Путь Геракла (История банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову)

В качестве кооперативного банка рассматривалось кредитное учреждение, которое «на демократических принципах обеспечивает денежными средствами развитие кооператива». Под демократическими принципами здесь понимались, естественно, коммерческие начала. В Законе указывалось, что устав кооперативного банка регистрируется в Государственном банке СССР.

Надо сказать, что в то время отношение к кооперативам было особым и неоднозначным. Но процесс, как говорили, уже пошел. Таким образом, в СССР была создана трехуровневая банковская система, существовавшая в течение ряда лет: Госбанк, государственные спецбанки и коммерческие банки.

А первым в СССР 24 августа 1988 года был зарегистрирован кооперативный банк «Союз» в г. Чимкент (Казахстан) с уставным капиталом в 1 млн рублей. Первым в России 26 августа 1988 года стал Ленинградский кооперативный банк «Патент» (с 1991 года это банк «Викинг»).

Первоначально большинство банков были небольшими, поскольку собрать сразу много денег не удавалось. Первым требованием к коммерческим банкам был минимальный размер уставного капитала. Учредителям коммерческого банка, создаваемого государственными предприятиями, нужно было собрать 5 млн рублей, а кооперативного банка — 500 тыс. рублей. Столь малый уставной капитал позволял создавать банки сравнительно небольшим кооперативам и тем самым, как тогда считали, стимулировал развитие кооперативного сектора — этому тогда придавалось большое значение. Банкам давался один год, чтобы они могли сформировать уставный фонд. Уже при мне, в 1990 году, минимальный размер уставного фонда был удвоен и составлял для коммерческого банка 10 млн рублей, а для кооперативного — 1 млн рублей.

Никаких специальных расчетов необходимого минимального размера фонда никто не делал, цифры эти были взяты практически с потолка. В результате первые кооперативные банки имели уставные капиталы от 0,5 до 1,3 млн рублей, коммерческие банки — от 4 до 20 млн рублей. И только у отраслевых банков уставные капиталы были посолиднее — по 250–300 млн рублей.

Много курьезов было при регистрации первых банков и в ходе их работы.

Рассказывают, что однажды в Госбанк пришел известный детский писатель Эдуард Успенский и предложил создать всесоюзный детский банк, чтобы школьники могли вносить в него средства, заработанные на сборе металлолома и макулатуры, полученные за работу в поле. Затем сами дети принимали бы решения, куда направить деньги — на строительство дома пионеров на БАМе или на приобретение новейшей полиграфической техники для детского издательства.

Хотя коммерческие банки в конце 80-х годов быстро росли и за 1990 год сумма их балансов возросла с 13,2 до 50 млрд рублей, а сумма выданных ими кредитов — с 10 до 33 млрд рублей, их влияние в банковской системе оставалось небольшим. Доля выданных ими кредитов даже на начало 1991 года не превышала 9 % всех кредитных вложений в экономику.

В конце 80-х годов количество коммерческих банков намного увеличилось. И я вынужден был соответствующий отдел преобразовать в управление коммерческих и кооперативных банков СССР. В декабре 1989 года его начальником был назначен хорошо мне знакомый Анатолий Яковлевич Цемянский, имевший многолетний опыт работы в наших банках за границей.

С нарождающимися банковскими олигархами у меня тогда сложностей не было. Не знаю, может быть, потому что они все были молодые и начинающие. А за мной все-таки была не только работа в ЦБ с 1989 года, но и большой опыт работы в коммерческих банках — я в четырех зарубежных банках работал, не считая четырех месяцев, проведенных в Цюрихе… Везде была своя обстановка, свои обстоятельства. Так что полученный опыт давал возможность и посоветовать, и ответить, и по морде, условно говоря, влепить, если нужно. Поэтому с ними у нас были в целом уважительные отношения. Хотя, может быть, я кому-то мешал, не создавал комфорта, но это уже так жизнь устроена. Сплошного комфорта не бывает.

В конце 1990 года возникла ситуация, когда не только вновь учреждаемые банки, но и те, которые получили лицензию до ноября 1990 года (то есть до принятия российского закона о банках), должны были пройти регистрацию и перерегистрацию в своих областных конторах. И им пришлось, по сути дела, выбирать между юрисдикцией Госбанка СССР и Центрального банка России.

Не будет ошибкой утверждать, что во второй половине 1990 года связи правления Госбанка с областными конторами существенно ослабли. Фактически правление оказывалось во все большей изоляции от своего низового уровня, и наши возможности влиять на формирование системы коммерческих банков еще более сузились.

Дело в том, что нормативная база по контролю над коммерческими банками активно формировалась в правлении Госбанка СССР на протяжении 1989 года, и к моменту принятия законов о банках она представляла собой уже довольно разработанную систему. Однако эта система существовала в значительной степени только на бумаге.

Ни у Госбанка СССР, ни тем более у Центрального банка Российской Федерации в 1990 году не было достаточного числа подготовленных работников для практического осуществления надзора за коммерческими банками, количество которых стало стремительно расти по мере начавшегося с лета 1990 года процесса акционирования спецбанков.

Результаты того, что банковский Центр, хотя и временно, утратил бразды правления над коммерческой периферией банковской системы, появились очень быстро. Неуправляемость процесса формирования новых банков, отсутствие должного надзора за банковской деятельностью в сочетании с прочими факторами стихийного развития рыночных отношений в стране породили увлечение руководства многих коммерческих банков неуставной деятельностью, рискованными спекулятивными операциями, склонностью к авантюрному менеджменту.

Последствия пренебрежения мировым опытом регулирования банковской деятельности в полной мере сказались на всем дальнейшем процессе развития отечественной банковской системы. Хочется надеяться, что мы сегодня хоть в какой-то мере научились извлекать уроки из ошибок прошлого.

Следует напомнить, что впервые о республиканском сепаратизме заговорили еще весной 1987 года. В Эстонии стали известны планы союзных ведомств по разработке фосфоритных месторождений на Пандиверской возвышенности. В связи с тем, что здесь расположены крупнейшие и плодороднейшие пахотные земли республики, густая сеть поселений, а здешние источники — самые крупные в Эстонии и дают начало множеству рек, против этих планов выступили самые разные слои населения Эстонии, как когда-то в России против проекта поворота рек. Тогдашние руководители Эстонии посчитали возможным замять скандал. Страсти накалялись, и 16 ноября 1988 года Верховный Совет Эстонской ССР принял дополнения к основному Закону республики и декларацию о суверенитете.

Процесс уже нельзя было остановить. Причем лидером

в

нем стала Латвия, первая провозгласившая требование выхода из Советского Союза. 30–31 марта 1989 года прошел пленум творческих союзов Латвии, призвавший к принятию новой конституции республики.

В начале 1989 года Верховный Совет Эстонии принял концепцию республиканского хозрасчета. Ее автором был экономист Михаил Бронштейн. Вскоре в каждой республике были уже свои Бронштейны. И у них на поводу пошел Горбачев. 14 марта в газете «Правда» для обсуждения были опубликованы «Общие принципы перестройки руководства экономикой и социальной сферой в союзных республиках на основе расширения их суверенных прав, самоуправления и самофинансирования». В них провозглашалось, что союзные республики имеют те полномочия, которые центр, союзные органы власти и управления находят возможным им передать.