Герман Геринг — маршал рейха

— Вы дали ваше слово — но ведь это было просто притворство, разве не так, герр генерал? — откровенно спросил фон Даннер.

Фон Лоссов согласился. Да, это была только уловка, чтобы выиграть время. Он начал отдавать команды, и скоро армейский коммутатор буквально захлебнулся телефонными звонками в другие гарнизоны с приказами срочно прислать в баварскую столицу подкрепления.

Всю ночь шел дождь со снегом. Когда над Мюнхеном взошел рассвет, бойцы подразделений СА и других подкреплений, марширующих по серым, покрытым слякотью улицам к месту встречи у «Бюргербройкеллера», с изумлением увидели расклеенные на стенах домов плакаты, объявляющие национал-социалистов запрещенной партией, а все договоры с ними, которые были подписаны фон Каром, расторгнутыми. Тот приказал напечатать эти объявления, как только выбрался из пивного зала. Экстренный выпуск мюнхенской «Пост» вышел с коротким официальным заявлением принца Рупрехта, отрицающим какую-либо связь с Гитлером и генералом Людендорфом, и еще более коротким посланием кардинала Фаульхабера, главного католического лица в Баварии, осуждающим руководителей путча.

Гитлер, Людендорф, Геринг и Гесс между тем стояли в пивном зале, хранившем следы бурно прошедшей ночи, и вовсе не запах прокисшего пива и застоявшегося сигарного дыма делал их лица такими перекошенными. Дело неожиданно приняло скверный оборот, и они, похоже, находились в замешательстве, не зная, что делать дальше. На рассвете у них была назначена встреча с фон Лоссовом у пивного зала, но тот не появился. Ему отправили уже несколько посланий, но ни один из эмиссаров с ответом не вернулся. (Это и понятно — их всех арестовали.)

Вскоре они узнали худшее. Удалось перехватить радиодонесение из казарм рейхсвера в Берлин, из которого путчисты узнали не только то, что члены триумвирата нарушили свое слово, но и что уже отданы приказы об аресте Гитлера, Людендорфа и других главарей путча. Вслед за этим появились сообщения из разных концов города и с железнодорожной станции о прибытии армейских частей. Однако прибывающие войска ожидал совсем не теплый прием со стороны обывателей, начинающих собираться на улицах. Большинство из них сочувствовали национал-социалистам и, уже зная об антипутчевом характере их миссии, потрясали кулаками и испускали гневные вопли в адрес проходящих солдат. (Фон Лоссов попытался не допустить выхода газет, содержащих репортажи о вечернем митинге в «Бюргербройкеллере» и особенно описания собственного участия в нем и восторженной реакции собравшихся, но некоторые издания все же успели найти своих читателей.)

Один рейхсверовский офицер впоследствии так описал эту сцену:

«Маршируя по Максимилианштрассе, мы слышали в свой адрес такие определения: „Тьфу, еврейские защитники! Предатели фатерланда! Цепные псы! Хайль Гитлер — к черту Кара!“ и т. п. А когда пересекали Одеонсплатц, прохожие орали, свистели, улюлюкали и грозили кулаками…»

Что теперь было делать мятежникам? И Гитлер и Людендорф понимали, что без поддержки рейхсвера их предприятие провалится. Хотя у них имелось кое-какое оружие и они прошли определенную подготовку, они не сумели бы выстоять против регулярных войск, которые могли подвезти пушки и двинуть против них бронеавтомобили. Наконец Гитлер, в плане рабочей гипотезы, предложил, чтобы все отряды нацистов соединились и начали отступление на юг к Розенхайму, а тем временем нужно послать к принцу Рупрехту эмиссаров с просьбой о посредничестве между ними и фон Каром и фон Лоссовом.

Людендорф покачал головой.

— Мы двинемся маршем по городу! — объявил он.

Кто-то тут же заметил, что в этом случае все пути будут перекрыты войсками, которые откроют огонь.

Едва заметная гримаса презрения промелькнула на лице Людендорфа.

— Скорее небеса рухнут, чем баварский рейхсвер станет по мне стрелять, — сказал он.

