Улица генералов. Попытка мемуаров

Краткое отступление, совсем не лирическое. Через полгода Толя Елкин разнес меня в пух и прах за «Песни золотого прииска». И на других хороших писателей он насочинял пакостные рецензии. Репутация Елкина в литературном мире была ужасающей. Тем не менее у нас с ним сохранились ровные отношения. И определялись они не количеством вместе выпитого. Просто я знал, что Елкин — добрый бесхребетный человек и, если его выгонят из газеты, он сопьется и пропадет. Поэтому он держался за службу зубами. Ему приказывали ругать — он ругал. Ему приказывали хвалить — он хвалил, причем с удовольствием. Вот для Новеллы Матвеевой он сделал благо, постарался от всей души. Много подобных елкиных работало тогда в журналистике и в литературе. Время было такое.

Вернемся в декабрь 1959 года. В какой-то день появилась «Комсомольская правда», где одна страница была посвящена Новелле Матвеевой. Целая полоса стихов с краткой редакционной врезкой! Редчайшее событие в газетной практике.

Что это означало? Во-первых, Новелле заплатили по максимуму. Для нее и мамы — огромные деньги. (Во второй раз, когда я приехал за Новеллой, она мне показала бумагу, где было аккуратно перечислено, как и на что они потратили деньги. Лишь на самое необходимое. Без всяких глупостей. Я сказал: «Новелла, уберите бумагу. Я не фининспектор, чтоб вас проверять. Это ваши деньги».)

Во-вторых, нужный общественный резонанс. Девушка-пастушка, то есть из народных низов, пишет стихи. И какие! Агитпроп поддержал инициативу газеты и дал команду: повторить! Я привез Новеллу в редакцию, и уже редактированием ее стихов занимались в кабинете главного. Без меня.

После второй публикации судьба Новеллы была решена. Ее зачислили в Литинститут без всяких экзаменов, закрыв глаза на отсутствие аттестата зрелости (для тех, кто не знает: документа, подтверждающего завершение образования в школе-десятилетке). И конечно, ей предоставили комнату в общежитии института.

Остальное известно. Песни Новеллы Матвеевой завоевали популярность. А мне чисто по-человечески интересно: помнит ли Новелла тот сумрачный зимний день, когда в ее промозглую конуру ввалились трое незнакомых мужиков и сказали: «Мы из „Комсомольской правды“. Едем».

Настоящая советская сказка. Красивее не бывает.

Вторая новелла — про Марину Влади. Сразу предупреждаю, это было до ее романа с Высоцким, а у меня никакого романа с ней не было. Мне просто очень льстило, что Марина Влади со мной дружит, ну а ей, видимо, требовалось, чтобы около нее были какие-то люди, которые смотрят с обожанием, как-то ей помогают, развлекают ее и так далее. В то время проходили ее первые съемки в Советском Союзе, и она мне передала, что режиссер Сергей Юткевич ей сказал: «Марина, здесь у ваших ног и лучшая проза, и лучшая поэзия, что вы еще хотите?» Марина, надо сказать, была безумно популярна. Я не знаю, как во Франции (когда я приехал во Францию, она уже, конечно, была совсем не та, какой была в юности, — как и все мы совсем не те), но в Советском Союзе после «Колдуньи» это было что-то феноменальное. В Колдунью в ее исполнении влюбились все, под нее одевались, под нее носили прическу… И когда мы с Мариной где-то появлялись, я же видел, какой ажиотаж вокруг начинался. Мне рассказывали: когда я впервые привел ее в ЦДЛ, по ЦДЛу пронеслось: «Посмотрите, в Пестром зале сидит Гладилин в своем старом свитере, а рядом с ним Марина Влади!» А я специально вместо модных костюмов надевал черные застиранные свитера. Потом, кстати, именно черные свитера вошли в моду.

…Хочется выругаться. Ну при чем тут черные свитера? Ведь речь идет не обо мне, а о Марине. Ладно, продолжаю.

С Мариной мы ходили не только по ресторанам. Я привел ее в гости к Грише Горину (тогда совсем не знаменитому), ибо Гриша обещал накормить настоящим грузинским ужином, к моим друзьям-физикам, и Марине всюду нравилось. Однажды летом я повез Марину к ее детям, которые были в подмосковном пионерлагере, а на обратном пути мы заехали в Переделкино, на дачу к Катаеву, причем без приглашения. Но Валентин Петрович, увидев Марину, засуетился, развел костер, сразу набежал народ, появился сам Евгений Александрович… В тот день я возил Марину на допотопном родительском «Москвиче» (еще в «Московском комсомольце» на первые серьезные деньги я купил машину своим родителям), и вот в самый разгар веселья я заявил, что уже ночь, а я должен вернуть машину маме. Извините, ребята, я Марину увожу. Евтушенко завопил: «Никогда не оставлю Марину Влади наедине с Гладилиным. Еду с вами!» Завалились мы втроем к моей маме, которая, как вы понимаете, гостей не ждала. Спиртного в ее доме отродясь не водилось, и она напоила нас чаем. Марина была в восторге и потом часто мне повторяла: «Какая у тебя замечательная мама».

