Над полем боя

Бомбы, эрэсы, оставшийся запас снарядов и патронов мы приберегли для гитлеровских автомашин. Они двигались вслед за танками. С воздуха теперь хорошо просматривалась вся эта мотоколонна, растянувшаяся на несколько километров. Враг открыл было по нашим самолетам огонь из крупнокалиберных пулеметов, но поздно: дело решали секунды, на которые мы опередили фашистов. Наш внезапный удар оказался весьма эффективным. Застигнутый врасплох, противник понес большие потери в живой силе и технике.

После выполнения задания, когда мы зарулили на стоянку, капитан Копейкин поблагодарил нас, а мы поблагодарили его. Так требовал воинский этикет: вместе летали, поровну делили опасность.

- Приходите, еще слетаем! - приглашал Михаил комсомольского вожака.

- Обязательно приду! - ответил тот.

Капитан Копейкин хорошо знал своего коллегу по комсомольской работе и понимал, что никогда не унывающий весельчак лейтенант Бабкин много делает для поднятия настроения и боевого духа авиаторов. Василий Ефремович ценил такой оптимизм. Эти заряды бодрости, как он выражался, - заряды из комсомольской обоймы.

...На следующий день фашисты возобновили атаки севернее Жиздры и опять не добились успеха. Наши наземные части прочно удерживали свои позиции, перемалывая живую силу и технику противника. Выполнять эту задачу пехотинцам по-прежнему помогал наш авиационный полк, с той лишь разницей, что мы значительно расширили район нанесения штурмовых ударов. Теперь штурмовики появлялись над Спас-Деменском, станцией Приднепровская, районными городами Дорогобуж, Ярце-во, Козельск. Наши штурмовые удары сковывали противника на железных и шоссейных дорогах, не позволяли ему подвозить к фронту свежие силы.

По далеко не полным данным, в районе своего наступления фашисты за два дня боев потеряли только убитыми до двух тысяч солдат и офицеров. Проходя над полем боя на малой высоте, мы видели разбитую технику противника и сотни гитлеровцев, уничтоженных нашим огнем.

Бои на этом направлении продолжались вплоть до 23 марта. Противник лишь тогда прекратил атаки, когда число убитых гитлеровцев возросло до семи тысяч. На поле боя перед нашим передним краем осталось 140 сгоревших и подбитых фашистских танков. Было захвачено 50 орудий. Наши летчики и зенитчики сбили 11 вражеских самолетов.

Не обошлось и у нас без потерь. Седьмого марта без вести пропали младшие лейтенанты Жаров и Правдивцев. Улетели штурмовики на боевое задание и не вернулись. Может быть, их подкараулили гитлеровские зенитки, а может, оказались жертвой вражеских истребителей? О судьбе пропавших без вести летчиков можно только строить предположения: убиты или сели на вынужденную? Если остались живы, то удалось ли скрыться от фашистов?

Но в это грозное время бывали порой и приятные сюрпризы. Считал я, что нет уже в живых моей матери и сестренки. С января не отвечали. А в марте от них пришло первое письмо. Натерпелись, наголодались, но все-таки выжили. В деревне под Миллерово приютили их добрые люди.

Случалось у нас в полку и такое, когда родным посылали похоронки на летчика или воздушного стрелка, а они потом возвращались на свой аэродром. Вот и сейчас мы в душе надеялись, что отыщутся наши Жаров и Правдивцев.

А тут как-то неожиданно пришла новая беда: из налета на Козельск не вернулся еще один самолет. Штурмовики не успели произвести посадку, а техники и механики уже точно определили, кого нет.

- Опять Славушка Петров не вернулся, - упавшим голосом проговорил старший техник эскадрильи капитан Репин.

И никто из летавших в группе не видел, что случилось с самолетом лейтенанта Петрова. Куда он мог деться? В том полете Славушка летел справа крайним ведомым. Стараясь сохранить свое место в строю, занятые войском целей, летчики не могли все время видеть того, кто летел замыкающим.

