Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие?

Рис. 5. Фотография пузырьков в хромато-цинковой замазке, которые могут привести к эрозии колец.

В ту ночь я полетел в Вашингтон рейсом «красный глаз» [27] и прибыл туда рано утром в среду. (Больше я никогда не полечу этим рейсом — я теперь стреляный воробей!)

Я зарегистрировался в гостинице «Холидей» в бизнес-центре Вашингтона и взял такси, чтобы поехать на первое заседание комиссии.

— Куда? — спрашивает шофер.

У меня же есть только клочок бумаги. «Эйч (8th) Стрит, 1415».

Мы отправляемся. Я совсем не знаю Вашингтона. Капитолий находится вот там, памятник Вашингтону здесь; все кажется расположенным очень близко к нужному мне месту. Но такси едет все дальше и дальше, вперед и вперед, близлежащая территория становится все хуже и хуже. Здания становятся все меньше, все беднее. Наконец, мы попадаем на Эйч Стрит, и, по мере продвижения по ней, здания вообще начинают исчезать. Наконец, мы находим нужный адрес — с помощью интерполяции, — это пустой участок между двумя зданиями!

К этому времени я начинаю понимать, что это полный абсурд. Я не знаю, что мне делать, потому что у меня есть только этот клочок бумаги и я не знаю, куда ехать.

Я говорю таксисту: «Собрание, на которое я еду, связано с НАСА. Вы можете отвезти меня в НАСА?»

— Конечно, — говорит он. — Вы же знаете, где находится НАСА, разве не так? Это именно там, где я посадил Вас!

Это действительно было так. До НАСА я мог бы дойти пешком из гостиницы «Холидей»: здание располагалось прямо напротив гостиницы! Я вхожу, прохожу охрану у входа и начинаю бродить по коридорам.

Я нахожу дорогу в приемную Граэма и спрашиваю, идет ли собрание по поводу шаттла.

— Да, я знаю, где оно проходит, — говорит кто-то. — Я отведу Вас туда.

Меня отводят в зал, где, конечно же, проходит огромное заседание: яркий свет софитов, множество телевизионных камер в самом низу; зал заполнен до отказа, и все, что мне остается сделать, — это втиснуться в толпу народа позади. Я думаю: «В этот зал есть только один вход. Как, черт побери, я доберусь отсюда вперед?»

Потом мне что-то удается расслышать — все происходит так далеко внизу, что мне с трудом удается слышать, — но совершенно очевидно, что это совсем не та тема!

Поэтому я возвращаюсь в приемную Граэма и нахожу его секретаря. Она звонит куда-то и узнает, где проходит заседание комиссии. «Я тоже не знаю, — говорит она человеку на другом конце провода. — Он просто вошел сюда!»

Собрание проходило в юридическом кабинете мистера Роджерса, на Эйч (H) Стрит, 1415. А на моем клочке было написано: «Эйч (8th) Стрит, 1415». (Адрес был продиктован по телефону.)

Наконец, я попал в офис мистера Роджерса — я был единственным опоздавшим, — и мистер Роджерс представил меня остальным членам комиссии. Кроме мистера Роджерса, я слышал только об одном из них: Ниле Армстронге, человеке, впервые ступившем на Луну, которого назначили вице-председателем. (В комиссию также входила Салли Райд, но я лишь позднее узнал о том, кто она такая [28].) Кроме того, в комиссии состоял очень приятный парень в военной форме, генерал Кутина (произносится Куу-Тии-на). Он выглядел весьма внушительно в своей форме, тогда как остальные были одеты в обычные костюмы.

Первое заседание действительно оказалось неофициальным сборищем. Это меня беспокоило, потому что я все еще был натянут как заведенная пружина после брифинга, который получил в ЛИРД накануне.

Мистер Роджерс объявил кое о чем. Он зачитал несколько пунктов из порядка проведения нашей работы:

Кроме того, мистер Роджерс сказал, что мы завершим свое расследование за 120 дней. Это сняло камень с моей души: масштаб деятельности нашей комиссии будет ограничен расследованием причин катастрофы, и, быть может, наша работа закончится еще до конца того времени, на которое я заживо себя похоронил!

