Походные письма 1877 года

9-й корпус, оставив один полк (Козловский) в Никополе и уланский Бугский полк на р. Виде к стороне Вид-дина, идет за Балканы на Плевно и Ловчу. Несколько рискованно оставить наш правый фланг почти без прикрытия. Авось, турки в Виддине (их 35 тыс.) не будут предприимчивы.

Ожидаем движения турецкой армии из Шумлы на Николая Николаевича к Тырново. В то же время около 30 батальонов турецких заняли крепкую позицию и за р. Ломом, чтобы поставить наследника при его движении к Рущуку между собою и Дунаем. Надо ожидать сильного сражения у наследника завтра или послезавтра. Оно должно решить, будут ли турки продолжать держаться в поле пред Балканами или же запрутся в Ру-щуке и Шумле, сосредоточив свою полевую армию у Адрианополя.

Государю невтерпеж оставаться на месте, и несмотря на то, что было условлено между ним, Николаем Николаевичем и наследником, он не хочет ожидать здесь войска 4-го корпуса, а решил сейчас перейти завтра на р. [Янтра] к местечку Бела, где мы будем в 20 или 25 верстах от места боя. Опасаюсь, что не удержим государя и что он поскачет на выстрелы, зная, что они направлены против трех любимых сыновей. Вот результат фальшивого положения, в которое поставлена императорская Главная квартира с переходом нашим за Дунай. Авось, Бог увенчает успехом усилия наших бравых солдат и избавит Россию и императорскую фамилию от несчастья.

По всему видно, турки не выдерживают нашего решительного натиска в бою и боятся русского штыка и могучего "ура!". Пока идет пушечная и ружейная стрельба, они, стреляя метко из своего превосходного оружия, имеют преимущество над нашими войсками. Но как только раздается "ура!" и ринутся наши, так ряды турок слабеют и редко выдерживают штыковой натиск.

Посылаю тебе мою мнимую биографию, напечатанную в Вене в журнале "Danube", всегда на меня яростно нападавшем (редактор поляк, преданный грекам). Ты увидишь, какую тебе приписывают роль в моей политической деятельности. Вернее, если бы сказали, что ты - моя душа, моя нравственная сила, мой ангел-хранитель земной и что без тебя я, пожалуй, обращусь в тряпку. В депешах же и в дипломатической стряпне ты неповинна, хотя и зачастую была моим секретарем, это верно.

Целую ручки у матушки. Мой привет Екатерине Матвеевне. Обнимаю тебя, моя ненаглядная, и милейших деток тысячекратно. Благословляю вас. Мой поклон Нидман, Пелагее Алексеевне и Соколову.

Из Белы - когда Николай Николаевич признает возможным - перейдем в Тырнов. Кавказские дела все портят. Сегодня был такой ветер ночью, что не давал спать - рвало палатку. Беда на биваке иметь такой чуткий сон, как я. Твой любящий муженек Николай.

Я завтра дежурным, как нарочно для похода. Начальнику артиллерии также послан офицерский Георгиевский крест и по 4 солдатских креста на роту, штурмовавших укрепления. С наградами этими послан молодой Голицын (Миша). Видно, письмо жены Лори и его болезнь нервная тронули государя. Его отправляют в Петербург и Москву со знаменами, только что доставленными из Никополя. Горяинов говорит: "Нужно же в сорочке родиться, и даром прослывет за героя в России, тогда как здесь плакал на срам всей Главной квартире". Ainsi s' 1'histoire!*. Я успокоил Горяинова, сказав, что радуюсь за жену и отца Лори.

No 17

9 июля. Бивак на р. Янтре в с. Бела

Фельдъегерь, вчера прибывший в Главную квартиру, доставил мне письмо из Петербурга, но увы, ни строчки от тебя, моя бесценная жинка. На упреки мои фельдъегерь, мой старый знакомый, отвечал: "Душевно желал доставить вам письмо и два раза спрашивал жандарма Руденко, ответившего мне, что не получал письма из деревни". Зная, что пишешь исправно, заключаю, что вы хорошенько не знали дней проезда чрез Казатин фельдъегерей (таким образом лишь можно объяснить, что то приезжают они без писем, то доставляют два, а однажды даже три письма разом) и что доставка писем из деревни до станции не хорошо устроена. Чем дальше мы уедем в глубь Болгарии, тем важнее для меня получение твоих милых строчек. Ты знаешь мое благоразумение и покорность воле божией, а потому уверена, что я беспокоиться и волноваться не буду, но все-таки желательно не лишать меня этого утешения. Снеситесь с Руденко для точного определения дней проезда курьеров, и лучше высылать про запас за день, чем опаздывать. Хотя это идет вразрез с закоренелыми обычаями добрейшей матушки, любящей останавливать почту для запаздывающих писем, но ввиду того, что поезда остановить нельзя и что я далеко, надеюсь, что и она согласится написать заблаговременно, а не в последнюю минуту?!

