О времени и о себе. Рассказы.

А тем временем наши родители мирно приближались к своей деревне с покупками. Но материнское сердце не обманешь: «Отец! Что-то над нами вороны раскаркались, не беда ли дома?» Услышав отдаленный звон, родители совсем переполошились и прибавили шагу. Не пожар ли!

А я, сидя за кочкой, ревел что есть мочи и причитал: «Ой, Саня! Ой, Саня!» А Саня со Славкой то скрывались под водой, то снова появлялись на поверхности. Вот молодой директор местной школы Андрей Иванович с разбегу оказался на льду и тут же погрузился по грудь в воду. Ему подали багор. Вытащили. Он подбежал к лодке, опрокинутой на берегу: «А ну, помогите столкнуть». И народ единым махом поднял лодку и опустил ее на лед. В лодку прыгнули Андрей Иванович и Славкин отец. Багром и лопатой они начали пробивать проход и приближаться к полынье. Несколько парней с досками и веревками поползли на помощь, но лед не держал. А лодка продолжала продвигаться. За цепь лодки привязали длинную веревку, чтобы в случае чего всем миром вытащить ее. Вот лодка приблизилась к висевшим на закраине ребятишкам.

Славкин отец подал сыну багор, и тот ухватился за него, а Саня уже скрылся под водой. И тут Андрей Иванович с маху нырнул в прорубь, успел схватить его за пальто. Вот оба показались над водой, и Славкин отец подхватил моего брата. Андрей Иванович не стал выбираться в лодку, а, держась сзади за корму, громко кричал: «Тащи! Тащи!» Тотчас толпа колыхнулась в сторону склона. Лодка ходко достигла берега и с хрустом выскочила на приплесок.

Последнюю сотню метров мои родители бежали бегом. У дома суетились, громко разговаривали и размахивали руками односельчане. В доме отец с матерью увидели на кровати раздетого Саню и хлопотавшую над ним Лидию Николаевну — учительницу. Она наливала в ладони вино и растирала обмякшее Санино тело. Он был без сознания. Андрей Иванович, успевший сбросить мокрое белье, в отцовском полушубке, как мог, помогал Лидии Николаевне. Славку унес домой его отец и сам его отхаживал. А Саня с закрытыми глазами мне казался мертвым. Вот мама склонилась над Саней, подняла его на руки, прижала его к своей груди, а отец укутывал его байковым одеялом. А тот, будто почувствовав материнское тепло, открыл глаза. Я с радостью подбежал к нему, затормошил и начал спрашивать: «Саня! Саня! Ты, живой, да? Ты, живой? — «Живой», — чуть слышно прошептал Саня.

Вот так отступила беда. … Если бы в том трамвае»ударили в набат», нашелся бы один Андрей Иванович, не было бы в тот вечер пострадавших и униженных.

Не судьба

Зима отступала. Приближалась Пасха. На Страстной неделе, как и вся деревня, Аким Иванович начал готовиться к встрече Светлого Воскресения. Прибрался во дворе. В избе протер окна, помыл пол, выхлопал половики. Стряхнул накопившуюся за зиму пыль с ненужной одежи, висевшей в углу. Первый раз он будет встречать Воскресение Христово один. Прошлым летом похоронил свою Пелагею. Пятьдесят лет встречали все праздники вместе. Какими были радостными хлопоты, когда она, любительница приготовления праздничных угощений, командовала: «Подбрось дровец! Принеси водицы! Вынеси из ведра!». А позже усаживались за столом чаевничать. Бывало и выпивали. Пели застольные и семейные песни. Приглашали и сами ходили в гости. Вырастили и выучили сына. Сейчас он со своей семьей живет в городе, приезжает редко.

Бывали и трудные времена. Взять военное и послевоенное лихолетье. А укрупнение совхозов и колхозов, переселение на центральные усадьбы. В результате остались в неперспективной деревне. Тяжелые думы роились в голове Акима. Вот и Страстная суббота. Надо баню протопить, помыться. Яичек в луковой шелухе сварить. Завтра поутру ребятишки прибегут Христа славить, да и на могилку Пелагеи положить надо.

К вечеру управился со всеми делами и прилег отдохнуть. А скорбь и тоска зеленая так и подхлынули под самое сердце. Только к полуночи немного забылся, определенно решив, что завтра на могилке изложит Пелагее всю свою боль. В воскресенье ближе к обеду он появился на кладбище. Поклонился Пелагее и присел на лавочку между могилами. Жгучий комок подкатил под горло, глаза заволокло туманом.

