О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера

Первые полгода молодые прожили во флигеле у Ч. Андерсона, а затем переехали в дом 500 на Восточную четвертую улицу. На этой же улице, совсем неподалеку, жили Рочи. Миссис и мистер Роч не смогли долго обижаться на дочь. Трудно сказать, кто выступил инициатором примирения, но уже через несколько месяцев после свадьбы миссис Роч частенько видели у дочери (на Ч. Андерсона и священника она обижалась дольше, но в конце концов помирилась и с ними). Именно родители Атоль сняли для молодоженов этот пустующий дом с садом, сделали ремонт, меблировали его из собственной обстановки. Дом был небольшой — всего две спальни и кухня, зато место здесь было тихое, а главное — две семьи жили рядом.

О причине переезда догадаться несложно — Атоль ждала ребенка, и мать, конечно, беспокоилась о ее здоровье. Над входом в спальню, над притолокой, супруг — «на счастье» — прибил лошадиную подкову: она должна была охранять любимую жену и их первенца [100]. Ребенок появился на свет 6 мая 1888 года. Это был мальчик. Но подкова не смогла уберечь ни его, ни Атоль: через несколько часов после рождения младенец умер, а мать тяжело заболела. Несколько дней ее состояние было критическим. Родители и супруг буквально не отходили от ее постели, опасаясь фатального исхода. Но постепенно Атоль пошла на поправку.

Однако рождение и смерть ребенка, а затем тяжелая болезнь серьезно повлияли на ее физическое, нервное и, похоже, психическое состояние. Что-то в ней будто надломилось, и прежняя беззаботная Атоль, весело скользившая по жизни в легких светлых воздушных платьях (она их обожала и носила только такие), теперь исчезла. Словно испарилась и та радостная атмосфера, что царила в семье совсем недавно. Атоль пребывала в депрессии, легко раздражалась по пустякам, срывала настроение на муже. Стремясь избежать скандалов, Портер завел привычку задерживаться на работе. Начальство и прежде всего Дик Холл не могли нарадоваться на сотрудника, видя, как тот взваливает на себя горы работы, нередко засиживаясь за полночь, вычерчивая карты земельных участков и составляя пояснительные записки. Вероятнее всего, Холл знал истинную причину рвения своего сотрудника, ведь Бетти Холл, его супруга, нередко захаживала к молодой семье и наверняка рассказывала мужу и о смерти ребенка, и о депрессии Атоль, и об атмосфере в доме. Об одном таком эпизоде Бетти вспомнила через много лет.

Однажды она зашла к Портерам, было уже довольно поздно, но Уилл еще не вернулся с работы. Женщины общались, но едва Атоль услышала звук приближающихся шагов, она бросилась в прихожую, упала на пол и забилась в истерике. В другой раз миссис Холл наблюдала скандал, который случился на улице. Атоль — утверждала свидетельница — вообще нравилось устраивать публичные сцены, и чем больше было зрителей, тем энергичнее она действовала [101].

Несомненно, Портер очень страдал от неадекватного поведения жены. Но и жалел ее, полагая, что во всём виновата их общая трагедия — смерть ребенка. К тому же он любил ее [102]. Потому и старался избежать скандалов, подолгу засиживаясь на работе. Она же решила, что ее супруг завел интрижку на стороне, и горела желанием найти любовницу и покарать неверного. В эти летние и осенние месяцы 1888 года ее нередко можно было видеть на улицах города по вечерам и даже ночью — Атоль искала супруга в надежде доказать его измену — сама-то она была в ней уверена. Взяла она и привычку караулить мужа у дверей Земельного управления и, бывало, будила ночного сторожа громким стуком в дверь, истошными криками и угрозами.

Видимо, тогда, в эти скорбные месяцы — и это можно понять, — начался путь Портера к бутылке: он стал выпивать, пытаясь найти утешение на дне стакана.

Но что необходимо отметить: трагедия, а затем болезнь жены явно сблизили будущего писателя с ее родителями. Обида Рочей, конечно, была глубока, но они не могли не видеть, что зять действительно любит и жалеет их дочь, и не могли не оценить этого.