А над объектом началась такая огненная свистопляска!.. Противник встретил наши штурмовики бешеным зенитным шквалом. В яростном поединке с фашистами наши летчики били по гитлеровским батареям эрэсами, из пулеметов и скорострельных авиационных пушек. Стараясь не задеть верхушки деревьев, над целью мы выводили самолеты из пикирования, взмывали вверх, набирали высоту, чтобы снова устремиться в очередную атаку,

Шедшего замыкающим в группе лейтенанта Петрова не могли видеть летчики, но обязательно должны были держать в поле зрения наши воздушные стрелки. Однако и они не ответили на вопрос командира, куда делся Петров.

- Уж очень сильно били зенитки! Над целью стоял настоящий ураган огня, пытался оправдаться за всех воздушный стрелок сержант Самородов, - все небо застлало дымом!

И какова же была наша радость, когда уже к вечеру мы узнали, что жив наш Славушка. А примерно через час пришла от него печальная телеграмма. Петров сообщил, что в воздушном бою погиб его стрелок Александр Шалыгин. Вражеская пуля попала сержанту в голову. Второй очередью "мессер" повредил у штурмовика двигатель и самолетную рацию. Лейтенант Петров уже не мог передать товарищам, что с ним случилось. Из разбитого мотора выбило масло, заклинились поршни. Летчик пошел на вынужденную.

Лейтенанту Петрову удалось все-таки спланировать на искалеченном штурмовике и перетянуть на свою территорию. Правда, сам он в воздухе не пострадал, повезло ему и при посадке вне аэродрома. Славушка отделался синяками и шишками.

Летчик быстро выскочил из машины, подбежал к кабине воздушного стрелка, кое-как открыл ее, вытащил из самолета своего боевого товарища.

- Сашка, Сашок! Откликнись скорей!

Но сержант Шалыгин не подавал признаков жизни. Петров снял шлемофон и долго стоял над погибшим своим напарником, разделявшим с ним в каждом полете и смертельную опасность, и радость победы.

На помощь Славушке прибежали наши автоматчики. Вместе они похоронили воздушного стрелка возле дороги, у свежего холмика под звездой воины прикрепили табличку с надписью: "Сержант Александр Шалыгин родился в 1924 году, погиб в 1943 году в воздушном бою за Советскую Родину".

А по большаку на запад продолжали идти в наступление наши войска...

Жизнь в полку шла своим чередом. На фронте она исчислялась не неделями и месяцами с их воскресными и праздничными днями, а часами и минутами от вылета к вылету, сутками боевых действий, периодами ведения операций. Между ними были редкие передышки. Затишья в боевых действиях, красиво именуемые штабниками оперативными паузами, были обычно непродолжительны. Но и в эти считанные часы и дни для нас находилась работа, нужная, просто необходимая.

Нельзя сказать, что наша фронтовая жизнь была однообразной. Нет. Каждый день войны не был похож на предыдущий. И все-таки были дела, которые повторялись чуть ли не изо дня в день. Утром и вечером наши политработники обязательно принимали по радио сводки Советского информбюро. Их размножали, переписывали от руки и читали в эскадрильях. Таким образом, летчики, воздушные стрелки и инженерно-технический состав всегда были в курсе событий на советско-германском фронте.

Замполит полка майор Зайцев аккуратно контролировал, как ведется в эскадрильях партийно-политическая работа. Политработник приходил обычно в звено и спрашивал:

- Кто агитатор?

Он, конечно, знал агитатора, знал все его деловые качества, но политработнику нужно было привлечь к нему внимание товарищей, показать, какое важное значение придается политической работе, подчеркнуть свое уважение к рядовому бойцу партии. Когда подходил к нему агитатор, майор интересовался, читал ли он товарищам очередную сводку. И тут как-то само собой возникала непринужденная товарищеская беседа. Говорили о фронтовых буднях, о новостях в нашей стране и за рубежом. Собирались обычно у политической карты мира, которая, кстати сказать, имелась в каждом подразделении. Эти карты кочевали вместе с нами по всем фронтовым аэродромам. Перевозили их вместе с оперативными документами и в подходящий момент вывешивали где-нибудь на видном месте: на стоянках, на командном пункте, а то и на старте.