Данные достоверны

Так вскоре сколотили мы по образцу пятерок подрывников первую пятерку партизан-разведчиков. В нее вошли Семенюков, Караваев, Голумбиевский, Хрищанович и Иван Белорусе.

Эта-то пятерка и начала «наступление на Барановичи».

* * *

Мы долго думали, как проникнуть в Барановичи.

Город был набит немецкими войсками, полицией, являлся важнейшим железнодорожным узлом, и, надо полагать, гестапо не забыло прочистить Барановичи, насадить в нем свою агентуру, старалось держать жителей под неусыпным надзором.

Поскольку отряду Бринского разведывательных задач до сих пор не ставили, то и попыток разведать Барановичи не делалось.

Знакомых партизанам людей в городе не было.

Как же проникнуть в город? Как нащупать связь с патриотами, которые наверняка были там?

Изучая обстановку, мы обратили внимание на поселок Кривошин. Стоял он километрах в тридцати от Барановичей, партизаны туда изредка заходили и знали, что некоторые жители поселка ездят в город, главным образом для обмена мелкой живности и овощей на различные товары.

Поскольку партизан поблизости от Кривошина не существовало, гитлеровцы не сочли нужным держать в поселке большой гарнизон, ограничились созданием полицейской комендатуры со считанным числом полицейских, остерегавшихся, кстати сказать, проявлять какую-либо прыть.

Расспросив партизан, посещавших Кривошин, мы пытались выяснить, не завели ли они там знакомств.

Увы! Нас ждало разочарование. Партизаны посещали Кривошин всего два-три раза, заходили напиться, попросить керосина, соли и не могли даже назвать фамилии людей, выносивших кружку воды или узелок с солью.

Положение усложнялось.

Я собрал пятерку и стал держать совет.

Решение виделось единственное: идти в Кривошин самим, искать там людей самим. Но мне хотелось, чтобы

[99]

бойцы пришли к такому же решению без подсказки. И товарищи не подкачали. Правда, без особой уверенности, но кто-то из них, уже не помню кто, первым предложил наведаться в город, поглядеть, что там происходит.

— Неплохая мысль, — поддержал я.

Партизаны переглянулись.

— В чем дело, товарищи?

Николай Голумбиевский, почесав в затылке, неуверенно сказал:

— Да как-то странно, товарищ командир. Ну, взять меня... Я же сам кривошинский... Узнают ведь.

— За семью боитесь?

— Да не... Семья уехала. А все ж таки...

— Неясно... Вероятно, вас смущает, как это вдруг мы, партизаны, появимся в поселке?

Пятерка молчала. Встал Караваев:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан?

— Пожалуйста.

— Тут не в опасениях дело, товарищ капитан... Но мы вас так поняли, что людей подбирать надо.

— Правильно.

— Тогда вопрос, товарищ капитан... Как же мы — придем к людям, сагитируем и уйдем?.. Ведь немцы прознают, у кого мы были, факт! И сразу возьмут всех. Получится — опять никого не останется... Просим разъяснить.

— Садитесь, товарищ Караваев... Вопрос вы задали естественный. Правильно, при посещении жителей Кривошина нужно соблюдать определенное правило. Кстати, очень простое. Прежде всего никогда не заходить только в те дома, где будут наши люди. Заходить в несколько домов на разных улицах. В том случае, если за нами и станут следить, — не поймут, кто же помогает партизанам, а кто просто оказался у нас по дороге... И еще. Главное. Мы никого поначалу агитировать не станем. Будем присматриваться к людям. С одним поговорим, с другим... А там почувствуете, кто хочет бороться с врагом и не струсит, а кто не больно надежен... Понятно?

— В общих чертах — понятно... — сказал Голумбиевский.

— А чтобы и не в общих чертах понятно было, я сам отправлюсь с вами для начала. Готовьтесь. Завтра навестим Кривошин.

[100]

Лес подходил к Кривошину почти вплотную. Было известно, что никаких патрулей, застав или контрольно-пропускных пунктов на окраинах поселка не существует, поэтому мы вошли открыто, не таясь и не пряча оружие.

