Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове

Ну, теперь-то все, слава аллаху, обошлось. Теперь хозяин его не обижает. Чуть ли не каждый день спрашивает: как живешь, Абдулла? Не нужно ли чего? Не стесняйся, скажи!..

Денег дал. Немного, правда. Но ему много и не надо. Жены у него нет, детей тоже. На что ему деньги? Была бы каморка, где голову приклонить, да кусок хлеба, да чтобы обращались с ним уважительно, как подобает обращаться со старым человеком.

Хотя, если правду сказать, он даже и не чувствует себя теперь таким уж старым. Совсем помолодел Абдулла. Даже ходить и то стал по-другому. Раньше, бывало, согнувшись идет, как старик, а теперь и спину разогнул, и голову высоко держит, и глаза блестят новым, молодым блеском: интересно стало ему жить на белом свете. Совсем как в те далекие времена, когда еще жива была его ненаглядная Селима.

Одна только мечта была теперь у Абдуллы: хотелось ему опять повстречать того молодого комиссара, отблагодарить его за добро. И вот наконец эта мечта сбылась. Теперь он знает его адрес, знает, как найти своего спасителя. Не знает только, как выразить ему свою благодарность.

Думал, думал Абдулла, и вот его осенило. Когда-то, в молодые годы, занимался он резьбой по дереву. И считался неплохим мастером. Но после смерти жены он совсем было забросил это занятие. А тут — вспомнил.

Решил Абдулла вырезать для своего друга комиссара комиссарский знак, красную звезду. Но не такую, как у всех комиссаров, а особенную. Он ведь не простой комиссар, не обыкновенный. Комиссар по делам мусульман. А мусульманской знак — полумесяц. И вот Абдулла надумал вырезать на дереве пятиконечную большевистскую звезду, а сверху над ней полумесяц.

Работа спорилась. Трудился Абдулла над своим подарком вечерами. Но в последнее время вечера стали какие-то беспокойные. Как только стемнеет, так у хозяина гости. Только усядешься, да возьмешься за дело — звонок. И опять надо вставать, отворять дверь, встречать очередного гостя, провожать его наверх, в господские покои. Что они там делают всю ночь напролет — один аллах знает. Может, в карты играют, может, вино пьют. В конце концов, это их, господское дело. У них свои заботы, а у него, У Абдуллы, свои.

Но один из таких ночных гостей Абдуллу сильно удивил. Он сразу узнал старого приятеля Августа Петровича — долговязого, длиннолицего полковника Сикорского. В прежние времена полковник был здесь довольно частым гостем. Однако вот уже несколько месяцев, как о нем не было ни слуху ни духу. Абдулла знал, что летом прошлого года Сикорский командовал войсками, стрелявшими в рабочих. Он отлично помнил, как, заявившись на другой день к Августу Петровичу, полковник орал на весь дом, что большевики губят Россию и его долг — долг русского офицера — стрелять, стрелять и стрелять в них до тех пор, пока останется жив хоть один из этих подлых вражеских шпионов, продающих родину за немецкие деньги.

Абдулла не сомневался, что полковник перестал бывать в доме его хозяина неспроста. Он был уверен, что Сикорский арестован. Но вот, оказывается, жив курилка… Пришел как ни в чем не бывало. Правда, не в старой своей полковничьей шинели, а в гражданском платье.

Сикорский явился не один. Спутник его, далеко не первой молодости, был тоже в штатском. Но особая, неповторимая манера держаться, разворот плеч, посадка головы все это говорило о том, что и на нем офицерская шипель выглядела бы естественнее, чем штатское пальто с бархатным воротничком и мягкая фетровая шляпа.

Раздеваясь в прихожей, они говорили не по-русски.

Но, услыхав произнесенное спутником Сикорского слово «капут», Абдулла догадался, что тот — немец.

«Как же так? — подумалось невольно. — Такой патриот и вдруг как ни в чем не бывало, дружески беседует с немцем, своим заклятым врагом?»

Никогда прежде Абдулла не интересовался делами хозяина и его гостей. Но загадочное появление полковника Сикорского, ненавидевшего немцев, рука об руку с переодетым немецким офицером не давало ему покоя. Тут была какая-то тайна. Уж не заманил ли проклятый Сикорский немца в этот уютный старый дом, чтобы здесь втихомолку его зарезать?

