Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

— Самуэли, завтра нас ждет Ленин!

«Откуда Ленин может знать обо мне? — удивился тогда Тибор. — И оправдаю ли я надежды Ленина, которые он, возможно, возлагает на меня?» В волнении он мысленно перебирал весь проделанный им революционный путь. Не больше полутора лет прошло с тех пор, как он сделал в Верхнеудинске первые робкие шаги. Шаги революционера. Это было похоже на то, как ребенок учится ходить… Немногим больше года является он убежденным коммунистом.

Три месяца занимается организацией интернациональных отрядов Красной гвардии и всего лишь месяц редактирует революционную газету.

Вот и все его «заслуги», если не считать восьми лет работы в социал-демократической партии да нескольких переломанных офицерами ребер… Как предстать с таким багажом перед человеком, который на протяжении четверти века, сквозь бури трех революций вел к победе самую революционную партию и создал первое в мире социалистическое государство?

Бела Кун держался куда увереннее. Да и не мудрено. Он на несколько месяцев раньше Самуэли вступил в большевистскую партию, был лучше теоретически подкован и имел куда больше опыта как партийный руководитель.

— Ничего, не волнуйтесь, Тибор, — успокаивал его Кун. — Вы же знаете, что помощь международного пролетариата русской революции воплощена в революционной деятельности военнопленных. Потому-то Ленин и уделяет так много внимания нашей работе…

После первой встречи с Лениным Тибор несколько дней ходил задумчивый, сосредоточенный. Он был недоволен собой, ему казалось, что и образован он политически недостаточно и таланта к руководящей работе у него нет. И все-таки он понимал, что отныне вся его жизнь будет посвящена революции. И еще он понял, что успеха на этом благородном поприще можно достичь, лишь сочетая беззаветную смелость с большой мудростью.

Да, он имел возможность поучиться у Ленина. Однажды Ленин спросил у него и Бела Куна, намерены ли они по возвращении в Венгрию создать самостоятельную коммунистическую партию или будут вести борьбу за победу пролетарской диктатуры, оставаясь в социал-демократической партии? Они ответили, что конечно же, нужна новая партия, что газета «Социалиш форрадалом» уже начала кампанию по разоблачению социал-демократических лидеров, погрязших в соглашательстве и оппортунизме.

Ленин помолчал тогда, а потом сказал негромко: — «Этим самым вы уже сделали первый шаг на пути к созданию Венгерской коммунистической партии…»

Спокойные ленинские слова заставили задуматься: все ли предусмотрено, не упущено ли что?..

Они принялись тогда за работу. Наладили контакты с левым крылом социал-демократической партии.

В те дни уезжал в Венгрию больной капитан Лейриц, тот самый, что спас Тибору жизнь в Соликамском лагере. На него можно было положиться. Через Лейрица в сигарной коробке с двойным дном направили письмо Ёнё Ландлеру. Тибор отправился в Швейцарию, чтобы оттуда установить связь с кружком Эрвина Сабо и Отто Корвином, служащим Лесного банка. Так помогли им как бы вскользь сказанные Лениным слова. Теперь в Коммунистическую партию Венгрии вошли не только возвратившиеся из России военнопленные, но и наиболее радикальная часть сознательных рабочих, которые пошли за присоединившимися к ней левыми социал-демократическими лидерами. Через друзей Корвина им удалось вовлечь в партию наиболее прогрессивные слои интеллигенции. Авторитет партии неизмеримо вырос в народных массах. Да, Ленин научил их тому, что для партийного руководства забежать вперед или отстать — одинаково опасно…

Тибор встал и, тяжело вздохнув, негромко произнес:

— Подчиняюсь решению. Приношу членам ЦК извинения за самовольную явку.

«В трудное положение поставили меня товарищи», — размышлял он по пути домой, сидя в глубине извозчичьей пролетки. Однако составом второго ЦК он остался доволен. Все энергичные, решительные, самостоятельные. Когда Тибор подошел к проходной Приюта, стоявший на посту Антал Габор отсалютовал ему винтовкой.

— То мороз, то снова оттепель, господин Краузе.