Аксенов был тоже «шармирован» Мариной, она с ним тоже куда-то ходила, но не так часто, как со мной. Во всяком случае, когда она прилетала в Москву, она мне звонила первому и говорила: «Толя, я прилетела, давай что-нибудь придумаем». И я, как правило, бросал все и что-нибудь придумывал.

Очередное отступление. Однако любопытная «мысля» пришла именно сейчас, когда пишу эти строки. Тогда у меня сильно осложнилась семейная жизнь. Я уже начал жить, что называется, на два дома. И у Марины были телефоны обоих домов. И она, меня разыскивая, звонила то туда, то сюда. А по телефонам отвечали разные женские голоса. Любая московская дама, обладай она такой информацией, как Марина, задала бы мне хотя бы пару вопросов. Но Марина вопросов не задавала, и я ей ничего не рассказывал.

Вопрос по существу она задала нам с Васей, когда мы сидели где-то втроем. Хорошо сидели. В хорошем месте. И смотрели на Марину влюбленными глазами. И Марина сказала: «Толя и Вася, если бы вы знали, как мне хорошо с вами. Только я одно не могу понять. Почему вы оба такие антисоветчики? Вы живете в таком прекрасном мире социализма и все время его критикуете! Что вам не нравится в Советском Союзе?»

И завелась. Мол, вы не представляете себе, какая жуткая жизнь в мире капитализма. И приводила массу подробностей. Я запомнил лишь одну: во Франции можно заработать деньги, если их тебе вручают в конверте под столом, а так все обязательно съедят налоги.

Ну, нам хватило ума не спорить о политике с красивой женщиной. Мы подождали, пока Марина успокоится, и перевели разговор на другие темы. Вечер закончился очень мило.

Ее съемки были на «Мосфильме», и я тоже тогда работал на «Мосфильме», точнее, не на «Мосфильме», а в организации, которая помещалась в здании «Мосфильма», — я был старшим редактором сатирического журнала «Фитиль». Поэтому довольно часто мы вместе ехали с «Мосфильма» в ее гостиницу — а она жила в гостинице «Советская». Как-то раз мы договорились, что я после работы к ней подъеду, а она приедет раньше, когда съемки кончатся. Я к ней поднимаюсь в номер, и она говорит: «Толь, ты знаешь, давай сегодня никуда не пойдем. Я понимаю, что ты меня все время водишь по каким-то интересным местам, но сегодня я устала. Давай спустимся в ресторан и тихо поужинаем». Я говорю: «Давай». — «Я даже переодеваться не буду, вот как приехала с „Мосфильма“ в брючном костюме, так и пойдем». Я говорю: «Давай». Мы спускаемся (думаю, весь персонал гостиницы знал, что у них живет Марина Влади), идем в ресторан, нам преграждает путь швейцар и сурово говорит: «В брюках нельзя». Марина шалеет. Я говорю: «Немедленно метрдотеля». — «Метрдотель вам не поможет, в брюках нельзя». Я повторяю: «Немедленно метрдотеля». Ну, я знаю, как с ними разговаривать. Зовут метрдотеля. Выходит метрдотель, мрачно смотрит на Марину и рубит: «В брюках нельзя». Я говорю: «А вы знаете кто…» — «Да, прекрасно знаю Марину Влади. В брюках нельзя. В брюках в ресторан нельзя». Я тогда вынимаю свое удостоверение старшего редактора сатирического кино-журнала «Фитиль», которым бессменно руководил товарищ Михалков. А Михалков был очень хитрый товарищ, он сделал такие удостоверения своим работникам, в которых было написано, что обладатель сего удостоверения имеет право на то и на это, входить куда угодно, заниматься расследованием — в общем, все права, кроме одного — права расстрела на месте. Я показываю ему вот это свое удостоверение. Он читает его, меняет тон, отводит меня в сторону и говорит: «Ну, я понимаю, что Марина, вы что, думаете, мы ее не знаем? Но поймите, сегодня вышло постановление Моссовета — в брюках запрещено в ресторан. Через месяц, как у нас бывает, все забудут про это постановление, но сегодня первый день, вы понимаете? Да меня тут же с работы снимут! Ну уговорите Марину подняться, переодеться. Мы с удовольствием ее обслужим».