Крупская

Великий князь Михаил Александрович больше ценил семейное счастье, чем власть и положение. Гвардейский офицер, автолюбитель и поклонник аэропланов, он влюбился в дочь московского адвоката, которая была дважды разведена.

Николай II категорически запретил ему жениться. Но Михаил 17 октября 1912 года в Вене в сербской православной церкви тайно обвенчался с любимой женщиной. Император запретил Михаилу возвращаться в Россию, уволил его со службы и лишил всех званий. Михаил жил на юге Франции, в Англии, потом ему разрешили вернуться. Михаил был назначен командиром сформированной на Кавказе Дикой дивизии, которая отличилась в войну. Его жена получила титул графини Брасовой. В тот мартовский день великий князь думал о жене и детях…

«Спал долго и крепко, — пометил в дневнике Николай II. — Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыли в Могилев. Все чины штаба были на платформе.

Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырехвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»

Упомянутая бывшим императором четырехвостка — понятие тех лет, означавшее всеобщие, прямые, тайные и равные выборы, которых давно добивалось русское общество.

«Я в полном отчаянии! — писала вдовствующая императрица Мария Федоровна. — Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар! В 12 часов прибыла в Ставку, в Могилев, в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание!.. Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Бедняга Ники открыл мне свое бедное кровоточащее сердце, и мы оба плакали…»

Отрекшийся от власти император плохо представлял себе положение в стране и собственную будущность. Он наивно полагал, что будет предоставлен самому себе и вместе с семьей поселится в Ливадии или в худшем случае уедет за границу.

Шестого марта Священный синод Русской православной церкви отменил богослужебное поминовение царской власти. Общее собрание Екатеринбургской духовной консистории отправило приветственную телеграмму Родзянко: «Екатеринбургское духовенство восторженно приветствует в лице Вашем свободную Россию. Готовое все силы свои отдать на содействие новому правительству в его устремлениях обновить на началах свободы государственный и социальный строй нашей родины, возносит горячие молитвы Господу Богу, да укрепит Он Всемогущий державу Российскую в мире и да умудрит Временное правительство в руководительстве страной на пути победы и благоденствия…»

— Сейчас Николай II в моих руках, — заявил Керенский. — Я не хочу, не позволю себе омрачить русскую революцию. Маратом русской революции я никогда не буду. В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию.

Британский посол Джордж Бьюкенен сообщил Временному правительству, что король Георг готов принять Николая и Александру на британской территории. Но Керенский не позволил им уехать, испугавшись Советов. Да и английское правительство передумало, чтобы не провоцировать левых у себя в стране.

«Последний день в Могилеве, — записал Николай в дневнике. — В 10 часов подписал прощальный приказ по армиям. В 10.30 пошел в дом дежурства, где простился со всеми чинами штаба и управлений. Дома прощался с офицерами и казаками конвоя и Сводного полка — сердце у меня чуть не разорвалось!»

Несколько раз в те дни был момент, когда казалось, что ход событий можно повернуть в другую сторону. Но все эти возможности были упущены, и, наконец, события приобретали характер неостановимый, как сход снежной лавины.

Временное правительство принимало законы, давно назревшие и совершенно необходимые. Но то, что последовало потом… Вскоре многие вспоминали царский режим как время счастливое и прекрасное.

«В 12 часов приехал к мама́ в вагон, — записал в дневнике Николай, — позавтракал с ней и ее свитой и остался сидеть с ней до 4.30. В 4.45 уехал из Могилева, трогательная толпа провожала. Четыре члена Думы сопутствуют в моем поезде. Поехал на Оршу и Витебск. Погода морозная и ветреная. Тяжело, больно и тоскливо».

Это последнее путешествие Николая в его поезде. Но и здесь он уже не хозяин. Фактически он под арестом. За ним присматривают депутаты Думы. Поезд прибыл в Царское Село утром. Ни на кого не глядя, Николай прошел по перрону и сел в автомобиль.

«В поезде с государем ехало много лиц, — вспоминал начальник охраны Александровского дворца полковник Кобылинский. — Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают».

У въезда во дворец дежурный офицер скомандовал:

— Открыть ворота бывшему царю.

«Скоро и благополучно прибыл в Царское Село, — записал Николай II. — Но, Боже, какая разница, на улице и кругом дворца, внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате. Но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь недавно началась. Погулял с Валей Долгоруковым и поработал с ним в садике, так как дальше выходить нельзя!»

В 1920 году бывший председатель Думы Родзянко уехал из России, жил в Сербии, очень бедно. Правые эмигранты его ненавидели. Иногда он задавал себе вопрос: — «А может быть, действительно я не все сделал, чтобы предотвратить гибель России?»

История нашей страны развивается по спирали. Правящая элита держится за власть обеими руками, не позволяя самых необходимых перемен. В какой-то момент перемены всё-таки начинаются и тут же превращаются в неконтролируемую стихию, которая всё сносит.

Приходит новая власть и опять всё пытается заморозить. Так было при царе — и кончилось кровавой Гражданской войной, так было при советской власти — и кончилось распадом государства и кровавыми конфликтами.

Сложись история иначе, Россия была бы и сегодня процветающей конституционной монархией. И внук или, скорее, правнук Николая II принимал бы послов, поздравлял страну с Новым годом и открывал заседания Государственной думы.

Царская Россия, откликаясь на веления времени, менялась. Но слишком медленно. Революции можно было бы избежать, если бы власть позволила обществу нормально развиваться, поняла необходимость модернизации.

Ведь даже императрица признавалась Николаю II: «Меня всегда огорчает, как мало производится здесь. Всё привозится из-за границы. Дай Бог, чтобы по окончании этой ужасной войны фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха; такая огромная страна и зависит от других».

А художник Мстислав Владимирович Фармаковский писал из Парижа весной 1907 года: «Россия делает завоевания за границей, разумеется, не официальная Россия в мундирах, а та, которая ропщет и хочет жить по-своему: русская литература уже завоевала себе место, русская музыка теперь расчищает себе дорогу, и перед ней робко жмутся разные Делибы, даже Массне и Сен-Санс неприятно поводят плечами; русская живопись только начинает появляться за границей и уже заставила многих подумать о наступающей своеобразной силе. И как ни бедственно положение России политической, всё-таки чувствуешь гордость при слове: я — русский!»

НЕМЕЦКИЕ ДЕНЬГИ

Обвинения большевиков в сотрудничестве с немецким генштабом Ленин и Крупская услышали весной 1917 года. В советские времена на эту тему было наложено табу. Но зато после перестройки, когда страна открылась, в Россию из эмигрантских запасников хлынул поток антибольшевистской литературы. И девственное в смысле знания собственной истории российское общество было потрясено: «Оказывается, Октябрьскую революцию большевики совершили на немецкие деньги… Всеми действиями Ленина руководил кайзеровский генеральный штаб. Германия с помощью большевиков разрушила Российскую империю, чтобы спастись от поражения в Первой мировой… И позорный Брестский мир с немцами Ленин и Троцкий тоже подписали, выполняя приказ Берлина…»