Вероятность столкновения или стычки с полицейскими не пугала. В случае чего мы могли постоять за себя.

Поселок был как поселок: немощеные улочки, палисадники с поздними осенними цветами, потемневшие от времени и непогод избы и домишки.

Только вот ребятишек почти не было видно, а те, что и появлялись вдруг на улице, немедленно исчезали во дворах, едва заметив вооруженных людей.

Да и взрослые сворачивали в проулки или скрывались в первом попавшемся доме, как только видели нас.

Народ так настрадался за время хозяйничанья оккупантов, что не ждал ничего хорошего от тех, кто появлялся с оружием. Ведь родная армия была далеко! С оружием, как правило, появлялись только враги!

Мы вышли на главную улицу поселка. То же безлюдье и та же тишина.

Зашли в один дом, в другой. Там воды попросили напиться, там молочка.

Женщины, услышав чужие шаги, прижимались спиной к печам, отступали к горницам, словно готовились собственным телом прикрыть детишек.

Мужчины смотрели в пол...

Я предупредил бойцов, чтобы везде вытирали ноги, вежливо здоровались и снимали шапки.

Наше поведение успокаивало людей: фашист и полицай шапки не снимут!

Напившись, потолковав о погоде, благодарили за угощение.

Один пацаненок, осмелев, выскочил:

— Дядька! А вы партизаны?

Мать бросилась к нему:

— Я тебе покажу партизан, сволоченок!

— За что же вы так?.. — спросил я женщину. — Мы и верно партизаны, сынок.

* * *

Мы не ждали от первого посещения Кривошина каких-либо серьезных результатов. Не так-то просто с первого раза найти в незнакомом месте человека, которому можно довериться...

[101]

Однако поход в поселок явился для будущих разведчиков какой-то практикой, научил входить в населенный пункт, в чужие дома, вести себя так, чтобы не испугать хозяев, направлять разговор в нужное русло.

Все это может показаться примитивным и наивным. Но если учесть обстановку в тылу врага осенью сорок второго, то даже вылазки в Кривошин были далеко не простым и легким делом. Однако мы продолжали их, чтобы обучить группу самостоятельным действиям и организовать затем разведку Барановичей.

Умение же войти в дом, где живут люди, запуганные расстрелами и виселицами, умение поговорить с этими людьми — занятие отнюдь не из легких...

Здесь, в Кривошине, пятерка из отряда Бринского проходила ту же школу, что Седельников и Кузьменко на хуторе у Матрены. С той разницей, пожалуй, что в Кривошине было потрудней.

Тем не менее посещения поселка, находившегося под контролем немцев, довольно быстро дали хорошие результаты: партизаны осваивались, а жители встречали нас все приветливей.

Вот так, в третий или четвертый приход в Кривошин, встретили нас и в доме Ромуальда Викентьевича Лиходневского, слесаря паровозного депо Барановичи, частенько навещавшего семью, жившую в поселке.

Хозяин дома, мужчина средних лет, при первой встрече весьма немногословный и осторожный, теперь держался почти дружески.

Мы спросили его о здешнем солтысе: не прижимает ли народ, не выслуживается ли перед фашистами?

Лиходневский пожал плечами:

— Назначили его, ну, стало быть, приходится делать то, что велят...

— Делать можно по-разному. С рвением и без оного.

— Само собой. Я и говорю, делает то, что велят.

Темные глаза Ромуальда Викентьевича усмехались. Дескать, ясней ясного говорю, чего же вам еще?

Он принес чугунок картошки, достал буханку хлеба, соль, подсолнечное масло:

— Покушайте, пожалуйста. Чем богаты, как говорится...

— О! Даже масло... Здесь брали или в Барановичах?

— В Барановичах. Здесь с маслом туго.

— А что, хороший в Барановичах рынок?

[102]

— Да как сказать... По нынешним временам, понятно, хороший. И сахар купить можно, и чай. Ну, керосин, конечно.

— Кто же продает?

— И немцы и кое-кто из местных, кто при «новом порядке» торговлишкой занялся.