— Да, да, в самом деле, — согласился Тибор, только сейчас заметив, что снег падает на тротуар и тут же тает, образуя грязные лужи. Он поежился.

— Мерзкая погода, вредная для здоровья… — сказал солдат и бросил на Тибора настороженный взгляд: — В такую погоду лучше дома сидеть. — Потом, засмеявшись, добавил: — Послужит солдат при госпитале, глядишь — и наберется докторской премудрости!..

Все последующие дни Тибор не давал покоя Ха-вашу и Лизе Арвале: о чем говорят в городе? Какие настроения? Услышав новую весть, начинал возбужденно ходить по комнате.

Ответственность, лежавшая на нем, требовала максимального напряжения умственных и нервных сил. И может быть, поэтому такую радость доставляли ему встречи со студенткой-художницей. Он не переставал удивляться, как в одном человеке может соединиться столько различных качеств: ум, юмор, проницательность, нежность, решительность… С наслаждением он наблюдал, как безмятежный смех ее сменялся иногда то детским испугом, то трезвой рассудительностью. Тибор мог часами слушать ее рассказы о детстве, о родителях. «Моего отца преследуют», — часто, как заученный урок, повторяла Йолан. И правда, секретные характеристики, которые давали ему директора гимназий, где он работал, были постоянным бичом для преподавателя исторпи Алберта Силади. То и дело приходилось ему переезжать из одного провинциального города в другой. А «вина» его состояла в том, что он меньше всего интересовался собственной карьерой и вечно носился с какими-то идеями, внушающими беспокойство начальству. Диссертацию он написал на тему: «Жизнь народных низов в средневековье». Его консервативные коллеги морщили лоб и, насупив брови, говорили: «Подозрительный намек…» или: «Вызывающе прогрессивно…» Этого было достаточно, чтобы отравить человеку жизнь. «Ты знаешь, что твой отец — большой ученый?» — спросил однажды профессор истории Аладар Баллаги у десятилетней Йолан, когда отец привез ее в Будапешт, чтобы показать дочке столицу. Откуда ей было знать об этом? Мать, ожесточенная бесчисленными неудачами и лишениями, только и делала, что ссорилась с отцом, упрекая его в непрактичности, в неумении устраивать дела…

— Жизнь всегда раскрывалась передо мной в странных противоречиях, — рассказывала Йолан, но тут же, тряхнув головой, вдруг смеялась: — Помните сказку про золотую птицу? Злая мачеха отрезала голову пасынку и платком привязала ее к туловищу, чтобы скрыть преступление от отца. Сказка эта произвела на меня в детстве жуткое впечатление. Когда однажды моя соседка по парте пришла в школу с перевязанной шеей, я испуганно спросила ее: «Мими, тебе мать отрезала голову?» Девочки, услышав это, стали смеяться надо мной и долго дразнили потом…

У отца было много книг, но больше всего я любила Брема. Без конца могла рассматривать яркие картинки, где были нарисованы животные. Как-то учительница спросила нас: «Каких животных из семейства кошачьих вы знаете?» Я гордо подняла руку: «Ягуары и кугуары…» — отчеканила я. «Глупенькая», — ласково сказала учительница, она не читала Брема и решила, что я сама придумала это странное название — «кугуар».

Тибор всегда с нетерпением ждал Йолан. Она входила в комнату, и тяжелые думы, обременявшие его, сразу рассеивались. Он садился рядом с ней на диван и просил рассказать какую-нибудь смешную историю.

— Вы думаете, так легко развеселить великого деятеля? — спросила однажды Йолан.

— Позвольте узнать, кого вы причисляете к «великим деятелям?»

— Вас, — просто ответила девушка.

— Вот как!

— Помните у Карлейля: «Великий деятель — это электрический разряд, все остальные люди — горючий материал, ожидающий, когда он воспламенит их»…

— Да, но при чем тут я?

Йолан с укором взглянула на него.

«Какой недогадливый!..» — подумала она и неожиданно для самой себя вдруг сказала:

— Меня же вы сумели воспламенить!

Сказала и сама испугалась. Яркая краска залила щеки, лоб, шею, и она закрыла лицо руками.