Генерал Карбышев

Когда он так рассуждал на досуге, перед ним словно наяву появлялся старший брат Владимир. Вспоминался Омский острог, куда мать носила передачи, гонения на семью из-за того, что она была «неблагонадежной». Чего хотел брат? Чего добивался? Где он сейчас?

Дмитрию Михайловичу очень хотелось получить от брата весточку, узнать, что он снова в подполье, большевик, сторонник Ленина.

Окопники называли часто имя Ленина, оно печаталось на листовках, у одних встречало сочувствие, восхищение, у других — неприязнь и ненависть, но не было по отношению к нему равнодушных.

Долго ждать подтверждения тому, что большевики точны в своих прогнозах, не пришлось. 8-я армия попятилась назад (в который раз!) и с трудом «зацепилась» за линию обороны в районе Хотин — Новоселицы на границе Галиции с Румынией.

Унылое фронтовое затишье внезапно всполошила весть о Февральской революции. Окопники встретили ее с ликованием. Срывая со штандартов царские орлы, тешили себя надеждой на быстрые и радикальные перемены, а больше всего на заключение мира.

Но время шло, а солдаты продолжали окопную жизнь. Реакционное офицерство прикололо красные банты, но отношение к рядовым ничуть не изменило.

Желанные перемены на фронте и в тылу все не наступали. Разве только господ стали величать гражданами, а вместо «Боже, царя храни» запели «Марсельезу».

Не этого хотели окопники.

— Если Временное правительство не покончит с войной, мы сами справимся.

— Проголосуем против нее штыками и ногами. Штыками — в землю, ногами — в тыл, по домам!

Участились случаи отказа солдат устраивать новые позиции. И те, что имеются, говорили они, пора зарыть, у панов землицу отобрать, посеять на ней хлеб.

В частях большевики усилили агитацию. Теперь они не таились, действовали в открытую — обнажали сущность империалистической войны, давали резкий отпор оборонцам-меньшевикам, эсерам, кадетам.

Дисциплина и боеспособность 8-й армии заметно падали. Ухудшилось отношение солдат к офицерам, особенно к тем, которые уговаривали фронтовиков воевать «до победного конца».

Вот как раз таким офицерам показалось весьма странным, непостижимым, что подполковник Карбышев непозволительно сблизился с солдатами, особенно с членом армейского комитета большевиком М. И. Секачевым.

Пожалуй, дошло бы снова до офицерского суда. Но положение в армии сложилось иное, чем тогда, в девятьсот пятом, на Дальнем Востоке. Здесь Дмитрий Михайлович и среди офицеров был не одинок. Солдаты любили своего командира и в обиду бы не дали. Были даже случаи, когда по требованию солдат командованию приходилось вовсе убирать или переводить в другие части слишком рьяных офицеров — поборников войны и муштры.

Секачев вел короткий дневник событий. Вот строки из него:

«17 мая 1917 года мы обнародовали письмо следующего содержания: „Протестуем против дальнейшего ведения войны и присоединяемся к тому мнению, чтобы были немедленно начаты мирные переговоры через представителей международного пролетариата… В войсках на передовой линии с каждым днем крепнет убеждение, что война народу не нужна, что нужно немедленное заключение мира, в противном случае придется окопным жителям самим заключить мир“».

Командование Юго-Западного фронта нашло «иммунитет» от «большевистской заразы»: был отдан приказ о наступлении. Но преступная авантюра с треском провалилась и стоила многих жизней. Немецкие и австрийские аэропланы на бреющем полете безнаказанно бомбили русские войска.

В августе 1917 года вспыхнул корниловский мятеж. Карбышев, представитель передового офицерства, резко осудил зачинщиков мятежа. Части 8-й армии одна за другой выражали готовность двинуться против корниловцев.

По инициативе большевиков солдатские митинги и собрания выносили резолюции с требованием предать суду как самого Корнилова, так и его пособников.

Дмитрий Михайлович, пренебрегая угрозами вышестоящих начальников, одним из первых голосовал за большевистские резолюции.

