На незримом посту - Записки военного разведчика

Глаза у крестьянина засверкали под беспокойно нахмуренными бровями. Он помолчал, потом повернулся в мою сторону и снова заговорил:

- Да и теперича орут, долгами, недоимками пугают. Говорят, думу будут созывать. Есть слух, сызнова кандидата в это самое Учредительное будем обсуждать. А нам что? Вот у меня две лошади, две коровы, а вот, допустим, Самара: на кой ляд мне она, эта Самара-то? Отроду далее Бугуруслана не был...

Откуда-то донесся колокольный звон. Крестьянин стащил с головы шапку и хотел, видимо, перекреститься, но мысль о пожаре молнией пронзила его.

- Беда случилась, что ли? - проговорил он, бледнея.

- Это в вашем селе звонят? Может, престольный праздник?

- Теперь, почитай, каждый день престол. Как кого принесет леший из города - звонят в колокола, созывают народ. Поставят стол на площади и пошли языками чесать. А потом солдаты по дворам ходят, хлеб силком отбирают.

- А кто приезжает?

- Да черт их разберет... Разные ездиют. Может, и сейчас кого принесло. Ведь час вечерний, значит, никакой службы по церквам нет, а все звонят. А может, все же пожар? Вот ведь беда какая! А у меня ничего не застраховано, всего можно лишиться в один час... Однако ж дыму не видно, стало быть, не пожар, - вытянув шею и всматриваясь в даль, успокоился немного крестьянин. Пожар - не дай бог! Огонь пойдет но соломенным крышам с одного конца, на другом кончит.

Телега остановилась в начале улицы. Я взял свой чемоданчик и пошел к запруженной людьми церковной площади.

Картина была точь-в-точь такая, как это совсем недавно описал крестьянин. На этот раз в деревню принесло белогвардейцев и белочехов. Хорошо поставленным голосом какой-то господин в соломенной шляпе что-то говорил, но сквозь многоголосый говор толпы слышны были только обрывки фраз:

- Уважаемые труженики земли русской! Комитет членов Учредительного собрания...

За столом, добротно сработанным каким-то деревенским умельцем, сидел осанистый староста с бляхой на груди, справа и слева у него - два офицера. Один из них, как мне показалось, был русский, а другой - чешский майор Пшеничка, с которым я встречался у Маргариты Васильевны.

Резко жестикулируя, оратор призывал не прекословить "законной" власти Комуча и военному командованию.

- ...Америка, Франция, Англия, Япония высылают в Россию войска, власть большевиков в Сибири свергнута...

По угрюмым лицам крестьян трудно было угадать, о чем они думают. И только их насмешливое покашливание говорило о том, что к оратору они относятся с недоверием.

- Подозрительных немедленно сдавать военным властям! - требовал представитель Комуча. - А будут сопротивляться - кончать на месте! С большевиками не церемониться!

- На кол - и баста! - как бы подвел итог выступлению оратора староста.

- Прошу слова! - подал голос стоявший рядом со мной тщедушный мужичонка. Скосив на меня плутоватые глаза, он громко произнес: - К примеру, сейчас рядом со мной стоит чужак, а хрен его знает - из подозрительных он аль из обнаковенных? На лбу-то у него не написано...

Сотни лохматых голов повернулись в мою сторону.

- Приезжий! - доложил староста офицерам и подал мне знак подойти к столу.

- Прошу документы! - поднялся мне навстречу русский офицер.

Он проверил мой паспорт, а затем содержимое чемодана. Прописка в гостинице "Националы), письмо генерала Жанно к помещику Дедулину, солидная сумма керенок и полученные от Люке франки произвели благоприятное впечатление.

Майор Пшеничка улыбнулся мне как старому знакомому:

- А ведь мы с вами встречались у госпожи Маргариты...

После митинга в компании этих офицеров я сидел у старосты за накрытым столом и рассказывал анекдоты, услышанные в Самаре, вспоминал гостеприимную мадам Сарычеву, ругал начальника станции Самара, у которого без взятки невозможно получить товарные вагоны для погрузки закупленных мною продуктов. А когда я заговорил о доблестном русском офицерстве, подпоручик, бывший студент, а теперь связной между отрядом пропагандистов Комуча и чехословацким командованием, перебил меня:

- Ныне офицеры больше стремятся на юг России, к Краснову. Оттого в Западно-сибирской армии их и не хватает, а на юге - огромный резерв, даже генералов.