Погасив внизу свет, Абдулла тихонько, на цыпочках, черным ходом поднялся на второй этаж. Он и сам еще толком не знал, зачем идет туда. Подумал было даже, что не худо бы предупредить Августа Петровича, чтобы тот не доверял Сикорскому: этот головорез еще втянет в какую-нибудь беду.

Нельзя сказать, чтобы Абдулла сильно был предан своему хозяину, особенно после того, как тот поступил с ним так бессердечно. Однако десятилетия, проведенные в этом доме, долгая привычка честно исполнять свои обязанности, служить хозяину верой и правдой — все это не прошло для него даром.

Абдулла все еще колебался, не зная, как ему поступить. И вдруг он услышал шаги. Кто-то спускался вниз по черной лестнице. Пришлось спрятаться за выступ стены.

— Он ждет от нас немедленного ответа? Или нам дадут время подумать?

Это был голос Августа Петровича. Второй голос принадлежал Сикорскому.

— О чем тут раздумывать! — раздраженно сказал он. — Наши германские друзья вправе узнать, каковы наши ресурсы. Достанет ли у нашей организации сил, чтобы раз и навсегда покончить с большевиками.

— Я думаю, что такая возможность у нас есть. В особенности если использовать фактор внезапности. До поры надо держать планы в тайне. Но как только будет дан сигнал… Это будет вторая варфоломеевская ночь! Вырежем товарищей комиссаров всех до единого…

Абдулла обомлел… Они хотят вырезать всех комиссаров? Значит, и его молодого друга тоже — того, кто спас от голодной смерти, кто был с ним так ласков и добр. Нет! Этого не будет! Он, Абдулла, не допустит, чтобы это кровавое преступление совершилось!

Организация. Он сказал, что у них организация. Значит, целая шайка таких же головорезов, как этот Сикорский. Как быть? Что может сделать он, маленький человек, беспомощный, слабый?

И тут его осенило. Немедленно туда, к этому молодому комиссару! Улица Жуковского, дом четыре. Скорее, скорее! Рассказать ему все! Предупредить о грозящей опасности!

Абдулла изо всех сил прижался к стене и затаил дыхание. Сикорский и Амбрустер прошли мило. Глухо стукнула дверь черного хода.

Уверившись, что на лестнице больше никого нет, Абдулла выскользнул из своего укрытия, бесшумно сбежал по щербатым, потемневшим ступеням и вышел на улицу в промозглую, ледяную ночную мглу.

Проводив Сикорского, Амбрустер вернулся в круглую гостиную: неудобно было надолго оставлять важного гост одного.

Немец сидел у курительного столика, прямой, как палка: спина его не касалась спинки стула. Он молча поднял голову и вопросительно поглядел на хозяина дома. Амбрустер сел напротив, раскрыл коробку дорогих сигар.

— Угощаетесь.

Немец коротко, одной головой, поклонился. Взял сигару.

— А господин полковник? — после паузы спросил он.

— Господин полковник должен встретить и привести сюда еще двоих-троих наших друзей. Мы хотим, чтобы наше совещание было как можно более представительным.

Немец снова молча наклонил голову. Сидели курили.

Молчание становилось тягостным. Заводить с немцем деловой разговор до прихода Сикорского Амбрустер не хотел. А к непринужденной светской беседе гость, судя по всему, был не слишком расположен.

Но вот наконец стукнула входная дверь. Послышались быстрые, энергичные шаги. Вошел Сикорский и с ним еще двое: один, как и все, в штатском, другой — в офицерском кителе без погон.

— Беспечно живешь, Август Петрович! — сказал Сикорский. — Дверь нараспашку, никакой тебе охраны… А ну как господа комиссары пожалуют? Мы тут даже и пикнуть не успеем.

— Ну, ну, без паники! Как это «нараспашку»? Ведь вас Абдулла впустил?

— Я тебе говорю — дверь настежь. Никакого Абдуллы там нет и в помине. Сколько раз уж было говорено: гони ты этого старого дурака в шею, а вместо него возьми кого-нибудь помоложе да понадежнее.

— И рад бы в рай, да грехи не пускают. У Абдуллы нынче большая рука в правительстве. Да, по правде говоря, лучше Абдуллы сейчас никого и не найти. Он все равно что хорошо вышколенный пес. А глупость его нам только на пользу: старик бесхитростный, по-русски еле разумеет. С ним не надо все время быть начеку, постоянно соображать, что можно говорить, чего нельзя.