Лесной исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья

^{Е. Каймаков. 1949 г.}

С ним мне было хорошо, но судьба постепенно нас развела. После второго курса он выбрал ядерную физику, секретную специальность с секретными лекциями. Распределение получил в Физтех, где проработал всю жизнь. Ему, как и многим в Физтехе, повезло, он попал в лабораторию астрофизики академика Б.П. Константинова. Через несколько лет Женя удивил многих своей кандидатской диссертацией, за которую ему чуть не присудили докторскую степень (не хватило одного или двух голосов). Мы встречаемся с Женей раз в пять лет на юбилеях, и с каждым разом он нравится мне все больше. Дай Бог здоровья Евгению Алексеевичу Каймакову!

Рассказ о юности был бы неполным без упоминания о Наташе Брызжевой. Эту девушку небольшого роста с милым лицом и улыбкой я встречал в нашем проходном дворе. Она жила неподалеку, как потом выяснилось, на Старо-Парголовском.

Однажды мы оказались в одной компании грибников, возвращающихся из леса. В вагоне пригородного поезда разговорились, потом пели песни, потом читали стихи (помню, я был в ударе и шпарил наизусть из «Евгения Онегина» большие куски). Вдруг появился контролер, девчата заволновались. Оказалось, у Наташи нет билета. Удачный момент для «благородного» поступка! Я отдаю Наташе свой билет, выхожу на площадку, спускаюсь на подножку и закрываю за собой дверь (тогда были в ходу старые вагоны с паровозом). Контролер проходит, не заметив меня, я возвращаюсь с гордым видом.

Наташино сердце завоевано. Она была очень романтичной натурой, в полном смысле слова, как тогда говорили, «жертвой раздельного обучения». Я тоже не далеко от нее ушел и влюбился безумно. Пожалуй, именно Наташа осталась в моей памяти как первая любовь. Хорошо помню ощущение радости и восторга, охватывавшие меня, когда я узнавал издалека мелькание Наташиного платья. Любовь, впрочем, была платонической. Наши свидания продолжались, наверное, около года.

Первый удар по моему романтизму нанес Шура Потыльчанский. Как-то я привел Шуру в гости к Наташе. Кроме нее дома оказалась еще Наташина старшая сестра, девушка высокого роста и тоже довольно красивая. Когда я спросил Шуру, как ему понравилась Наташа, он ответил: «Ничего, но я на твоем месте занялся бы ее сестрой». Довершила разгром моего идеала Танточка. Видимо, с целью помешать моей преждевременной женитьбе, она авторитетно заявила: «Голубок, опасайся женщин маленького роста!» Бедная Наташа, без выяснения отношений, конечно, не обошлось. На прощание она сказала: «Я верю, что придет время, и мы снова будем вместе». Впоследствии Наташа окончила Горный институт, вышла замуж за геолога, родила сына и, я думаю, была вполне счастлива.

Подводя итог воспоминаниям о юности, хочу отметить, что самым ярким ее украшением было именно романтическое отношение к женщинам. Оно сохранялось потом всю жизнь, доставило порядочно переживаний и порой проявлялось как комплекс неполноценности. Иногда я пытался перебороть себя, развить в себе цинизм, но, слава Богу, это не удавалось. Мне было суждено воспринимать женщин не по стройности ног и фигуры. Я влюблялся в женские лица, глаза и мимику, в романтические образы, а любовь мог представить себе только в сочетании с доверием и дружбой.

Наша семья после войны (1945–1951 гг.)

В годы войны Мама жила надеждой на чудо, на возвращение Отца. Не из тех она была людей, чтобы забыть и смириться. Увы, утешение к ней не пришло до конца дней. Но какое-то облегчение с окончанием войны наша семья получила. Родственники и знакомые, кто уцелел, стали возвращаться. У многих проснулись угасшие было родственные чувства.