«Христос воскрес! Аким Иванович!» — это Анна Николаевна, такая же, как и он, одинокая, пришла помянуть своего Петра. Он лежит рядом с Пелагеей, и скамеечка у них общая.

«Воистину воскрес! — ответил Аким. — Здравствуй, Нюра! Присаживайся! Поговорим немножко, может, полегче будет».

Петр и Аким когда-то вместе призывались в армию. В войну оба воевали, хотя и на разных фронтах. Вернулись раненные по нескольку раз. Петр работал хозяйственником в колхозе, потом в совхозе. Аким учителем истории в местной средней школе. Анна Николаевна тоже была учительницей, но только в начальных классах.

— Давай, Аким, помянем усопших по русскому обычаю, — она достала из сумки шкалик и два маленьких лафитничка.

— Мой-то наказывал поминать его водочкой, любил покойный ее, монополькой все звал. Анна Николаевна отлила несколько капель на могилу Петра и наполнила стопочки. Солнышко уже давно перевалило на полдень, а они и все сидели и по очереди вспоминали былые годы.

— А помнишь, как деревня горела? В одну ночь огонь полсела испепелил.

— А помнишь, когда школу строили всем миром, каждый по неделе отрабатывал бесплатно.

Вспомнили, как организовали совхоз, а потом он развалился. И теперь на месте базарного многолюдного и красивого села осталась рядовая захудалая деревня. И еще бы они сидели, если бы не собачка, которая по следу нашла хозяйку.

— А батюшки! — всполошилась Анна.— Козу ведь время уже доить. Прощай, Аким Иванович, до встречи!

— До свидания, Анна! — ответил Аким, а, когда эта встреча состоится, спросить постеснялся. Придя домой, опять до боли в душе ощутил пустоту и одиночество.

Хорошо бы еще разок встретиться с Анной, уж очень приятный разговор с ней получился, — подумал Аким. Даже мелькнула мысль сходить к ней на дом самому, но, боясь деревенских пересудов, отказался и решил дожидаться родительской субботы. В родительскую субботу Аким и Анна пришли на кладбище к тому же времени, что и прошлый раз. Набравшись смелости, Аким высказал ей все, о чем думал последнее время: «Не сойтись ли нам да коротать оставшиеся годы вместе?». Анна возражений не высказала, но предложила немножко подождать и пригласила его на чай. Отгостивши, Аким пригласил и ее. Так они стали навещать друг друга. Он колол ей дрова, поправил покосившийся палисадник. Она кое-что стирала у него, штопала. К каждому ее приходу Аким готовился, как к празднику. Мел пол, ставил самовар, по возможности стремился создать для нее уют. Свое решение он уже собирался высказать сыну Геннадию, да все как-то откладывал. Мешали досужие разговоры.

В один из субботних вечеров уже под осень Анна занесла ему баночку свежего козьего молока. И тут вдруг под окном заурчал автомобиль. Это сын со своей семьей приехал на воскресенье. Двое ребятишек выскочили из машины и направились прямо в огород. Геннадий задержался во дворе, а жена его Ирина, рослая, пышущая здоровьем, с двумя сумками вошла в избу. Увидев мирно беседующих стариков, поздоровалась с порога, а у самой в глазах уже замелькали искры негодования: это что здесь за посторонняя женщина? Подойдя к столу, она спросила Анну Николаевну:

— Ты зачем сюда пришла? У тебя же есть дом. Еще один захотела? Ничего не получится! — и она, схватив Анну Николаевну за плечи, стала выталкивать гостью.

— Ирка! Что ты делаешь? — Аким бросился на выручку Анне. Но невестка, оттолкнув его одной рукой, заорала: — Замолчи, старый хрыч, а то и тебе устрою выволочку!

— Генка! Генка! Иди скорее! Утихомирь свою змею! — не в силах справиться, закричал Аким.

Геннадий вбежал в избу, когда Ирина, оставив Анну, сцепилась с Акимом. Схватив жену в охапку, он вытащил ее на крыльцо и затолкал в машину. Еще через несколько минут семья, хлопнув дверцами машины, укатила туда, откуда приехала. Анна Николаевна, униженная и оскорбленная, вся в слезах, поспешно стала собираться тоже. Аким проводил ее не по улице, а через огороды, подальше от людского взгляда, стороной от деревенских сплетен.