Марлен Дитрих

В книге «Веселье в китайской прачечной» утверждение собственного «я» в отношениях с Марлен Дитрих периодически переходит все границы и носит почти параноидальный характер: «Ни одной марионеткой за всю историю мира ни один кукловод не управлял так, как руководили одной из звезд, снявшейся в семи моих фильмах. Я указывал не только, какими должны быть ее жесты и интонации голоса, но и выражение глаз и даже образ мыслей». Такое отстаивание своей главенствующей позиции является, без сомнения, формой самозащиты ранимого и обидчивого мужчины, интроверта по типу характера, перед лицом вероятной опасности утратить свою главенствующую позицию и попасть в зависимость и подчинение. Режиссер доминирует, но благодаря способности сознательно подавлять свое «я» отступает в сторону и не сводит глаз с эгоцентричной актрисы. А актриса подчиняется, но исключительно из эгоцентрических соображений, воодушевленная пристальным взглядом режиссера, поскольку ее цель — вызвать обожание публики. Штернберг, впрочем, задается вопросом: «Как в смертном существе могут мирно уживаться самая чудовищная лесть и смирение, дающееся, видимо, с трудом, но необходимое для того, чтобы добиться восхищения?» Объяснение, вероятно, кроется в том, что у этого существа железная воля.

Что бы ни следовало из ретроспективных размышлений Джо, но изначально Дитрих, то есть та, какую он видел своим влюбленным взглядом до «Багровой императрицы», — это, если оставить в стороне ее бесспорную красоту, свободная от всего женщина, страдающая, но остающаяся полностью открытой для любви, в которой она показывает себя смелой, честной и безоглядной, но при этом благородной, открытой и лояльной в отношениях с теми, с кем она дружит, к кому привязана или кого любит, в особенности когда она с ними расстается ради своей эгоцентрической страсти. На фоне такой женщины, облагороженной силой своего характера, даже видные мужчины выглядят… как бы выразиться?.. неприметными и безвольными, если только они не приукрашены, не феминизированы, как в случае с чрезвычайно обворожительным легионером Брауном, которому одетая в мужской фрак Эмми Джолли бросает гвоздику.

Оказывается, существовала реальная Эмми Джолли, которая после выхода «Марокко» на экраны посмотрела его в переводе на французский язык под гротескным названием «Испепеленные сердца» и прислала Марлен Дитрих письмо, написанное высоким стилем на безукоризненном французском языке: «Мадам, если это письмо попадет Вам в руки, Вы, вероятно, будете крайне удивлены, прочитав в нем имя Эмми Джолли. Дело в том, что это мое настоящее имя, а несчастная влюбленная женщина, которую Вы сыграли в фильме „Испепеленные сердца“, и есть я сама». И далее: «Возмущенная тем, что мои грустные воспоминания брошены на забаву толпе, а затем, прочитав перевод книги, который сделали для меня, и возмутившись еще больше, я через общество писателей отослала письмо Бенно Виньи». В конце она пишет: «Я открыла маленький семейный пансион, поскольку не могла больше прожить на жалованье пианистки (после потери голоса я работала пианисткой). Но без небольшой материальной помощи я не смогу содержать его дальше, поскольку содержание пансиона, каким бы скромным он ни был, обходится дорого, так как, послушавшись Бенно, я взяла деньги в кредит на его обзаведение. Таким образом, то, что, как я полагала, послужит мне кровом на старости лет, может привести меня к полному разорению, если только кто-нибудь не протянет мне руку помощи. Не соблаговолите ли Вы от чистого сердца протянуть мне эту руку, хотя бы в память о той, чья печальная жизнь явилась, Звезда, причиной Вашего успеха? Агадир. 23 сентября 1932 года».

Разжалобившись, великодушная Дитрих отправила перевод на 2450 франков. И получила следующий ответ, датированный 30 октября: «Вы спасли мне больше, чем жизнь, протянув руку помощи и открыв Ваше сострадательное сердце, и поскольку все добрые дела вознаграждаются, быть может, в мрачные часы Вашей жизни (у кого их не бывает?) воспоминание о Вашем дружеском жесте вызовет умиротворенную улыбку на Вашем красивом лице, которое я, увы, видела только на экране». Марлен тем временем пыталась навести справки о пансионе через своего друга Шарля Грава. Тот действительно отыскал в Агадире «маленький семейный пансион» настоящей Эмми Джолли, который на самом деле представлял из себя не что иное, как бордель для находящихся в увольнительной легионеров, где работали маленькие девочки восьми-девяти лет.

