На крутых виражах

Капитан шел первым. Естественно, что он раньше других заметил объект штурмовки. Я тоже видел аэродром и самолеты, стоявшие в три ряда.

- Набираем высоту, - распорядился Шагинов.

Беру ручку управления на себя. Стрелка высотомера ползет по шкале вправо: 300... 500... 700 метров. Высота нужна "илам" для того, чтобы сверху ринуться на цель под углом до 30 градусов, прицельно сбросить бомбы, затем ударить реактивными снарядами и успеть вывести тяжелые машины из пикирования.

Продолжая набирать высоту, капитан Шагинов чуть довернул свою группу влево от аэродрома. Я понял его маневр: удар планируется вдоль рядов "юнкерсов", так эффективнее.

- "Маленькие", - обратился к нам, истребителям, ведущий штурмовиков, прикройте.

Подойдя к рубежу ввода самолетов в атаку, он скомандовал своим летчикам:

- За мной!

Чуть сгорбленный, словно спружинившийся для броска на свою жертву, страшный по своей силе "ил" клюнул носом и безудержно устремился вниз, где стояло около семи десятков вражеских бомбардировщиков. За командирской машиной пошли вторая, третья, четвертая, пятая и шестая. Должно быть, с земли штурмовики казались жуткими привидениями. Представьте себе: на вас неотвратимо пикирует крылатая громадина с пятнадцатиметровым размахом крыльев; тысяча семьсот пятьдесят лошадиных сил несут эту бронированную махину весом более пяти тонн со скоростью, превышающей четыреста километров в час; в стальном чреве этого "летающего танка" четыреста килограммов бомб, восемь реактивных снарядов, две двадцатитрехмиллиметровые пушки, кормовая пулеметная установка... Есть от чего прийти в ужас! Я не хотел бы оказаться перед лицом этой "черной смерти".

Мне удалось наблюдать лишь начало штурмовки, когда взорвались первые эрэсы и бомбы и над стойбищем пузатых "юнкерсов" взметнулся огненный вихрь. О, как ликовала моя душа, исстрадавшаяся по возмездию за лютое лихо, творимое ордами бесноватого Адольфа Гитлера! Единственное, чего я еще желал в эту минуту, - это чтобы багровый всклокоченный зверь яростно вгрызался в крылатых хищников фирмы господина Юнкерса на германской земле, вспоившей и вскормившей любителей разбоя. Думал: "Это придет, обязательно придет за Вислу и Одер!"

Штурмовики еще не закончили атаку, когда заговорила зенитная артиллерия. И как заговорила! Казалось, внизу заклокотал вулкан - таким плотным был огонь зенитных орудий и пулеметов, расположенных вокруг аэродрома Орел-гражданский. Кроме того, чуть в стороне и выше появилась туча немецких истребителей Ме-109. Вероятно, их подняли с соседнего аэродрома, где базировалась фронтовая авиация противника. В общем, обстановка для нас складывалась тяжелая: снизу огонь и сверху огонь, а в середине мы.

Однако, несмотря ни на что, штурмовики бесстрашно продолжали работать в этом клокочущем аду; выходя из пикирования с левым разворотом, сразу же готовились к повторной атаке. Обеспечивая их действия, Стоянов, Александрюк и я оказались на самой окраине Орла, где зенитный огонь становился еще более плотным. Это было настоящее буйство смерти. "Спокойнее, - мысленно говорю себе, - спокойнее, мы еще не до конца выполнили свой долг". А в уши врываются твердые как сталь слова:

- "Горбатые", делаем второй заход.

Это говорит Шагинов - железный капитан. А вот он уже приказывает нам, тройке "мигарей":

- Прикройте!

А как прикрыть? Разорваться, что ли? На нас обрушилась туча "мессеров", двадцать против троих!

- Огонь, ребята! - скомандовал Саша Стоянов и выпустил по своре "худых" два реактивных снаряда. Александрюк и я повторили залпы. И - о чудо! "мессершмитты" шарахнулись в стороны. Как они боятся эрэсов!