В январе 1889 года Атоль обнаружила, что беременна снова. Известие не столько обрадовало, сколько обеспокоило и мужа, и родителей: опасались за ее физическое состояние и, видимо, психику. Но, против ожидания, беременность подействовала на молодую женщину умиротворяюще. Она успокоилась — ушли в прошлое скандалы, истерики и подозрения в неверности мужа. По настоянию родителей Портеры переехали в дом попросторнее, с большим садом и променадом. Беременность протекала благополучно, и 30 сентября 1889 года Атоль родила дочь, которую назвали Маргарет.

Однако роды проходили тяжело и изрядно подорвали здоровье матери. Она была очень слаба, металась в лихорадке, не спадала температура. Именно тогда врачи настойчиво заговорили о туберкулезе. Вспоминает Ф. Молтби, подруга Атоль: «Она восстанавливалась так медленно, что страх перед болезнью, что свела в могилу ее отца, охватил и наполнил сочувствием всех, кто любил ее. Точила мысль, что этот ужасный призрак теперь проник и в ее жизнь» [103].

К сожалению, ни она сама, ни ее близкие, ни врачи не ошиблись — это действительно был туберкулез. С рождением дочери он вошел в ее жизнь и убил семь лет спустя.

Поскольку Атоль восстанавливалась очень медленно, было решено перевезти ее и малышку к родителям. Портер не сопротивлялся, поскольку понимал — в одиночку ему не справиться.

Нет достоверных данных о том, как складывалась литературная жизнь начинающего писателя (мы, безусловно, можем назвать его так) в это трудное для него время. Судя по обстоятельствам, ему было явно не до творчества. Но можно предположить, что с нью-йоркской «Труф» он продолжал сотрудничать, хотя едва ли регулярно.

Широко бытует версия (у которой, правда, нет прямых доказательств, — например, свидетельств самого Портера или тех, кто принимал участие в проекте), что в начале — середине 1889 года наш герой рисовал иллюстрации (26 штук) к книге Дж. Уилбергера «Преступления индейцев в Техасе» (она вышла в Остине в конце того же года). Об этом говорит и манера рисунка (в том числе явное отсутствие профессиональных навыков), и то, что инициатором издания выступил всё тот же Дж. Мэддокс — известный знаток и ценитель техасской истории и, одновременно, старый знакомый Портера, рекомендовавший в свое время его иллюстратором для другого проекта — воспоминаний Дж. Диксона.

Несколько месяцев Портеры с малышкой прожили у Рочей. За это время Атоль немного окрепла — настолько, что решила жить и управляться с хозяйством самостоятельно. Правда, на этот раз они сняли дом по соседству с родительским, — рассудив, видимо, что так спокойнее.

Хотя состояние самой Атоль оставляло желать лучшего, малышка была здорова, весела и жизнерадостна. Настолько, что миссис Роч даже решила навестить родственников в Нэшвилле. Летом 1890 года Рочи с дочерью и внучкой отправились в путешествие. На обратном пути, уже осенью, они решили побывать и в Гринсборо — пора было, наконец, познакомиться с тамошними Портерами. В октябре к ним присоединился и молодой отец, взяв отпуск в управлении. Едва ли он испытал особую радость от встречи с городом, где прошли детство и юность. Скорее грусть и разочарование. Несколько лет спустя, вспоминая об этом визите, он писал: «…я испытывал странное чувство потери, печали и измены, глядя на произошедшие перемены. Я шел по старым, знакомым мне местам и в глубочайшем изумлении озирался кругом. Улицы стали уже, дома ниже; всё кругом будто сжалось, осыпалось в труху и пребывало в запустении» [104].

Совершенно субъективное впечатление, ведь именно тогда Гринсборо начал решительно преображаться: он разрастался, исчезали окраинные улицы, переулки и пустыри. На их месте вырастали ткацкие, прядильные и окрасочные производства — город быстро превращался в крупный текстильный промышленный центр. Менялась и деловая часть — строились новые, более современные здания.