Клан Кеннеди

Руководителя морской комиссии как-то посетил генеральный организатор Национального союза моряков, входившего в состав КПП, Джо Кёррен, который вел себя ультимативно, если не сказать вызывающе. Кеннеди выпроводил профдеятеля, отказавшись выполнить все его категорические претензии. Тот немедленно пожаловался министру. В офисе у Кеннеди раздался телефонный звонок. Звонила мисс Перкинс. «Джо — хороший парень», — сказала дама-министр, имея в виду, разумеется, не своего собеседника, а его тезку-профлидера. «Нет, судя по моим сведениям, он не таков, — последовал ответ, — и не посылайте ко мне больше подобных бездельников, которые пытаются объяснить мне, в чем состоят мои обязанности» ^{130}.

Ссоры с Кёрреном, которому покровительствовала мисс Перкинс, продолжались. Этот наглец объявлял даже, что снимет скальп с Кеннеди и сделает это скоро ^{131}.

Председатель морской комиссии, однако, оставался жестким в своих общениях с профсоюзными боссами, но в ряде случаев вынужден был идти на удовлетворение требований моряков и рабочих-судостроителей. Посещая корабли и доки, он говорил с рабочими и матросами на понятном им, простом языке, в ряде случаев убеждая обе конфликтующие стороны пойти на соглашение.

Самолетом он совершил рейс на западное побережье, в город Сиэтл, где забастовка судостроительных рабочих увенчалась локаутом, то есть увольнением с работы всех, принимавших участие в стачке. Выступая перед раздраженными и почти отчаявшимися рабочими, он убеждал: «Я не знаю, черт побери, чем мы окончим всё это, если будем продолжать всё, как есть. Каждый знает, что судостроительный бизнес вшивый… Каждый знает, что американский торговый флот сейчас в беде — или он получит больше капитала, или он окажется в собственности государства… Каждый почувствовал бы большую радость, если бы мы договорились» ^{132}. В результате конфликт завершился компромиссом.

И всё же, хотя Джозеф Кеннеди добивался в морской комиссии определенных успехов и работал с полной отдачей, он был недоволен тем постом, который занимал. Он считал, что закон о торговом флоте работает плохо, что его положения не способствуют реальной заинтересованности со стороны судостроительных компаний. Выступая на заседании комиссии палаты представителей по торговому флоту в начале декабря 1937 года, он констатировал, что с тех пор, как был издан закон, со стапелей сошел только один корабль. Судостроительная индустрия находится в полном загоне, заключал он.

Некоторое удовлетворение Кеннеди получал, когда его приглашали в Белый дом и особенно в частные президентские резиденции — в особняк в родном городке Рузвельта Гайд-Парке (штат Нью-Йорк) или в Уорм-Спрингс в штате Алабама, где больной полиомиелитом Рузвельт принимал целебные ванны.

Президент внимательно выслушивал мнение Кеннеди по вопросам экономики, тем более важное в условиях, когда в 1937 году вновь начался хозяйственный спад, не столь катастрофический, как Великая депрессия, но всё же существенно отразившийся и на жизненном уровне простых американцев, и на делах большого бизнеса. Кеннеди помышлял о крупном государственном посте, однако его надежды, что в конце концов он получит министерский портфель, успехом так и не увенчались.

По мнению президента, назначение такого рода вызвало бы раздражение в кругах радикальных сторонников «Нового курса», да и сам Рузвельт полагал, что Кеннеди не следует предоставлять столь влиятельную позицию в кабинете, так как он может «повести финансы по своему собственному пути, вопреки моим планам и точке зрения» ^{133}.