"Огонь, стрелки!" - бросил в эфир железный капитан. И бойцы, сидевшие в хвостах "илов", ударили из пулеметов по дрогнувшим истребителям врага.

Так, летя навстречу зенитному огню, штурмовики сами вели огонь по наземным и воздушным целям. Мы тоже били по "мессерам", защищали друг друга и охраняли "ильюшиных". Это было потрясающее зрелище. Наша смешанная группа представляла собой воздушный бастион, воины которого дрались исключительно слаженно.

Был момент, когда вражеские летчики изменили тактику. Они разбились на две группы. Первая пыталась сковать боем действия "мигов", вторая прорваться к "илам" и ударить по ним, чтобы прекратить уничтожение "юнкерсов". Логически фашисты, имевшие численное преимущество, должны были взять верх в этой схватке, но они все-таки не победили... Штурмовикам удалось до конца довести и очередную атаку. Пословица "Кручусь как белка в колесе" вполне подходила к каждому из нас троих, прикрывавших "илы".

"Горбатые", выполнив задание, потянули домой. В целях сохранения плотного боевого порядка штурмовикам следовало бы разворачиваться влево, и тогда им при нашей поддержке никакой черт не был бы страшен. Но ведущий повернул вправо, разрыв между самолетами увеличился настолько, что нарушилось огневое взаимодействие. Конечно, правым разворотом скорее уйдешь из смертельного круговорота. Видимо, только этим и объяснялось решение капитана. Он хотел сделать как лучше, а вышло...

Вышло вот что. Заметив разорванный строй штурмовиков, "мессершмитты" бросились на них словно акулы, рассчитывая перебить по одному.

- Драться до последнего! - поступил приказ по радио. Отдал его старший лейтенант Александр Стоянов.

Знакомые слова: драться до последнего патрона, а потом, если потребуется, и до последнего дыхания. Этот приказ касался только его, Стоянова, Александрюка и меня. Отдан он был во имя охраны штурмовиков шести летчиков, шести воздушных стрелков и шести "летающих танков". Значит, на каждого из нас придется по шесть-семь "мессершмиттов". Представьте себе, что вас окружили семь человек. Легко ли придется в драке? И еще представьте, что вы находитесь под огнем четырнадцати пушек и четырнадцати пулеметов. Правда, мы, как говорится, имели тройную броню: русскую гордость, впитанную с материнским молоком; мужество, воспитанное в нас командирами; решимость не щадить ни крови, ни жизни в боях за Родину. Но это броня особого рода, и разговор о ней будет впереди.

Перестроившись в какое-то чертово колесо, огненно-свинцовые зубья которого должны крушить все, что попадается на пути, "мессершмитты" кинулись на "ильюшиных". Но вражеские летчики, кажется, забыли про нашу взаимовыручку. Германская пила наскочила на русский гранит и осеклась, заискрила, поубавила скорость вращения. Штурмовики били по врагу спереди и сзади. Мы тоже не жалели огня, хотя впустую не расходовали боеприпасов. Сообразив, что таким способом нас не одолеть, противник разделился на две группы. Одна продолжала наскоки на "ильюшиных", другая осаждала нашу тройку. Кидаться из стороны в сторону для того, чтобы увернуться от прицельных очередей, защищать друг друга и отбивать атаки на штурмовиков было очень тяжело и изнурительно. Тут уж не до рассуждений об опасности, успевай только поворачиваться.

Вот так, оттягивая врага на северо-восток от Орла, мы и вертелись в этой гигантской воздушной карусели. Крутились до тех пор, пока расстояние до "илов" обеспечивало визуальную видимость. А когда штурмовиков не стало видно, я понял, что ошибка, допущенная их ведущим, не останется без неприятных последствий.

Итак, "ильюшины" ушли в сторону Мценска по одному. Тем самым они сняли с нас ответственность за их безопасность. Мне не верилось, что железный капитан сделал это умышленно. Возможно, он оценил обстановку, решил оторваться от нас, чтобы облегчить наше положение. Все-таки против трех "мигов" осталось не двадцать, а десять "мессеров". Что же касается "илов", то они были способны вести воздушный бой самостоятельно, без всякого прикрытия.