Мистер Роджерс спросил каждого из нас, сколько времени мы можем посвятить работе в комиссии. Некоторые из членов комиссии уже были на пенсии, и почти все остальные сказали, что переделали свое расписание. Я сказал: «Я готов работать в течение 100 процентов своего времени, начиная с этой минуты!»

Мистер Роджерс спросил: «Кто будет отвечать за написание отчета?»

Мистер Хотц, который был редактором журнала «Авиейшн Уик», добровольно вызвался взять на себя эту обязанность.

Затем мистер Роджерс поднял другой вопрос. «Я уже давно в Вашингтоне, — сказал он, — и могу утверждать, что все вы должны знать одну вещь: что бы мы ни делали, информация все равно будет просачиваться в прессу. Максимум, на что мы способны, — это лишь попытаться сделать эти утечки минимальными. Самый подходящий способ борьбы с этими утечками — проведение публичных собраний. У нас, конечно же, будут закрытые заседания, но если мы обнаружим что-то важное, то сразу же устроим открытое собрание, чтобы общественность была в курсе происходящего».

Мистер Роджерс продолжил: «Чтобы уладить все дела с прессой с самого начала, наше первое официальное собрание будет открытым. Мы встретимся завтра в 10 часов утра».

Когда мы уходили с собрания, я услышал как генерал Кутина сказал: «Где ближайшая станция метро?»

Я подумал: «Вот это парень. По-моему, мы прекрасно поладим: он так причудливо одет, но, внутри, совсем другой. Он не из тех генералов, которые ищут своего водителя и свою служебную машину; он возвращается в Пентагон на метро». Он сразу же мне понравился, и за время работы комиссии я обнаружил, что ничуть не ошибся в своем суждении.

На следующее утро за мной приехал лимузин: кто-то устроил так, что на нашу первую официальную встречу мы должны были приехать на лимузинах. Я сел на переднее сиденье рядом с водителем.

По пути на собрание водитель мне говорит: «Я понимаю, что в эту комиссию входит много важных людей»…

— Да, похоже…

— Знаете, я коллекционирую автографы, — говорит он. — Не могли бы Вы оказать мне услугу?

— Конечно, — говорю я.

Я лезу за ручкой, а он говорит: «Когда мы туда приедем, не могли бы Вы показать мне Нила Армстронга, чтобы я смог взять у него автограф?»

Перед началом собрания нас привели к присяге. Люди толпились вокруг нас; секретарь вручил каждому бэдж с фотографией, чтобы мы могли попасть в любое место НАСА. Кроме того, нам пришлось подписать какие-то бумаги, гласившие, что ты согласен делать это и то, чтобы твои расходы были оплачены и т.д.

После принесения присяги я встретил Билла Граэма. Я узнал его и вспомнил как хорошего парня.

Первое публичное собрание должно было проходить в виде общего брифинга и презентации, которые проводили большие шишки НАСА — мистер Мур, мистер Олдрич, мистер Ловингуд и другие. Мы сидели на больших кожаных стульях на сцене; и каждый раз, когда кому-то из нас хотелось почесать нос, на нас направлялись яркие огни и все телекамеры.

Я сидел рядом с генералом Кутиной. Перед самым началом собрания он наклоняется ко мне и говорит: «Второй пилот первому: причеши волосы».

Я отвечаю: «Первый пилот второму: не одолжишь свою расческу?»

Первое, что нам пришлось выучить, — это сумасшедшие акронимы, которые НАСА использует повсеместно: «ДТРы» — двигатели твердотопливных ракета-носителей. «ОДКШы» — это основные двигатели космического шаттла. Они сжигают «ЖВ» (жидкий водород) и «ЖК» (жидкий кислород), которые содержатся в «ВР» — внешнем резервуаре. Все имело свои буквенные обозначения.