сам адресат дернулся всем телом, схватился за шею, захрипел и уткнулся в одеяло.

Все вскочили со своих мест.

— Антракт пять минут! — выкрикнул Савицкий.

Что случилось с начальником? Оказывается, от смеха абсцесс в горле прорвался!..

Концерт самодеятельности окончился в половине двенадцатого.

Ко мне подошел Шафер.

— Поднимайся сейчас к нам, — пригласил он. — Кулькова, представь себе, сэкономила немного водки от ноябрьской выдачи.

В кабинете старшего хирурга стояла небольшая елочка с красной звездой на макушке. На ветках — незамысловатые игрушки, изделия раненых. Свежий, смолистый запах хвои.

Политрук шестого отделения Кулькова аккуратно раскладывает на тарелки новогодний ужин — гомеопатические дозы пшенного концентрата, пахнущего бензином. Бокалы — градуированные мензурки. Хозяйка стола наливает по черточку — пятнадцать граммов.

В полночь мы подняли свои мензурки…

Так начался январь

Первым вопросом на собрании слушается заявление начальника госпиталя, военного врача первого ранга, профессора Сергея Алексеевича Ягунова о приеме его кандидатом в члены партии.

Рекомендуют: Луканин и Долин — члены партии с 1919 года.

Ягунов рассказывает о себе.

Первая империалистическая война застала его слушателем Военно-медицинской академии. В 1915 году, в порядке прохождения практики, его направили на фронт.

Тяжелая контузия. Оправившись, снова попал на фронт. На этот раз Ягунов «понюхал» газа, пущенного немцами, крепко «понюхал». Опять госпитальная койка.

Военно-медицинскую академию Ягунов все же окончил. И пошел служить в Красную Армию. Опять тяжелая контузия. Комиссия признала Ягунова негодным к дальнейшей военной службе.

Началась «гражданка». Школьный врач, заведующий родильным отделением Стрельнинской больницы, преподаватель гигиены в средней школе, лектор на курсах РОКК. И параллельно — упорная работа над повышением своих знаний, над решением ряда научных медицинских проблем. Защита диссертации на ученую степень кандидата, а потом доктора медицинских наук. Утверждение в звании профессора.

Тема докторской диссертации — исследование влияния на человеческий организм больших высот. Вопрос, который кропотливо изучал и разрабатывал Ягунов, имел очень важное значение в обороне нашей страны. Нацеливаясь далеко вперед, будущий профессор шел по неизведанному, но смелому пути теоретического и экспериментального исследования. Для этого Ягунов решил испытать на себе все каскады высшего пилотажа: «иммельман», «штопор», «листик», «мертвую петлю»…

В июле сорок первого года профессор Ягунов был назначен начальником лечебного отдела армии народного ополчения. А через два месяца он получил приказ организовать военный госпиталь в здании исторического факультета Ленинградского университета.

Мнение коммунистов единодушно: принять Сергея Алексеевича Ягунова кандидатом в члены партии.

Второй вопрос повестки дня партийного собрания — отопление и освещение госпиталя.

Во время обсуждения возникла мысль: подключиться к электроэнергии водопроводной подстанции, которая снабжала водой Васильевский остров. Она была расположена во дворе университета, меньше чем в километре от госпиталя.

Мы надеялись, что подключиться нам разрешат. А будет электроэнергия — тогда два мотора нашей котельной обеспечат полностью циркуляцию горячей воды по отопительным трубам госпиталя.

Но подключиться непросто. Нужен кабель. Где и как достать тысячу метров кабеля?

Закрывая собрание, Луканин сказал:

— Не может быть, товарищи, чтобы мы не нашли выход. Давайте все думать, как нам раздобыть кабель. Дальнейшая работа в темноте и холоде грозит госпиталю катастрофой.

Так начался январь сорок второго года.

Завыли метели. Сугробы вокруг здания подбирались к окнам первого этажа. Навалились всеми наличными силами на «белую беду». Одолели. Но воды нет — замерз водопровод. Нет воды, А ведь сколько нам ее нужно! И для приготовления пищи, и для грелок, и для мытья раненых, и для стирки белья!

Где же выход?

И вот на Неву побрели врачи, медицинские сестры, политруки, санитарки, работники служб госпиталя. Пятьсот метров до Невы и столько же обратно. Один рейс — километр.

Нева окутана туманом. Река замерзла очень неровно. Торосы. Сугробы. Куражит, взвивается снежная поземка. Увязая в сугробах, люди волокут за собой санки. С бидонами, бочками, ведрами. Лютый мороз, холод пробирается под одежду. Колючий ветер перехватывает дыхание. Заряды снежной крупы обжигают лицо.

Я работаю с политруком Ильей Московкиным, медицинской сестрой Клавдией Лобановой. Наши санки оседают в снег, застревают. Вода расплескивается, быстро замерзает на санках и одежде.

Рядом трудятся начальник материального обеспечения госпиталя Зыков, прачка Лидия Самохина и хирург Муратов. У Зыкова сбитый на затылок малахай. На лбу прядь взмокших волос. Вспотел на таком морозе! Тридцать два градуса!

Я слышу прерывистое дыхание Зыкова, Самохиной и Муратова. Изо рта каждого, словно из самовара, клубится пар.

И так ежедневно. График — по пять рейсов каждой бригаде. На Неву и обратно. Диву даешься, какой путь одолевали. Теперь самому не верится.

Беда беду родит. Вышла из строя прачечная. Вольнонаемные прачки прекратили работу еще в декабре — кто умер, а кому не дойти до госпиталя из дому. Но стирать белье надо во что бы то ни, стало!

Сложили своими силами большую плиту, раздобыли корыта, тазы. Но в чем кипятить белье? Надоумил Голубев: зубилами разрубить пополам бочки из-под бензина. В таких самодельных баках и кипятили белье.

Нет мыла — его заменили щелоком, завязанным в узелки. Щелок разъедал кожу на руках. А стирали врачи, медицинские сестры, санитарки. Работали круглосуточно, по сменам — по три часа, за счет своего отдыха. В течение пяти суток сделали порядочный запас чистого белья.

Одна беда миновала — пришла другая: куда класть раненых? Верно, по Дороге жизни началась эвакуация раненых, которые нуждались в длительном лечении и были транспортабельны. Но эта эвакуация пока что не удовлетворяла эвакогоспитали. Наш госпиталь переполнен. В палатах нет места. Даже если бы и нашлось — нет коек. Что делать?

Выручили широкие, в три метра, коридоры. Вдоль них расставили носилки с ранеными. Но и носилок не хватало. Вынесли в коридоры все диваны из ординаторских, клуба, красных уголков.

Зыков с большим трудом достал две машины досок. Для этого сломали заборы в Новой Деревне.

Из досок делали топчаны. В работе нам помогали выздоравливающие. Среди них были специалисты всех профилей: печники, плотники, столяры, водопроводчики. Но для такой помощи они допускались только с учетом, насколько тот или иной вид работы способствовал выздоровлению. Это была трудовая терапия, входившая в комплекс лечения раненых.

Скользят рубанки по старым доскам в коридоре, снимают с них вихрастую стружку.