Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

«Когда мне пришлось прервать съемки, — скажет позднее Хьюстон, — я уже знал, что с ней все кончено. У меня было предчувствие. Она была обречена. Она не могла спастись сама, и другие были не в состоянии ее спасти. Я видел, в какую пустоту она удаляется своей сомнамбулической походкой, и подумал: через три года она умрет или попадет в психушку. Что я помню о ней из того времени, так это невинность. Мне нравится развращенность Голливуда. Мне также нравится, что есть люди, не то чтобы сохранившие чистоту или неприкосновенность, это ничего не значит, но знающие о своем распаде. Да, о своем разложении. Все дело в плоти. Люди портятся, как мясо. Она была неиспорченной. Она была как будто не подвержена тлению. Как-то я говорил о ней с ее массажистом, Ральфом Робертсом, массажистом звезд. Он также был актером. Ральф говорил, что на ощупь Мэрилин отличается от всех людей, которых ему когда-либо приходилось трогать. Дело было в плоти, не только в коже. Какая-то неожиданная чистота. Это видно на экране. Только это и видно. Не мы снимаем тело, а это тело ослепляет нас своим светом. Даже в «Неприкаянных», где оно несколько отяжелело. Сартр говорил мне: «От нее исходит не свет, а тепло: она прожигает экран»».

Нью-Йорк, Манхэттен

1959 год

В конце 1959 года в Нью-Йорке Мэрилин знакомится с писателями, которыми она восхищалась. Карсон МакКаллерс приглашает ее в свой дом в Найяке, где они долго беседуют с романисткой Айзек Денисен о поэзии и литературе. Поэт Карл Сандбург, с которым она познакомилась во время съемок «Некоторые любят погорячее», часто навещает ее в ее манхэттенской квартире; во время бесконечных разговоров наедине она читает стихи и пародирует актеров.

Мэрилин и Трумен Капоте встречаются вновь.

— У меня есть один план. В прошлом году я написал короткий роман, «Завтрак у Тиффани». Девушка в моей книге — ее зовут Холли Голайтли — это я. Это урок моего учителя и тайного друга — Флобера. Но Холли — это еще и ты. Знаешь, мои романы — это воспоминания о воспоминаниях, и мне хотелось бы, чтобы читатели вспоминали о моих персонажах так, как вспоминают о чем-то увиденном во сне или о человеке, случайно встреченном на улице, — неопределенно и в то же время очень четко. Хочешь, я тебе скажу первую фразу: «Меня всегда тянет к тем местам, где я когда-то жил, к домам, к улицам». Рассказчик вспоминает о девушке — немного шлюхе, немного алкоголичке, немного сумасшедшей. Когда-то она часто бывала в баре на Лексингтон-авеню. Эта девушка была родом из ниоткуда, не принадлежала ничему, никому — и еще меньше себе самой. Неприкаянная личность. Всегда в поиске, в путешествии, в бегах. Она никогда не найдет себе дом. Ее спрашивают, что она делает в жизни. Она отвечает: «Я уезжаю». В романе я называю ее «путешественница». Мы снимем по нему фильм. Как тебе эта идея?

— Мой девиз, — ответила Мэрилин, — скорее звучит так: «Я возвращаюсь». Мои путешествия всегда одни и те же. Неважно, куда я еду и почему, в конце концов оказывается, что я так ничего и не увидела. Быть киноактрисой все равно что жить на цирковом манеже. Ты путешествуешь, но бежишь по кругу. Где бы ты ни оказалась, ты не встречаешь местных жителей, не знакомишься с ними. Ты не видишь дальше декораций. Только одни и те же агенты, одни и те же интервьюеры, одни и те же кадры, на которых ты сама. Дни, слова, лица, сменяют друг друга, чтобы повториться снова. Как иногда бывает во сне, когда понимаешь: это мне уже снилось. Наверное, для того я и захотела стать актрисой, чтобы, снимаясь, не сниматься с места, а все время двигаться по кругу. Кино — это детский манеж.

