Последний круг

Чаще всего она складывается буднично, это я много раз замечал. По крайней мере, для того, кто смотрит со стороны. Как бывает после свадьбы? Рвался человек к любимой женщине, через все прошел, все перетерпел. Добился. Свадьба. Шампанское, белая фата, медовый месяц. А потом все не так интересно — жилплощадь, мебелишкой обзавестись, дотянуть до зарплаты, дите спать не дает. Хотя раньше казалось, что впереди будут месяцы, один медовее другого. Они, эти месяцы, такие, может быть, и есть. Но весь драматизм, борьба, достижение цели — все это позади. По крайней мере, в глазах окружающих. А впереди будни, хоть и радостные.

Вот так примерно я и думал в послеолимпийскую зиму. Великих целей не ставил, переживал медовые месяцы своей спортивной жизни.

Я догадывался, что расставание со спортом не за горами. Но уходить добровольно не собирался. Легкая атлетика стала уже главным делом моей жизни, я заканчивал школу тренеров. Будь я инженером, журналистом или врачом, я, может быть, и решился бы на красивый уход непобежденного чемпиона, хотя именно в таком уходе, убей меня, смысла не вижу. Жизнь в спорте стала мне привычной, она устраивала меня вполне. Тем более я достиг такого физического и душевного состояния, когда чувствовал, что смогу побеждать еще не один год. Вот начну проигрывать всем подряд, тогда и удалюсь, думал я.

С проигрыша я как раз и начал послеолимпийский год. Проиграл я на кроссе «Юманите» Артынюку и поляку Казимиру Зимны. Но кроссы не были моим коньком, я проигрывал в кроссах чаще, чем на дорожке. К тому же и тренировка после Олимпиады была гораздо спокойнее, чем прежде. Объемы стали меньше, и вообще изнурял я себя совсем не так, как перед Римом.

Всем известно: в спорте принято болеть против чемпионов. Считается, что таким образом благородный болельщик поддерживает дерзость молодежи. По-моему, дело здесь сложнее и чувства болельщика сложнее красивого, придуманного газетами штампа.

Что ни говори, свержение кумира щекочет нервы. А спортивное зрелище хорошо уже тем, что не оставляет равнодушным. Так что сейчас я не в претензии к тем, кто свистел отставшему Болотникову. Но тогда я, обливающийся потом, упирающийся из самых последних сил, проигрывающий, был полон обиды и горечи. Что стоят ваши аплодисменты, думал я, если завтра вы будете свистеть тому, на кого сегодня смотрели с обожанием!

Но, с другой стороны, этот свист, посеяв горечь, научил меня трезво относиться и к аплодисментам, не переоценивать их. В одобрительном реве трибун мне уже слышались нотки, обещающие завтрашний свист, свистящие нотки.

Исаич тоже не очень огорчился. Но совсем из иных соображений. «Мало работал, — сказал он, — вот и проиграл. Надо больше жесткой работы, больше скоростных отрезков». Я и поднажал. На старом багаже легко и быстро вошел в форму. Снова стал побеждать.

На следующий год предстоял чемпионат Европы в Белграде, это был первый мой европейский чемпионат. Хотелось выступить прилично.

Но начался год плохо. Я провалился на первенстве страны по кроссу. Занял там тридцать третье (!) место. Дело в том, что соревнования эти проводились очень рано — 23 февраля. Я, конечно, не был еще готов к сезону, а форсировать подготовку смысла не имело. Совершенно сознательно я решил очень легко пробежать дистанцию кросса, просто провести очередную тренировку. Разумеется, я понимал, что не миновать мне резкой критики, но, решил, пусть поругают сейчас, зато я не скомкаю подготовку к основным соревнованиям.

Досталось не только мне. Вся группа ветеранов, занимавшихся у Исаича, превратила этот кросс в легкую тренировку. Артынюк был 14-м, Жуков — 21-м, а Захаров и вовсе занял 51-е место. Но мы спокойно пережили едкие высказывания в свой адрес. Впервые победил тогда молодой Леонид Иванов из Фрунзе. Это был настоящий бегун, мы о нем еще поговорим. Кстати, вскоре после победы на кроссе в Мукачеве Иванов отлично показал себя на кроссе «Юманите», где занял первое место.