8-го, вчера, как ты знаешь из предыдущего письма, я был дежурным. Ночью перед тем снова поднялся вихрь, сделалось сыро и холодно. Я прозяб в палатке и не мог почти спать от лая собак, шума и возни бивачной, усилившихся от предстоявшего в 4 часа выступления. Неприятное было ощущение вставать, менять белье и умываться в полумраке и сырости. Стариной тряхнул бухарской! В 5-м часу я уже был совершенно готов. Войска и обозы выступали. Мой был всех исправнее и явился ранее всех на сборное место. Дмитрий путешествует "комфортабельно" в коляске вслед за царским легким обозом и прибывает на бивак часом (и более) ранее фургона, в котором сидит Иван, зачисленного в тяжелый обоз Главной квартиры. Дмитрий и Иван здоровы. Может успокоиться Елена кашель у мужа почти прошел. Когда холодно, я его упорно приглашаю лечь со мной в палатку, но он еще более упорно отказывается, предпочитая ночевать в фургонной палатке вместе с Иваном.

Хотя обоз императорской Главной квартиры наполовину облегчили, беспорядок и суматоха невообразимые как при снятии с бивака, так и при постановке на ночлег. Гоф-фурьеру переехали чрез обе ноги крытым фургоном - остался цел. Другую повозку лошади подхватили, причем пристяжная разнесла лицо одному из конюхов и др.

В 6 час. государь сел на коня, и мы тронулись с главными силами бригады пехотной, оставленной для прикрытия императорской Главной квартиры. Составили накануне подробную диспозицию и расписали, где мы должны были идти, в каком месте должны были следовать легкий и тяжелый наши обозы, но я, зная государя, вперед говорил, что он бросит прикрытие и, пожалуй, опередит авангард. Так и случилось. Поздоровавшись с войсками, государь пошел полным шагом на высоты, и мы скоро перестали слышать веселые солдатские песни, под которые маршируют наши бравые пехотинцы.

Свита должна была постоянно подгонять рысцою своих лошадей, один Адад шел за хвостом царской лошади или сбоку по извивающейся в полгоры тропинке! Я сдерживал кроткого и бодрого коня своего, которого нельзя не полюбить за его походные качества. Дорога была пустынная, одна лишь деревня болгарская - Рулич - лежит по пути. Карты и наши, и австрийские врут. В деревне турецкие дома, как и по всему пути, были пусты, жители-мусульмане, убежденные, что мы их будем резать, как они резали болгар в прошлом году, бежали тотчас по занятии нами Систово. Пройдя верст 13 или 14, мы дошли до лесистого холма вправо от дороги и слезли с лошадей для привала под деревьями, окаймляющими ручей, протекавший между дорогою и холмом. Государю [дали] бурку, он сел, прислонившись спиной к дереву, и стал рассматривать карты. Мы все разместились вокруг - кто стоял, кто сел под деревьями, кто лег на траву. Я занялся своими конями, не зевающими на привалах и принимающимися тотчас же за траву. Я помог Христо напоить их перед тем, как снова сесть на коня. Адад и Али так сжились, что не могут обойтись один без другого и принимаются ржать и топать копытами, как только удалишь одного от другого. Пока мы наслаждались кейфом (отличный сюжет картины), прискакали два адъютанта главнокомандующего - Попов и Орлов. Первый привез ключ Никополя и объяснил последние распоряжения главнокомандующего. Криденер отправлен атаковать Плевно, куда ушла бригада из Никополя и куда, как я опасаюсь, идут войска турецкие из Виддина. Николай Николаевич предполагал (ошибочно, по моему мнению), что заманит Абдул-Керима в открытый бой пред осадою Рущука, и движением своим по ту сторону Балкан растянул непомерно (для действия во фланг наступающим из Разграда туркам) свои войска. Владимир Александрович стоит против Рущука левым флангом к Дунаю, правым - лицом к Лому. Наследник с 1 дивизиею пехотной и кавалериею Воронцова. Шаховской направлен к Осман-Базару, а все пустое пространство - в 40 верст и более - наблюдается лишь кавалериею. За этим пространством в центре расположили императорскую Главную квартиру с бригадою пехоты в Беле, так что мы чуть не на аванпостах будем находиться. Если бы турки были предприимчивы, они нагрянули бы на правую оконечность корпуса наследника и повалили бы на Белу. Они могли бы обратить императорскую Главную квартиру в отступление (даже поспешное), прижать великого князя Владимира и наследника к Дунаю тылом и разрезать русскую армию на две части.