Мэрилин очень хотелось сыграть Холли Голайтли. Она сама подготовила целых две сцены и исполнила их для Трумана — тот счел, что она играет фантастически. Они репетировали целыми ночами, с перерывами на «белых ангелов» и споры насчет «Diamonds are а girl’s best friend» («Бриллианты — лучшие друзья девушки»), ее песенки из фильма «Джентльмены предпочитают блондинок». Но у Голливуда было другое представление о героине романа — была выбрана брюнетка, здравомыслящая Одри Хепберн, которую никак нельзя было назвать чувственной. «Мэрилин была бы совершенно чудесна в этой роли, но студия «Парамаунт» меня облапошила», — заключил Капоте, крайне разочарованный кинопостановкой. В конце фильма не было воспоминаний рассказчика о потерянной девушке. Он убедил ее остаться в Нью-Йорке, «потому что она навсегда принадлежит этому городу и город принадлежит ей». Однако Холли говорила в романе: «Нью-Йорк мне нравится, потому что он вечно от меня ускользает». Эту фразу Капоте услышал от своего двойника, своего «белого ангела».

Лос-Анджелес, Сансет Стрип

конец сентября 1960 года

Когда Мэрилин проходила психоанализ у Гринсона, уже прошло восемь месяцев, как с ней порвал Ив Монтан. Она хотела любить, но не знала кого. Она в расстроенных чувствах позвонила Андре де Динсу. Поддразнивая ее, он предложил приехать к нему, ведь у него есть «лекарство от всех болезней». «Приезжай — как только ты узнаешь о моем чудесном средстве, ты забудешь все свои горести». В тот день она не приехала. Но через несколько недель странно одетая дама вышла из такси на аллею, ведущую к дому на холмах. Мэрилин вырядилась так, что Андре узнал ее, только когда она подошла к гаражу, рядом с которым он садовничал. На ней были платок, черные очки, джинсы, сандалии и пальто. В трех метрах от него она сняла очки, и он наконец понял, кто стоит перед ним. Что случилось с прелестной Нормой Джин, которая все время смеялась? Как она могла выглядеть такой угасшей, такой несчастной? Она торжественно сказала, что хочет посмотреть на его «средство от всех горестей».

— Что случилось?

— Я всю ночь не сомкнула глаз.

— Ты вчера выпила слишком много кофе?

— Нет.

— У тебя проблемы с деньгами?

— Нет.

— У тебя неприятности?

— Целая куча. Меня все обманывают!

— Это первая причина бессонницы. Ты сердишься, потому что чувствуешь, что тебя эксплуатируют. Тебе одиноко? Говори правду, Мэрилин, и только правду!

Она ничего не ответила.

— Когда ты в последний раз занималась любовью? Сколько времени у тебя не было оргазма?

— Много недель. Но мне наплевать!

Когда Андре пересадил куст, он предложил Мэрилин выпить коктейль. Как только она согласилась, их прервала другая гостья. Модельное агентство, для которого работал фотограф, прислало хорошенькую молодую фотомодель. В отличие от неузнаваемой Мэрилин, она носила высокие каблуки и облегающее платье из розового шелка. Длинные волосы элегантными локонами рассыпались по плечам. Девушка приветствовала фотографа самой обворожительной улыбкой и вошла в длинный коридор дома, подражая знаменитой походке Мэрилин Монро. «Модель, готовая позировать обнаженной за пятьдесят долларов, сексуальнее Мэрилин. А Монро, усталая, нервная и подавленная, выглядит просто уродиной», — подумал Андре. Мэрилин отвернулась, чтобы девушка ее не узнала. Пока натурщица болтала с фотографом, Монро отошла, чтобы вызвать по телефону такси. Потом она заперлась в туалете до приезда такси и попросила Андре сделать так, чтобы девушка не видела, как она уходит. Садясь в такси, она вспомнила о «лекарстве от всех болезней». Слишком смущенный, чтобы отвечать при шофере, Андре попросил ее подождать, побежал в свой кабинет и нацарапал несколько слов на бумажке. Он передал ей листок, когда такси отъезжало. Мэрилин прочла; «Секс со мной».

«Вот придурок! — воскликнула она. — Настоящее лекарство — это смерть». Она выбросила из окна смятую бумажку, которая пролетела еще несколько метров по вечерней пыли пологой дороги к Сансет Стрип.

Лос-Анджелес, Вествуд Виллидж

ноябрь 1960 года

Последний вечер в Рено был полон патетики. Напившись бурбона, Мэрилин разглагольствовала: «Я стараюсь найти себя как личность. Миллионы людей живут своей жизнью, но не находят себя. Единственный способ для этого, который наконец я нашла, — это испытать себя в качестве актрисы».