Наш новый дом в Ганорином переулке постепенно обретал признаки старого довоенного дома: небольшой садик под окнами, цветущая сирень, кусты, деревья, зимой – чистые сугробы. Мама стала оживать. Особенно радовали ее встречи с родственниками. Теперь я понимаю, что во время войны Маме остро не хватало сочувствия и поддержки родных. Потеряв за короткий срок мужа, отца и свекровь, она осталась одна. Были, правда, мы с Эдиком и еще Танточка, но мы – из младшего поколения, а Танточка – из старшего. Для настоящего понимания и сочувствия мы не годились. Возможно, Мама предполагала, что кое-кто из родственников и знакомых избегал общения с нами из-за ареста Отца. На самом деле мне кажется, что просто во время войны и блокады у всех были свои острейшие проблемы.

Какие уж тут помощь и сочувствие, если даже добраться из города до Лесного было невероятно трудно. В конце войны и после нее кроме Танточки у нас стали появляться Теодоровичи – Мамина двоюродная сестра Елизавета Петровна и ее муж Владимир Львович. Гости, как правило, приезжали весной и летом, ходили гулять в Сосновку, фотографировались, потом обедали у нас за большим столом. Мама в такие дни бывала оживленной, потчевала гостей. Она прекрасно готовила, пекла пироги. Думаю, эти приемы напоминали Маме довоенную счастливую жизнь и наш бывший гостеприимный дом. Роль фотографа брал на себя милейший Владимир Львович.

Я был тогда молод и занят собой. Вряд ли родственные приемы доставляли мне большое удовольствие. Но теперь, на склоне лет, я вижу, что многое тогда воспринял и многому научился в первую очередь у Танточки, а также у Владимира Львовича. Вспоминаю его негромкий, слегка глуховатый голос, его добрую улыбку, с которой он всегда внимательно слушал собеседников, никогда никого не перебивая, его стремление ненавязчиво помочь, его вежливость ко всем, особенно по отношению к женщинам. Он, например, прощаясь, всегда целовал женщинам руки, Танточке, Маме и другим, в знак приязни и уважения. Мне это казалось тогда старомодным и немного смешным. Теперь я сам часто целую ручки немолодым уже женщинам, давним знакомым и друзьям.

^{Брат-герой Миша Теодорович в день Победы в возрасте 22 лет. 1945 г.}

Владимир Львович и Елизавета Петровна в самом начале войны проводили на фронт двух своих сыновей 20 и 18 лет. Оба они учились и кончали школу в воспитательских классах у Танточки. Старший Игорь погиб буквально в первый месяц войны. Родители были в отчаянии. Подобная участь вполне могла постигнуть и младшего Михаила. Но Бог миловал. Миша прошел войну невредимым и вернулся домой Героем Советского Союза. Надо было видеть, как гордился сыном Владимир Львович. Он весь светился тихой радостью. Да и все остальные родственники, особенно Танточка, от души ликовали. Помню, радовался и я, когда Миша в 1945 году приехал поздравить меня с восемнадцатилетием. Не к каждому на день рождения приезжал брат-герой! В свои 18 лет я был еще очень наивен, а Миша в свои 18 лет уже воевал.

Наши судьбы сложились по-разному. Миша после войны окончил Артиллерийскую академию в Москве и служил в ракетных войсках на Севере и на Нижней Волге. Позже командовал факультетом в ВИКИ им. Можайского в Ленинграде, но дослужиться до генерала не удалось, и он вышел в отставку полковником.

Верочка Апонова, Мишина одноклассница, ждала его всю войну. Дождалась и стала верной Мишиной спутницей в его военной судьбе. Миша мечтал отпраздновать 50-летие Победы и золотую свадьбу. Не получилось. Он умер в 91 году от тяжелого инфаркта. Упал на улице и не поднялся, как в бою. Светлая ему память.

Теперь о квартире, в которой мы жили во время войны и после нее. Как я уже писал, зимой 1942 года мы поселились в ведомственном доме завода № 436, где я в то время работал. Помню, комендант привел нас в квартиру и показал наши две комнаты. Они были совершенно пустые, с выбитыми окнами. На полу лежал снег. С северной стороны окна уцелели, еще одна комната была заперта. Комендант предупредил, что жильцы уехали, но вещи их остались и мы должны комнату стеречь. Мы втроем жили в одной комнате, вторую сдавали авиационному капитану. К концу войны в ней поселились два слушателя Академии связи им. Буденного, спокойные и приятные офицеры, по национальности армяне. Их фамилии мне почему-то запомнились: Каванасян и Акопян.