В Белом доме, однако, были влиятельные люди, которые считали целесообразным каким-то иным способом удовлетворить политические амбиции неуемного финансиста. Сам Кеннеди умело подкупал этих людей, разумеется, не прямым способом, а принимая их на отдыхе в своем роскошном доме во Флориде. В середине 1930-х годов Палм-Бич посещал сын Рузвельта Джеймс с супругой, что было особенно важно, так как после смерти Луиса Хоува в 1936 году Джеймс стал официальным сотрудником своего отца, выполняя разного рода обязанности «связного» между Белым домом и неправительственными государственными агентствами (включая комиссию Кеннеди). Бывала здесь и М. Лихенд — личный секретарь президента, по свидетельству ряда наблюдателей, состоявшая с ним в интимной связи.

Видимо, именно эти влиятельные люди обратили внимание гостеприимного хозяина на то, что возникает достойная вакансия за рубежом. Подал в отставку тяжелобольной посол в Великобритании Роберт Бингхем. Узнав о том, что отставка будет принята, Джозеф уведомил Джеймса Рузвельта, что он был бы заинтересован в соответствующем назначении, а тот передал это своему отцу.

Кеннеди был действительно чрезвычайно заинтересован в получении посольского поста. В его представлении, да и по мнению многих компетентных людей, место посла в Великобритании являлось даже более почетным, чем любое министерское назначение. Хотя США постепенно оттесняли эту страну с первого места в мировой экономике и политике, островная империя продолжала оставаться самым мощным государством Европы, оказывая и непосредственно, и через свои доминионы и колонии огромное влияние на положение дел во всем мире. Должность посла США в Великобритании с полным основанием рассматривалась как самая высокая американская зарубежная дипломатическая позиция. Негласно он был первым среди равных и во всем дипломатическом корпусе, аккредитованном в этой стране (хотя официально дуайеном дипломатического корпуса по традиции являлся папский нунций).

Джозеф понимал, что, если он получит желанное назначение, его и после отставки до конца дней будут, согласно американской традиции, именовать «господин посол» (что, заметим, и произошло).

Взвесив все за и против, президент счел кандидатуру подходящей. С одной стороны, он чувствовал себя в долгу перед Кеннеди в связи с его энергичными выступлениями во время избирательной кампании. С другой — кандидат соответствовал главным требованиям: он был членом Демократической партии, поддерживал хорошие личные отношения с президентом и мог служить скорее не как представитель Государственного департамента, а в качестве личного эмиссара Белого дома (Рузвельт предпочитал назначать на наиболее ответственные зарубежные посты людей, лично с ним связанных, предоставляя им право прямой переписки с Белым домом, минуя Госдепартамент). Наконец, немалую роль играло и богатство Кеннеди. Зарплата посла составляла всего 17,5 тысячи долларов в год плюс 4,8 тысячи на официальные приемы. Эта вторая сумма была смехотворной — ее едва бы хватило на один-два банкета в посольстве. Необходим был такой посол, который смог бы и был бы готов тратить на государственные нужды личные средства. Кеннеди, обладавший большим состоянием и жаждавший теперь общественной популярности, был подходящим кандидатом в этом отношении. Расходовать свои деньги на представительские дела ему, как показал последующий опыт, не нравилось, но он готов был с этим мириться, считая, что вкладываемые средства в конце концов вполне окупятся.

У него, правда, не было никакого дипломатического опыта, не было каких-либо серьезных знаний международной ситуации. Да и манеры будущего дипломата, тем более направляемого к британскому королевскому двору, оставляли желать лучшего. Рузвельт, однако, счел, что и эти недостатки можно будет обыграть с пользой для своей политики. Пусть новый посол покажет, что Америка — страна демократическая, пусть он продемонстрирует высокомерным, гордым английским лордам простоту нравов. В любом случае он будет исполнять то, чего от него потребует Белый дом.

Сомнения же Госдепартамента вызывало то, что впервые в истории послом в Великобританию будет направлен католик, да еще ирландского происхождения. Опасались, что это вызовет недоброжелательное отношение к новому послу со стороны британского высшего света, принадлежавшего к англиканской церкви и считавшего ирландцев нацией второго сорта. Однако и это возражение Рузвельт отверг, считая, что британцам следует показать широту американских нравов и в религиозном смысле.