- А как вы думаете, до зимы удастся разделаться с большевиками? спросил я.

- Разделаемся, если всюду будем действовать так, как в Новониколаевске: в ночь на двадцать шестое мая наши внезапно восстали совместно с братьями-чехословаками, в к утру с красными было покончено.

- Слыхали? В Симбирске у большевиков новый командарм объявился - бывший поручик Тухачевский, - сообщил Пшеничка.

- Командарм... Подумаешь - фигура! - пробормотал захмелевший комучевец. - Вот командующий фронтом подполковник Муравьев - это личность! Бил немцев на Северо-Западном фронте и снова будет их бить...

На рассвете я отправился дальше и не заметил, как и когда пересек ничем не обозначенную линию фронта. Огромная территория между Самаро-Златоустовской и Волго-Бугульминской железными дорогами оказалась "ничейной". По рассказам крестьян, сюда совершали рейды лишь конные отряды разведчиков воюющих сторон. Когда они сталкивались, вспыхивали ожесточенные скоротечные бои.

Чтобы не встретиться с конным разъездом белогвардейцев, кружным путем я выбрался на большак, который вел из Бугуруслана в Бугульму - конечный пункт моего маршрута.

Опять у своих

На станции Бугульма под парами стояли два бронепоезда и небольшой воинский эшелон.

Я поспешил в город, чтобы повидаться с ревкомовцами и доложить обстановку: ведь Бугульма, находясь в глубоком тылу, была связана с Симбирском тонкой ниточкой - Волго-Бугульминской железной дорогой, которую белогвардейцы в любую минуту могли перерезать.

В ревштабе я узнал, что все его члены находятся на городском собрании.

Зал кинотеатра набит до отказа. Сквозь махорочный дым еле виден накрытый кумачом стол. За столом - члены уездного ревкома: Петровская, Просвиркин, двое в военной форме, матрос и трое в гражданском.

Стоявший у стола президиума интеллигентного вида мужчина в очках и с маленькой бородкой закончил свою речь призывом обсудить вопрос о замене выборных командиров назначенными сверху.

Ему громко аплодировали.

Затем выступил смуглолицый, с рябинками на загорелом лице моряк. Матросская форма ладно сидела на нем. На плечевом ремне маузер в деревянной кобуре, за поясом наган, сбоку две гранаты, на груди крест-накрест пулеметные ленты.

- Наш бронепоезд "Свобода или смерть!" вооружен морскими пушками и станковыми пулеметами. Нас триста, но этого достаточно, чтобы здесь, под Бугульмой, преградить белым гадам путь. Порох наших пушек нюхали солдаты кайзера на Западном фронте и националисты Украины...

Глаза матроса горели, когда он рассказывал, как голодные рабочие подмосковного городка Коломна в короткий срок отремонтировали израненный бронепоезд.

- Кто это? - спросил я соседа.

- Не знаешь командира бронепоезда Андрея Полупанова? - удивился паренек.

Я действительно не знал этого человека, о котором уже тогда ходили легенды.

- Слово предоставляется командиру красноармейского отряда товарищу Волкову! - объявил Просвиркин.

К столу президиума подошел низкорослый веснушчатый человек в поношенной гимнастерке. Не по-военному расставил ноги, откашлялся, ладонью провел по непокорным рыжим волосам.

- Товарищи! Я из Петрограда, рабочий. Мне посчастливилось быть на Втором съезде Советов. Когда Ильич появился на трибуне, все поднялись, от взрыва рукоплесканий и радостных возгласов дрожали стены Смольного. Владимир Ильич говорил о том, что государство сильно только тогда, когда массы все знают, обо всем могут судить и идут на все сознательно. Надо рассказать, объяснить людям, за что мы боремся, и народ пойдет за нами, за правдой!

Волков смахнул со лба капли пота и не спеша отошел от стола.

Затем выступил командир бронепоезда "Ленин" Сигизмунд Гулинский. Он рассказал о революционных событиях в октябре семнадцатого года в Минске, о том, как его бронепоезд громил мятежные войска генерала Корнилова...