На кросс «Юманите», естественно, меня не послали. Не включили в сборную на кросс «Правды». Обид у меня не было: место в команде надо завоевать. В ту зиму в Ленинграде проводились любопытные соревнования — все сильнейшие легкоатлеты страны состязались по программе специально разработанного многоборья. Мы, скажем, соревновались в беге на 1000 метров, 3000 метров, десятикратном прыжке, беге на 100 метров и лазании по канату. Километр я проиграл средневикам, «тройку» выиграл у всех; кроме Володи Евдокимова, на «сотке» все средневики меня обогнали.

Я показал 12,5 секунды. Прыгал я очень аккуратно — боялся забить ноги. Зато в лазании по канату отыграл массу очков. Вот где сказалась моя гимнастическая подготовка. Пять метров я прошел за 5,8 секунды. Выиграл даже у наших лучших шестовиков — Игоря Петренко и Сергея Демина.

Не знаю, в какой степени результаты в беге зависят от умении лазить по канату, но мне это упражнение понравилось. Не только из-за того, что я победил: надо все-таки развиваться всесторонне. По-моему, в тренировку стоит включать упражнения, не имеющие прямого отношения к твоему виду спорта. И всестороннему развитию это способствует, и на нервную систему хорошо воздействует.

После провала на кроссе от меня, видимо, не ожидали хороших результатов на беговой дорожке. Даже намекали на расставание. Дескать, дай дорогу молодым. Но я сказал: «Беговая дорожка широкая, пусть обгоняет кто сможет». Уже после весеннего матча в Ленинграде неприятные разговоры прекратились, наоборот — интересовались, чем помочь. Я как ушел со старта в отрыв метров на сто, так никого к себе и не подпустил. Все поставил на свои места. Через месяц на Мемориале Знаменских снова очень легко выиграл «пятерку». Вторым был Артынюк, третьим — Никитин.

— Новый человек?

— Да, новенький. В него крепко поверили — паренек старательный. В сборную включили на матч с американцами в Пало-Альто. Но там произошла неприятная вещь с этим Никитиным. Меня и Леню Иванова заявили на «десятку». В первый день мы бежали и выиграли очень уверенно. Во второй день бежать Артынюку и Никитину. Командная борьба была очень тяжелой, мы проигрывали после первого дня 8 очков, обстановка нервозная. Мы с Юрой Никитиным жили в одном гостиничном номере. Слышу ночью какие-то странные звуки. Прислушался: Юра зубами клацает, дрожь его бьет. Так всю ночь и не спал, нервничал ужасно. Утром поругал я его, а толку-то что. «Не могу, — говорит, — бежать. Проиграю или даже сойду с дорожки. Ничего не могу сделать с собой». Заволновался я: команда проигрывает, а тут наш вид, «пятерка», которая должна дать 8 очков, под угрозой срыва. Пошел я к Леониду Сергеевичу Хоменкову, руководителю нашей делегации. Выслушал он меня, нахмурился: «Ты капитан команды, решай сам!» Я понял — Хоменков хотел, чтобы я побежал вместо Никитина. Но слыханное ли дело — на следующий день после «десятки» бежать пять километров. Тем более в таких ответственных соревнованиях. Вернулся я к себе в номер, поднял Юру с постели, и пошли мы на зарядку. Пробежались. Метров через сто Юра на землю садится, ноги его не держат. Я промолчал, к себе прислушался. Чувствую, что организм в порядке, ноги слушаются меня, сердце стучит ровно. И — главное — нет отвращения при мысли о соревнованиях. Пришел я к Хоменкову: «Заявляйте меня!» Врач осмотрел Никитина, дал официальную справку о болезни. Юра действительно был в состоянии, близком к истерике.

Выиграли мы с Артынюком «пятерку». Потом на торжественном приеме американцы объявили о присвоении мне звания почетного гражданина Пало-Альто. И почему-то назвали профессором. «Видишь, — говорили ребята Никитину, — не заболел бы медвежьей болезнью, тоже стал бы профессором».

Еще до матча в Пало-Альто я чувствовал, что нахожусь в отличной форме. Планомерная и спокойная подготовка дала мне возможность довольно легко подвести себя к такому примерно состоянию, какое было у меня перед Римской олимпиадой. Для этого потребовалось гораздо меньше усилий, чем в 60-м году. Исаич начал поговаривать о мировом рекорде, даже как-то сказал, что я могу пробежать «десятку» быстрее 28 минут. Я в то лето очень часто выступал на соревнованиях. Больше сорока стартов было. Должно быть, именно это помогло мне сравнительно легко войти в форму. Тем более соревнования оказались спокойными, очень уж терпеть на финише не приходилось.