«Марокко» снимался в июле и августе 1930 года, а премьера состоялась 14 ноября в Нью-Йорке, когда еще шли съемки следующего фильма, начавшиеся в октябре. При запуске в производство фильма «Обесчещенная» [4]внешней целью режиссера было заключение контракта с Дитрих, который предусматривал два фильма подряд; ну а личной целью психологического характера, которую преследовал автор «Агента X 27» (под таким, более удачным, названием фильм шел во Франции), было желание воскресить и выразить фантазии, которые примерно в 1908 году вызывал у подростка-бродяги вид венских проституток.

Действие в фильме происходит во время Первой мировой войны, в картине затрагиваются проблемы морального и антимилитаристского характера. По стилистике же «Обесчещенную» нельзя отнести к какому-то определенному историческому периоду. Марлен, воплощая давние мечты Штернберга, периодически появляется в разных костюмах «профессиональной шпионки». Сначала в английском дамском костюме, украшенном перьями, она прогуливается по улицам, затем следует ряд переодеваний для личных отношений, о которых мог бы мечтать юноша, глядя, как она проходит мимо, не приближаясь: обтягивающий черный кожаный комбинезон летчика, пышные юбки русской крестьянки с косами, черная туника с металлическим блеском, не скрывающая обнаженных ног, большой блестящий капюшон, короткие сапоги, длинные перчатки и шлем с забралом, из-под которого выбивается очень пышная шевелюра и видна лишь хищная улыбка. Эта улыбка неоправданно часто появляется на экране крупным планом, вместе с прекрасными глазами шпионки, похожими на глаза ее ангорской кошки. Думается, что черная ангорская кошка не случайно включена в повествование. Судьба Агента X 27, если бы она не была расстреляна, а сбежала бы в Северную Африку, могла бы быть сходна с судьбой Эмми Джолли. Во всяком случае, создается впечатление, что нам неслучайно все время показывают ночной туман, из которого на палубе корабля возникла эмигрантка из Европы, не верящая в добро и из принципа отказавшаяся от галантной помощи Адольфа Менжу.

Если говорить о ключевых моментах или эпизодах, раскрывающих авторский замысел… То стоит почитать, «например» (имеется в виду конечно же пример иллюстративный и поучающий), что пишет Сергей Михайлович Эйзенштейн в 1946 году в своем дневнике по поводу финальной сцены фильма «Обесчещенная». Он вспоминает, как в феврале 1930 года шел через Венсенский лес, направляясь к месту съемок фильма Абеля Ганса «Конец света». Мысли цеплялись одна за другую: «Мата Хари была расстреляна во дворе Венсенского замка, конечно же все об этом помнят. Марлен Дитрих в этой роли пудрится, смотря на свое отражение в лезвии сабли молодого офицера, командующего ее казнью, — роскошная находка фон Штернберга, столь убедительного в зарисовках, показывающих грубость жизни, и жалкого в своих эстетских потугах».

В 1946 году Эйзенштейн снимал вторую часть «Ивана Грозного». 20 лет спустя Анри Ланглуа, показывая в «Кинематеке» «Багровую императрицу», пошлет Штернбергу восторженную телеграмму, где напишет, что в этом фильме уже виден весь «Иван». А за 12 лет до этого, в 1934 году, когда на экраны выходила «Багровая императрица», Эйзенштейн еще не снял свой выдающийся фильм на историческую тему под названием «Александр Невский» (1938), каждый эпизод которого можно сравнить с фресками. Это фильм из истории России и русского народа. И поэтому все знали, о чем речь, в том числе и актеры, и декораторы, и гениальный Прокофьев, и, наконец, вся съемочная группа, а также главный заказчик — Сталин. В Голливуде же, воссоздавая царскую Россию, Штернберг мог и хотел полагаться только на свое собственное воображение и на «свои эстетские усилия»; и будь они жалкими или нет, но они были устремлены главным образом на лицо Дитрих. При этом его основной задачей было не только снять его в один прекрасный момент на камеру, но и окружить при этом, так сказать, всеми необходимыми элементами декора (и возможно, что они должны были быть ближе к русскому кабаку, чем к Казанскому собору).