В гражданскую, с Фрунзе

Великий Октябрь застал Карбышева на Юго-Западном фронте, в 8-й армии, на границе с Румынией. Без колебаний перешел он на сторону революционного народа и без сожаления расстался с царскими погонами, чинами и регалиями. Снял с парадного мундира все боевые ордена. Да и мундир, признаться, он давно недолюбливал, зная, что народ привык видеть в таких мундирах царских прислужников и сатрапов — тех, кто больше воевал с забастовщиками, чем с иноземным войском.

8-я армия еще до залпов «Авроры» была настроена по-большевистски и в феврале поддерживала не «учредилку» и не министров-капиталистов, а лозунг «Вся власть Советам!».

Но лучше всего предоставить слово самому Дмитрию Михайловичу. Вот что он писал в автобиографии:

«Почти всю первую мировую империалистическую войну мне пришлось работать в составе 8-й армии. Во вторую половину войны этой армией командовали такие зубры контрреволюции, как генералы Каледин и Корнилов. После Февральской революции, в июле 1917 г., армия была брошена Керенским в наступление под Станиславом, но вследствие прорыва русского фронта немцами под Тарнополем вынуждена была отступить.

Все это не преминуло сказаться на настроении солдатской массы, и 8-я армия быстро большевизировалась.

Осенью 1917 г. подходил срок выборов в Учредителькое собрание, и в районе 16-го и 33-го корпусов, занимавших участок фронта между Днестром и Прутом, на всех перекрестках были вывешены обращения к солдатам: „Голосуйте за большевиков!“.

Как только в Москве и Петрограде вспыхнула Великая Октябрьская социалистическая революция, в 8-й армии царское командование было сметено и армию возглавил Военно-революционный комитет. Одновременно на фронте началось братание с противником и стихийный уход солдат с фронта».

В марте 1917 года на Украине возникла контрреволюционная Центральная рада. Она предъявляла «претензии» к местным и армейским органам Советской власти, устраивала погромы, собирала вокруг себя всякое отребье и демагогически ратовала за «вiльность» украинцев.

«Генеральный войсковой секретарь» Петлюра рассылал телеграммы во все войсковые части о том, что Юго-Западный и Румынский фронты объявлены украинскими и поэтому войска этих фронтов должны повиноваться только ему — «голове» Центральной рады.

Военно-революционный комитет призвал личный состав 8-й армии не подчиняться Центральной раде, исполнять только волю рабоче-крестьянского правительства, во главе которого стоял Ленин.

Однако командующий Румынским фронтом белогвардейский генерал Щербачев, в подчинении которого было несколько армий и русские войсковые части, расположенные в Румынии, поддерживал Центральную раду. Не менее рьяно он продолжал проводить политику свергнутого Временного правительства, жаждал продолжения империалистической войны «до победного конца».

Временное перемирие с Германией он счел ошибкой. Тайно сговорился с реакционной кликой румынской военщины, с королем Фердинандом Гогенцоллерном и его союзницей — Центральной радой, вместе с ними старался сорвать мирные переговоры воюющих сторон в Бресте.

Старания Щербачева поддержал и генерал Каледин, поднявший контрреволюционный мятеж на Дону.

В армии появились «комиссары» рады. Посулами, угрозами, клеветой они разлагали солдат. Выборные солдатские организации — фронтовые и армейские комитеты, признавшие Советскую власть еще в первые дни Октября, — были разогнаны. Много солдат арестовано и брошено в тюрьмы, самые деятельные комитетчики-большевики расстреляны.

Ухудшалось положение русских войск на Румынском и Юго-Западном фронтах. Продовольственные грузы, посылаемые Советским правительством из России на фронт для снабжения наших армий, перехватывались Центральной радой, а солдаты голодали. Выдача скудного солдатского жалованья прекратилась.

На митингах и собраниях солдаты требовали от армейских комитетов взять всю власть на фронте в свои руки, арестовать генерала Щербачева.