В это верил не один Людендорф. Гитлер тоже так считал. То, что какой-нибудь солдат или полицейский рейха осмелится поднять оружие против национального героя, было немыслимым. Мысль о его неуязвимости согрела нацистских лидеров в это вызывающее озноб утро сомнений и разочарований, и они снова почувствовали прилив оптимизма.

Да, идея Людендорфа была правильной. Они пойдут маршем, соберут всех штурмовиков и всех сторонников партии, внушительной колонной пройдут по мосту через Изар в город. Прошествуют к зданию командования военного округа на Одеонсплатц, которое захватил и теперь сидел там, окруженный солдатами, капитан Рем со своими боевиками из «Рейхскригфлагге», и соединятся с ними, игнорируя рейхсвер или полицию, которые попытаются их задержать.

Гитлер был так уверен, что они смогут исправить ситуацию этой демонстрацией, и так верил в силу личности Людендорфа, которая их защитит, что сказал Герингу, чтобы тот собрал в пивном зале всех членов СА и боевиков «Оберланда», и там, в присутствии стоявшего рядом с ним увенчанного наградами генерала, велел им произнести торжественную присягу на верность Людендорфу. Это был расчетливый психологический ход, который помог восстановить чувство единства и общности цели в его уже тронутых пораженчеством когортах.

Они вышли из «Бюргербройкеллера» на площадь и прилегающие улицы и построились в колонны. Прозвучал сигнал, и марш начался. Впереди шел знаменосец СА с огромным развевающимся красным партийным флагом со свастикой и знаменосец с флагом «Оберланда», в переднем ряду шествовали вожди: в центре Людендорф, справа от него Гитлер, слева Геринг, затем Ульрих Граф, Макс фон Шойбнер-Рихтер (окружной нацистский лидер), Розенберг, адъютант Людендорфа майор Ганс Штрек и несколько других главных нацистов, за ними шагали остальные штурмовики и бойцы из «Оберланда» с винтовками на плечах. Дальше, в глубине колонны, ехал грузовик с пулеметчиками.

Первое препятствие ожидало эту внушительную колонну у Людвигсбрюке, моста через Изар, где путчистов встречали баварские полицейские с винтовками, которые получили приказ их остановить.

Герман Геринг предвидел это. Настроенный более скептически, чем его вождь, относительно людендорфовской неуязвимости, он отнюдь не испытывал уверенности насчет действий рейхсвера в отношении нацистов, когда произойдет столкновение. Потом Геринг говорил, что он с самого начала чувствовал, чем это кончится. Но как вести себя с полицейскими, охранявшими мост, он знал.

Колонна пока что остановилась, а он пошел вперед, чтобы поговорить с лейтенантом Георгом Хефлером, командовавшим этим подразделением. Указав на группу покорных и немного испуганных людей внутри колонны, Геринг объяснил, что это заложники, министры, полицейские начальники, которых путчисты взяли на всякий случай под свою опеку в минувшую ночь. Если полицейские откроют огонь, сказал он, он прикажет их расстрелять.

— Кое-кто из моих людей охотно обещал прибить их, — добавил он. — Но я, конечно, не хотел бы, чтобы это случилось. Ведь все они — уважаемые и семейные бюргеры.

Полицейские расступились, и колонна прошла через мост в город. (Похоже, Гитлер только в этот момент осознал, что с ними находятся заложники. Не желая иметь на своих руках кровь мучеников — в смысле, мучеников не-нацистов, — он приказал, чтобы их немедленно вернули в пивной зал, где они и оставались до своего освобождения рейхсвером.) После этого их шествие стало триумфальным. Мюнхенцы вывалили на улицы, чтобы встречать марширующих, и не было никаких сомнений относительно владевших ими чувств. Под приветственные крики, рукоплескания и возгласы «Хайль Гитлер!» они пересекли Мариенплатц и двинулись дальше по Резиденцштрассе с пением и под знаменем со свастикой. Людендорф, явно удовлетворенный, улыбался, Гитлер поднял руку в приветственном салюте, принимая восторженные возгласы толпы.

Резиденцштрассе была узкой, и колонна значительно уплотнилась, демонстранты шли к просторной Одеонсплатц буквально плечом к плечу. Но в конце улицы, преграждая им путь, уже стоял кордон полиции. Продолжая шагать, Гитлер дал сигнал Ульриху Графу, и тот побежал вперед и крикнул старшему полицейскому офицеру: